Полицейский подошел к клиросу и, повернувшись к настороженному собранию, начал свою речь:
— Хочу предупредить вас, что снаружи, на церковной паперти, офицеры полиции будут брать у вас отпечатки пальцев. У нас есть разрешение прокуратуры. Я готов ответить любому, кто будет возражать против таких действий.
В соборе поднялся шум, а полицейский тем временем, повернувшись к Клеману, заговорщически кивнул ему.
Покинув алтарь, священник направился в ризницу. Луиза Рапо с двумя ивовыми корзиночками, наполненными монетами и банкнотами, прокладывала себе путь сквозь толпу в обратном направлении. Она подошла к ризнице и, торопливо перекрестившись два раза, переступила порог.
— А-а! Мадам Рапо, благодарю вас, поставьте это туда.
— Святой отец, мне надо исповедаться.
Отец Клеман аккуратно поставил потир на верхнюю полку шкафа, затем начал снимать свое обрядовое облачение. И вот он уже в сутане.
— Во второй половине дня, пожалуйста.
— Прямо сейчас, святой отец…
Мадам Рапо снова дважды перекрестилась, что не ускользнуло от внимания священника. Клеман не сомневался, что дело серьезное. Он закрыл металлическую дверь платяного шкафа и повернулся к старой женщине:
— Я должен выйти на паперть к капитану Кюшу, но через десять минут вернусь, это вас устроит?
— Святой отец, я великая грешница, мне необходимо исповедаться теперь, прямо сейчас.
— Ну, если это так срочно, полиция подождет.
— Верно вы говорите, дело неотложное.
Клеман и Луиза вернулись в церковь. Каждый вошел в предназначенную ему часть исповедальни. Священник задернул разделяющую их шторку:
— Слушаю вас, сестра моя.
Луиза Рапо чуть не плакала.
— Так вот, святой отец, я согрешила… Я совершила тяжкий грех.
— Должно быть, все не так серьезно.
— Письма… Это я.
— То есть?
— Тот, кого ищут снаружи, это я.
Воцарилось глубокое, тягостное молчание.
— Святой отец…
Викарий очнулся:
— Да, мадам Рапо… Простите, я размышлял.
— Вы думаете, меня отправят в тюрьму?
— Хотите, чтобы я попробовал уладить это с полицией?
— Вы сделаете это для меня?
— Конечно, если вы меня об этом попросите.
— Вы думаете, Иисус простит меня?
— Иисус всегда прощает.
На церковной паперти перед двумя большими столами образовалась целая очередь паломников. Группа криминалистов работала под наблюдением Мартена и Нгуена. Надя переходила от одного стола к другому и следила за ходом операций. Журналисты собрались за кордоном оцепления и спорили, пытаясь понять цель этой процедуры. Каждый раз, как очередной клиент запечатлевал свой правый большой палец, они набрасывались на него в надежде получить какие-то сведения. Кроме того что местные жители ничего не знали, они еще и не были слишком красноречивыми и спешили как можно скорее разойтись по домам. На улицах теперь небезопасно, обстоятельства не располагали к праздным прогулкам. Перед собором главный распорядитель наблюдал за медленным продвижением очереди. Он с нетерпением ждал, что его птичка попадет в сети. Кюш направился к своему коллеге, когда к нему обратился какой-то журналист:
— Капитан, мы ждем заявления!
— Пока сказать нечего.
— У вас наверняка есть какая-то улика, раз вы берете отпечатки пальцев.
— Там видно будет…
Полицейский подошел к Наде:
— Как дела, Старски?
— Все в порядке.
— При малейшем затруднении помни: я у двери. В случае, если найдутся ловкачи, которые захотят улизнуть…
Тут появился Клеман, и Кюш бросился ему навстречу:
— Не трудитесь, у меня уже есть ваши отпечатки.
— Действительно.
— Примите поздравления за проповедь.
— Спасибо, капитан.
— Так, пожалуй, и у меня возникнет желание приобщиться.
Кивком головы прелат показал на очередь:
— На вашем месте я бы отменил все это.
— О-ля, да вы не все, видно, мне говорите.
— Не хотите отойти немного в сторону?
Мужчины укрылись под сенью платана, чтобы спрятаться от назойливых взглядов и ушей.
— Я знаю анонимщика. Я только что исповедал его и обещал уладить это дело с вами.
— Кто же это?
— Прежде всего я прошу вас о снисхождении.
Кюш в нетерпении:
— Посмотрим! Имя!
Вокруг стола в доме священника сидели подавленная Луиза, ее доброжелательный исповедник и ошеломленный капитан.
— Мадам Рапо, отец Клеман только что сообщил мне, что автором анонимных писем были вы.
— Верно, святой отец… Простите, комиссар.
— Значит, отпечаток большого пальца, который имеется у нас на письме, принадлежит вам?
— Конечно, хотя я была очень осторожна.
— Мадам Рапо, дело очень серьезное…
Старая женщина перекрестилась.
— Если вы будете сотрудничать со мной, думаю, все уладится, но для этого я должен допросить вас и записать ваши показания.
— Я все вам расскажу, я не хочу мучений.
— Зачем вы это сделали?
— Чтобы помочь вам, комиссар.
— Вот видите, капитан, это исходило от добрых чувств.
— Чтобы помочь мне?
Луиза Рапо заплакала:
— Я хотела помочь вам найти убийцу нашего доброго святого отца.
Взглянув на аббата, Кюш встал:
— Ладно, я сейчас вернусь.
Капитан вышел из ризницы. Бесполезно держать дальше всю команду.
— Он пошел за наручниками, так ведь, святой отец?
— Нет, конечно нет, не бойтесь, все уладится.
— Я не хочу страдать.
— Вы не будете страдать — я здесь.
Страх перед страданиями преследовал Луизу. С юных лет само понятие физической боли было для нее нестерпимо. Тогда, 16 мая 1943 года, ее охватил именно такой страх. В кабинете немецкого лейтенанта Килзнера она испугалась мучений. Луиза несла три бутылки вина и корзинку со съестными припасами, которые предназначались вовсе не для личного потребления, а для членов подпольной организации «Коор-Астурия», скрывавшихся в катакомбах. Гестапо больше полутора лет выслеживало их, пытаясь установить схему действия подпольной сети. Руководитель велел называть себя бароном, но друзья звали его попросту Эмиль. Луиза была влюблена в того, кого считала Робин Гудом. Ради свободы, своей и Эмиля, обязанностей которого она в точности не знала, Луиза выдала место встречи подпольщиков в то утро… И 17 мая 1943 года произошла бойня. Эмиль как раз доставлял взрывчатку по подземным переходам в Монтань, а гестапо тем временем окружило тайник участников Сопротивления. Никто ничего не мог рассказать, ибо не выжил ни один человек. Луиза разделила этот секрет с тем, кто представлял Бога на земле, с отцом Анисе. Даже Эмиль так никогда и не узнал правды и всю жизнь подозревал аптекаря Эмме Фесту, отца Мишель Монлор.
Старая женщина вздрогнула, когда Кюш вернулся в ризницу. Следом за ним вошла Маджер с портативным компьютером.
— Мадам Рапо, лейтенант Маджер запишет ваши показания и возьмет отпечатки пальцев.
— Очень хорошо, комиссар.
Луиза с плаксивым видом повернулась к Наде:
— Я все расскажу вам, мадемуазель…
История повторялась. А Кюш подумал, что возраст не помеха глупости, и тут как раз в ризницу ворвался Мартен:
— Патрон, мне надо немедленно поговорить с вами.
Едва перевалило за полдень, когда он добрался до начала тропинки, ведущей к винограднику профессора Шане. Несколько полицейских машин стояли на краю дороги. Светящийся кордон преграждал доступ дюжине зевак, явившихся посмотреть, что происходит. Кюш увидел Нгуена, что-то горячо обсуждавшего с майором Бебеном. Жаклин Турно делала заявление для прессы.
— Это что еще за история?
— Час назад какой-то человек позвонил в жандармерию Либурна. Там усмотрели связь с нашим делом и сразу вызвали криминалистов.
— Хорошая инициатива наших приятелей-жандармов.
— Ну и бойня… Обнаружили Шане… С отрезанной ногой!
— Что ты такое говоришь?
— Мне кажется, мы имеем дело с ненормальным.
— Давай рассказывай, черт побери!
— Он угодил ногой в капкан для кабана.
— В капкан для кабана?
— Так точно!
— Полагаю, это не несчастный случай?
— Нет, капкан был поставлен нарочно, тут нет сомнений, Шане ходил здесь каждый день.
— Кто нашел тело?
— Один из его служащих, некий Жан Ив Бийо.
— Ты допросил его?
— Да, но это было непросто, он в шоке. Хотя все-таки смог сказать нам, что обнаружил тело около половины одиннадцатого, Шане был уже мертв: он истек кровью.
— И разумеется, никто ничего не видел?
— Конечно. Мы оставили тело, чтобы вы сами увидели, но я уже сделал снимки.
— Пойду посмотрю.
Всем пространством полностью завладели криминалисты. Команда Бебена расставила пронумерованные бирки возле каждого следа. Жан Ив Бийо лежал на земле. Рядом стоял доктор Сельпрен. Несчастного свидетеля вывернуло наизнанку у одной из виноградных лоз. Кюш подошел к месту преступления, загороженному полотняной тканью.
