– Ты предлагаешь мне стоять в сторонке и смотреть, как всех остальных казнят? – возмутилась я. – Думаешь, я смогу потом спать спокойно?
– Сможешь, – отрубил Мимел. – Спасти ты все равно никого не спасешь, а самой в петлю лезть глупо.
– Ни за что! – решительно возразила я.
– Да кто тебя спрашивать будет? – зло поинтересовался Шерман, сорвал с меня один за другим платки, смял их в ком и кинул гремлину.
Тот, словно этого и ждал, поймал мои платки на лету, по стенке подобрался к маленькому, зарешеченному окну у самого потолка, протиснул тряпки между железными прутьями и вернулся обратно. Сначала я замерла от изумления. Ничего себе! Сколько я ни смотрела на выступления гремлинов, привыкнуть к их фокусам так и не смогла. Подняться по отвесной стене вверх на добрых пять метров! Это надо же! Потом я вспомнила, зачем гремлин туда поднялся, и рассвирепела.
– Пусти меня, пусти меня, гад! – попыталась я вырваться от Шермана. – Видеть тебя не хочу, раз ты так!
Однако освободиться из захвата норлока мне (естественно) не удалось. Я надулась, как мышь на крупу, но больше вырываться не стала. Слишком уж тепло и хорошо мне было в объятьях Шермана. И слишком уж мало времени отпустила нам судьба, чтобы сокращать его самостоятельно.
– А ты не собираешься платок снять? – неожиданно поинтересовался норлок у Манки. – Или так и умрешь дурой влюбленной?
– Шерман!!! – офигела я от его хамской бесцеремонности. – Прекрати! Ей и так плохо, а тут еще ты со своими комментариями! Извинись сейчас же, и забери «дуру» обратно!
– Вот еще! Должен же кто‑то Манке мозги вправить, если это Мимел не может сделать.
– Думаешь, я не пытался? – взвился тролль. – Думаешь, мне так надо, чтобы за мной эта орясина таскалась! Да я своим соплеменникам на глаза показываться стыжусь! В гроб меня вгонит эта сволочь своей любовью и заботой!
– Что – о‑о?! – подскочила на месте возмущенная я. – Да как же тебе не совестно, Мимел, гад паршивый? Манка тебе готовила, стирала, убиралась, ухаживала за тобой, паразитом, а ты такие вещи про нее говоришь! Да такая любящая и покорная баба – мечта любого мужика!
– Да не баба она, не баба! – взорвался Мимел. – Где ты таких баб страхолюдных видела?
– А кто? – искренне опешила я, косясь на Манку с опасением, что сейчас она превратиться в какое‑нибудь чудовище.
– Брин, ты что, не поняла до сих пор? – убился Шерман. – Манка – это бывший боевой друг Мимела, который неожиданно влюбился в своего командира, отпустил волосы, надел женские тряпки и стал таскаться за ним по дорогам.
– Охренеть! – выдала я, выпадая в осадок.
– Уж как только я не гнал этого паршивца, как ни уговаривал меня не позорить, ни в какую гад не соглашается! – расстроено посетовал Мимел. – Ну что мне его, убить?!
– А… вы же в одной комнате ночевали… – попыталась собрать мозги в кучу потрясенная до глубины души я.
– И что? – хмыкнул Шерман.
Действительно – и что? Мне сразу вспомнился ехидный голосок Мирлин, которая интересовалась, держала ли я над троллями свечку. Ё – моё, ну и история разворачивалась у меня на глазах! Эпохальное полотно просто. А ведь я, несмотря на все странности Манки, ни о чем не догадывалась! Конечно, теперь мне стало понятно, почему она (он? оно?) в деревню к троллям не заглянула. Наверняка ее бы там признал кто‑нибудь, раз она известный воин. Понятно и то, почему Манка штаны не хотела одевать. Блин, да как же я раньше‑то не сложила два и два, и не обратила на все эти мелочи внимания? Как, как… да откуда я вообще могла знать, что тролли бывают «голубыми»?!
– А ты давно это понял? – обернулась я к Шерману, не представляя теперь, как мне и относиться‑то к своим сотоварищам.
– Разумеется! – кивнул головой норлок.
– А вы знали об этом? – повернулась я к гремлинам.
– Конечно знали, – ответил один из братьев.
Нет, ну и как вам такой разворот дел? Меня настолько потрясло сделанное открытие, что я никак в себя прийти не могла. Теперь уж я даже не знала, кого мне больше жалко было. Тролля, превратившегося от безответной любви в Манку и страдающего от неразделенных чувств? Мимела, которого, как и любого нормального мужика, подобная любовь, мягко говоря, раздражала?
– Ну так что, Манка, в каком обличье умирать будешь? – надавил Шерман на объект нашего обсуждения.
Манка вздохнула, помялась, стянула с себя платок, юбку, под которой оказались штаны, распустила волосы, скрутила их и решительно обернулась к Мимелу.
– Отрежешь?
– Чем? – хмуро поинтересовался тролль. – Мечи все забрали.
– Давай я, – предложил один из гремлинов, сверкнув когтями.
Нда… фиговая замена ножницам лапы гремлина! Мечом и то ровнее получилось бы. Рыжеватая шевелюра Манки приобрела такой драный вид, что смотреть было страшно. Да уж, теперь спутать этого тролля с женщиной, нельзя было даже по очень большой пьяни.
– И как нам теперь звать тебя? – вздохнула я.
– Как и раньше звали. Манк, – отрезал тролль.
– Ладно тебе, Брин, оставь его в покое, пусть вспоминает, как мужиком быть, пока не казнили, – лениво зевнул Шерман, забиваясь в самый дальний угол, и увлекая меня за собой. – Давай лучше спать устраиваться.
Казнь, как это и предполагал Шерман, была объявлена на после обеда. Мы успели и выспаться, и проголодаться. Кормить нас, разумеется, никто здесь не собирался. Зато народу по нашу душу собралось на площади – залюбуешься. Хе! И Шерман еще говорит, что эльфы публичные казни не любят? Угу, как же… почему же тогда, интересно, у меня полное впечатление, что народный праздник на дворе? Вон и королевская семейка нарядные одежды на себя нацепила, парадно – выходные, по всей видимости. И тощий эльфенок, вышедший сообщить народу о наших прегрешениях и ожидающем нас праведном возмездии, пыжился от сознания собственной значимости. И даже палач выглядел торжественно и величаво. Словом, одни мы были не ко двору. Связанные, грязные (после ночевки в тюрьме) и зверски голодные. Интересно, а есть ли здесь традиция последнего желания? Вот бы тарелку супчику навернуть. Погуще.
Однако никакого желания эльфы нам не предложили. И (вопреки тайным ожиданиям Шермана) мной не очаровались. Так что платки он выкидывал зря. Впрочем… после ночевки в грязной тюрьме выглядела я так, что польститься на меня мог разве что очень неразборчивый бомж. Волосы спутались, платье порвалось, а тюремная грязь буквально расползлась по всему телу. Впрочем, остальные мои спутники выглядели не лучше. Так что эльфам, смотревшим на нас с изрядной долей брезгливости, ничего другого и делать не оставалось, кроме как приговорить всех нас к смертной казни через повешение. (Думаю, что к обвинению в порче настроения королю они вполне могли бы добавить и обвинение в оскорблении собственных эстетических чувств). Приговор был окончательным, обжалованию не подлежал, но исполнение его задерживалось по вполне понятным причинам – нужно было решить вопрос с чужой собственностью – то бишь со мной и Шерманом. Маг активировал вынесенное на площадь огромное зеркало, и теперь эльфы с нетерпением ожидали, когда в нем появится изображение представителя королевской семьи водянок. Естественно, я тоже следила за происходящим с неослабевающим интересом. Все‑таки, решалась моя судьба. Любопытно, водянки меня выкупят, или им дешевле будет отречься? Честно говоря, я до последнего надеялась на положительный исход дела. Умирать в расцвете лет мне как‑то не хотелось. Однако когда эльфы залупили в качестве выкупа за меня аж целые две золотые монеты (причем именно золотом), я поняла, что надежда моя была напрасной. Король водянок, правда, пытался что‑то вякнуть о несоразмерности выкупа, но один из эльфов тут же достал какой‑то камень и положил его на землю. Камень засветился и выдал нечто, весьма похожее на голограмму. Сюжетик показанного был прост и неизбит – мое собственное выступление на конкурсе менестрелей и слова короля водянок, о том, что, типа, цены мне нет.
– Что это за камни такие? – шепотом поинтересовалась я у стоявшего рядом Шермана.
– Магические кристаллы, эльфы на них записывают информацию.
– Любую? – напряженно поинтересовалась я, обдумывая пришедшую в голову мысль.
– Любую, – вздохнул Шерман. – Только какая тебе разница? Похоже, королевский дом водянок выкупать тебя не намерен.
– За такие деньги? – округлила глаза я. – Да что они, больные что ли?
Разумеется, водянки оказались здравомыслящими и прагматичными созданиями, и выкупать нищего менестреля, даже в качестве перспективной невесты принца, за золото отказались. Король протянул руку к Черному камню, торжественно от меня отрекся, и я почувствовала жжение на лопатке.
– Ай! – дернулась я от неприятного ощущения.
– На тебе больше нет знака водянок. Ты свободна, Брин, – шепнул Шерман.
И много толку от той свободы, если все, что ожидает тебя в ближайшем будущем – это весело качающаяся на ветерке веревочная петля? Хотя… мне тут в голову пришла неплохая идея… и если ее хорошенько обдумать… да что же это такое? Поразмыслить над своей горькой участью спокойно не дают. Эльфийский король плавно махнул ручкой, и магическое зеркало показало его величество Яргела. На сей раз разговор у двух августейших особ получился долгим и напряженным. Разумеется, возвращать Эльтель в родные пенаты Яргел наотрез отказался, от письма внаглую отрекся, а когда услышал цифру выкупа, которую эльфы просили за норлока, забулькал как кипящий чайник. По подсчетам листоухих, оказалось, что Шерман стоил в три раза дороже, чем я. А чтобы Яргел не усомнился, что назначенная цена справедлива, эльф снова воспользовался магическим кристаллом. Надо же, оказывается, эльфы когда‑то пытались Шермана честно у Яргела купить. Да… не надо было королю оборотней заявлять, что за норлока и десяти золотых монет мало, не надо. Эльфы еще и благодетелями оказались, назначив выкуп всего в 6 монет. А что? Реально Шерман точно дороже стоит. Однако Яргел, похоже, так не считал. Он осыпал проклятьями вечно попадающего в передряги норлока, пригрозил эльфийскому королю собственным плохим настроением и выкупать Шермана отказался. Судя по озадаченно – недоверчивому выражению лица норлока, такой свиньи он от любимого монарха точно не ожидал.
