черт голову сломит.
Наступило молчание, в течение которого все трое разглядывали карту. Их взгляды почти одновременно остановились на Пихойском перевале — единственной связи с Грузией. Он находился в сорока километрах от плотины. Что если Мадаева повернет прямо туда?
— А пограничники? — спросил генерал. — Смогут они остановить ее?
— Конечно, — быстро сказал Казимир. — У них есть там посты на каждом перевале.
Генерал задумался.
— Черт возьми! Из-за одной бабы поднимать пограничников… — он покачал головой. — Только этого нам не хватало.
* * *
«Кого снять в первую очередь», — думала Фатима. У них есть гончие, умеющие ходить по следу. И если эти волкодавы догонят, то не поздоровится. Разорвут… Значит, вот кого нужно застрелить первого. А уж потом — майора… Или человека в зеленом, если будет такая возможность. По тому, как он покрикивает на собак, ясно, что он хорошо умеет обращаться с ними, поэтому, если он или командир погибнут, остальные, растерявшись, разбегутся в разные стороны, после чего их можно будет легко перещелкать как котят.
Похоже, этим людям не приходилось еще бывать в таких переделках. Они даже не знают, как вести себя — стоят на виду у нее. В линзе оптического прицела они были вроде безликих насекомых. Их крики, слышимые даже на таком расстоянии, нельзя было спутать ни с какими иными звуками. Обманчивая уверенность в собственной силе — вот что привело их в горы и ввело в соблазн вести себя так шумно. Они орали наперебой, указывая руками на горящий вертолет. Неужели собираются спасать летчиков? Она презрительно фыркнула. Очевидно, им и в голову не приходит, что их главный враг все еще поблизости. Человеку в зеленом никак не удавалось успокоить собак. Разделив поводки, он передал трех напарнику.
Лежа в прохладной тени орешника, Фатима прицелилась в ту тройку собак, которую он оставил себе и, два раза легко нажав на спуск, быстро пристрелила двоих из них. Она бы убрала и третью, но тот, в зеленом, рванув за поводок, заставил последнюю в тройке собаку залечь. Люди, закричав, бросились врассыпную. Вторая тройка собак ярилась, натягивая поводки и стараясь освободиться от державшего их бойца. Фатима быстро застрелила одну из этой тройки. Испугавшись, другая метнулась в сторону и, сорвавшись с края обрыва, потащила за собой державшего поводок бойца. Потеряв равновесие, тот, крича от испуга и размахивая руками, полетел вниз вслед за ней, увлекая за собой третью собаку.
36
В следующее мгновение остальные бросились на камни и, направив автоматы и карабины в сторону леса, открыли бешеный огонь. Они палили без перерыва.
— Стойте! — приказал Зубровский, первым придя в себя.
Никто не подчинился, жуткая пальба продолжалась.
— Я сказал, хватит! — рявкнул Зубровский. — Остановитесь!
Но его никто не слушал, а скорей всего, и не слышал. Грохот стоял такой оглушительный, словно в костре взрывались одновременно сотни патронов.
Тогда Каютин, удерживавший последнюю оставшуюся в живых собаку, изо всех сил крикнул:
— Прекратить! Патроны беречь! Стрелять только наверняка!
Это произвело действие. Стрельба прекратилась. Бойцы затихли, сжимая нагревшиеся стволы.
— Все? — прошептал Кузнецов.
Он был бледен, кожа обтянула выдающиеся скулы, как на чемодане.
— Все только начинается, — ответил ему Зубровский.
Милешкин облизнул пересохшие губы.
— Н-никогда еще не был в таком переплете, — слегка заикаясь, пробормотал он. — А баба-то, видно, крепкий орешек… Как же теперь быть, товарищ майор?
Зубровский молчал.
— Кто-то попал, а? — спросил Кузнецов.
— Зацепило кого? — поинтересовался Уточкин.
— Вроде нет, — ответил Латерьян. — Все в порядке. Повезло, черт возьми… Могла запросто нас перещелкать.
Зубровский смерил его мрачным взглядом.
— Да? А Диман? Он сорвался.
— А с ним и две моих собаки. А три другие застрелены, — монотонно, точно автомат, проговорил Каютин, и все перевели на него удивленные взгляды. — Все. Все застрелены, — лицо капитана потемнело и стало серым, как цемент.
— Да-а-а, такая жалость, — протянул Зубровский.
Оставшаяся в живых собака тряслась, прижимаясь к земле и тихонько поскуливая.
— Ну что ты, что ты, что ты, — успокаивал ее Каютин, гладя по спине и глядя на мертвых собак. Затем перевел взгляд на Зубровского, его голос повысился: — Андрей Павлович, почему мы не стали дожидаться спецназа?
Все посмотрели на Зубровского, но тот только пошевелил пересохшими губами.
— Что молчишь?
— Тебя никто не заставлял, Валерий Иванович. Ты бежал впереди всех, сам сдвинул тот валун. До бабы, что ли, так рвался? Держал бы собак подальше от края.
Каютин весь зажегся от гнева, и Зубровский пожалел о своих словах. Капитан не заслужил их. Он первым сообразил, как сдвинуть глыбу — с помощью толстой палки, используемой, как лом, и веревки, обвязанной вокруг камня. Несколько рывков — и глыба свалилась вниз, кроша на своем пути острые выступы скал.
— Ладно, Валер, извини, — примиряюще сказал Зубровский. — Поверь, мне очень жаль…
Внезапно рядом с ним кто-то резко дернулся. Это Кузнецов, прицелившись из ПК, выстрелил вниз, в заросли.
— Я же, кажется, сказал не стрелять, Алексей!
— Мне показалось, там кто-то есть.
— Когда кажется, крестись!
— Там что-то шевельнулось. Точно!
— Послушай, Алексей… Кстати, и остальные… Никто из вас даже не царапнул ее. Вы с такой задержкой стали палить в белый свет как в копеечку, что она могла прочитать Коран и спокойно уйти. Посмотрите, сколько гильз, почти весь наш запас.
Бойцы посмотрели на землю — все пространство между камнями было усыпано гильзами.
— Что будем делать, когда снова на нее наткнемся? Расстреляем последние патроны и станем швырять дерьмом?
Все подавленно замолчали.
Неожиданно послышалось жалобное повизгивание. Это одна из собак, та, что лежала на краю пропасти, из последних сил пробовала встать.
Прежде чем Зубровский успел что-то сказать, Каютин, вскочив, сделал несколько шагов по направлению к ней, но, не пройдя и полуметра, вдруг пошатнулся, схватился за спину и рухнул на землю лицом вниз. Уже когда он падал, снизу донесся звук винтовочного выстрела.
На этот раз никто не открыл ответный огонь.
— Ложись! — закричал Зубровский. — Рассредоточиться!
Бойцы мгновенно исчезли в зарослях соснового стланика среди камней и за скалами. Следующая пуля сшибла последнюю собаку, бросившуюся к лежавшему Каютину. Вжимаясь в землю, Зубровский стискивал зубы. Только сейчас он понял, какую большую ошибку совершил. Оказывается, не он гнался за подрывницей, а наоборот. Он позволил ей завлечь их в засаду. И какую! До Сочи тридцать километров по горам, вертолет разбился, все собаки мертвы, и два человека тоже. Да, хотел как лучше, а получилось как всегда… Надо же, какая-то баба, а перехитрила. Теперь, если захочет, может перестрелять всех по одному. Потому что это горы… Потому что в
