«Я нашел средство, — сказал он. — Вечером, перед свадьбой, я дам ему поручение к тебе, дав ему понять, что хочу скрыть это поручение от жены. Ты переоденешься в горничную и отправишься поджидать его в кафе на площади Шатле между половиной одиннадцатого и половиной двенадцатого вечера. А чтобы он тебя узнал, ты займи ближайший столик направо и приколи сбоку букет побольше. Он вручит тебе пакет, и ты пригласишь его с собой выпить. Если можно, пококетничай и до самого утра пошатайся с ним по Парижу».
— И вы, — перебил ее Лекок, — вы, такая умная женщина, могли поверить этой выдумке с ревнивым лакеем?
— Я все-таки воображала, что у Гектора есть еще любовница, с которой он вел игру, и не могла удержаться, чтобы не помочь ему надуть женщину, которую я презирала за причиненные мне мучения.
— И вы исполнили все?
— Точь-в-точь. Так все и вышло, как предполагал Гектор. Ровно в десять часов явился слуга, принял меня за горничную и передал пакет. Конечно, я предложила ему выпить, он принял приглашение, а затем приняла его приглашение и я. Он очень мил, этот садовник, любезен и вежлив. Уверяю вас, я провела с ним вечер превосходно. Он столько знает смешных историй…
— Ну, ну, что вы сделали потом?
— После пива мы стали пить винцо. У этого садовника оказалась масса денег. А после вина принялись опять за пиво, потом перешли на пунш, а с пунша на шампанское. В одиннадцать часов он был уже совсем «того» и приглашал меня на кадриль в Батиньоль. Я отказалась и сказала ему, что если он кавалер, то должен проводить меня к моей хозяйке на Елисейские Поля. Тогда мы вышли из кафе, переходя из кабачка в кабачок, прошли всю улицу Риволи, и к шести часам утра этот несчастный был уже настолько пьян, что упал на лавку около Триумфальных ворот и захрапел. Там я его и оставила.
— И что вы сделали потом?
— Я? Возвратилась домой.
— А что сталось со свертком?
— Мне бы следовало бросить его прямо в Сену, да я позабыла. Вы понимаете, я выпила столько же, сколько и садовник, в особенности вначале… и потому приволокла, несмотря на тяжесть, сверток к себе домой, где он и сейчас.
— Вы разворачивали его?
— Да.
— И что же в нем находилось?
— Молоток, какие-то еще две вещи и финский нож.
Наконец-то невинность Геспена стала очевидной! Все предположения сыщика оказались вполне правильными.
— Дорогое дитя, — обратился он к мисс Фанси, — вы должны спасти невинного и все то, что вы мне сейчас рассказали, повторить перед корбейльским судебным следователем. Но так как вы можете сбиться с дороги, то я дам вам проводника.
И, подойдя к окошку, он отворил его и громко закричал:
— Гуляр! Эй, Гуляр!
А затем он обратился к мисс Фанси, все еще дрожавшей от страха и не осмеливавшейся ни спрашивать, ни негодовать.
— А ну-ка скажите мне, сколько вам уплатил Треморель за эту услугу?
— Десять тысяч франков, — отвечала она. — Но это мои деньги, клянусь вам, он обещал мне их уже давно, он был мне их должен…
— Ладно, ладно, у вас их не отнимут! — И, указав на вошедшего Гуляра, Лекок продолжал: — Проводите этого господина к себе и вручите ему пакет, который вам передал Геспен. А затем отправляйтесь в Корбейль. Но только смотрите у меня! Без глупостей!
На шум в гостиной вбежала госпожа Шарман, но смогла только увидеть, как Фанси уходила под конвоем Гуляра.
— Что такое? Что такое? — спрашивала она вся в слезах.
— Ничего, ровно ничего, милая дама. Мерси и до свидания. Мы спешим!
XXVI
Когда Лекок спешил, то трудно было за ним угнаться. Он так бежал по улице Нотр-Дам-Делорет, что отец Планта едва мог за ним поспевать.
— Я должен попросить у вас извинения, — обратился он к мировому судье, — за то, что заставил вас так бежать, но если ваша помощь могла быть полезной для меня у госпожи Шарман, то теперь, когда мы серьезно приступаем к делу Тремореля, она будет для меня безусловно необходимой.
И, перейдя переулок, они вошли в кабачок на углу улицы Мартир.
— Не у вас ли сейчас, — обратился к хозяину Лекок, — компания в восемь или десять человек, которая поджидает прихода других?
— Да, сударь, — отвечал кабатчик, — они у меня уже около часа.
— Они в большом кабинете, там, в глубине? Не правда ли?
— Совершенно верно, сударь.
Хозяин кабачка не знал, с кем говорит, но догадывался, что это, должно быть, какой-нибудь высший чин полиции. А потому он нисколько и не удивился, что этот господин отлично знает все уголки его кабачка, и немедленно отворил перед ним дверь в указанный кабинет. Здесь сидели человек десять в самых различных костюмах, выпивали и играли в засаленные карты.
При виде Лекока и отца Планта все они почтительно встали.
— Ну-с, Жоб, — обратился сыщик к тому, кто, по-видимому, был главой этой банды, — вы точны. Я вами доволен.
Жоб поклонился, счастливый тем, что его начальник доволен.
— Подождите меня здесь еще одну минуту, — сказал Лекок. — Мои инструкции будут зависеть от рапорта, который я сейчас приму. — И, обратившись ко всем остальным, он спросил: — Которому из вас удалось?
— Мне, сударь! — отозвался высокий бледный молодой человек с тоненькими усиками — настоящий парижанин.
— Опять тебе, Пало? Какой ты счастливый! Пойдем сюда, в боковой кабинет, но предварительно прикажи хозяину подать вина и строго следить за тем, чтобы нам никто не помешал.
Когда все было готово, Лекок обратился к Пало:
— Теперь говори, только много не разглагольствуй.
— Я напрасно показывал, сударь, — рассказывал Пало, — мою фотографию чуть не дюжине негоциантов, пока наконец ее не признал один из обойщиков, по фамилии Реш, на улице Святых Отцов в Сен-Жерменском предместье.
— Рассказывай мне слово в слово все то, что он сказал.
— Это портрет одного из моих лучших заказчиков, сказал он мне. Он сам был у меня с месяц тому назад, заказал полную обстановку: зал, столовую, спальню и все остальное. Все это предназначалось для большой квартиры, которую он был намерен снять. Он вовсе не торговался, но поставил условие, чтобы все было готово ровно через три недели, то есть к понедельнику, восемь дней тому назад.
— Во сколько обошлась эта обстановка?
— В восемнадцать тысяч франков. Половина была уплачена при заказе, а другая половина — в день доставки мебели.
— Кто платил во второй раз?
— Лакей.
— Как назвал этого заказчика обойщик Реш?
— Джеймс Вильсон, но Реш сказал, что это вовсе не англичанин.
— Где он живет?
— Мебель была отнесена в небольшую квартиру на улице Сен-Лазар, дом номер шестнадцать, близ Гаврского вокзала. Но, узнав адрес и еще располагая временем, я отправился полюбопытствовать, что это за квартира.
— Ну?
— Квартирант действительно называется Вильсоном, но это совсем не то лицо, которое на портрете. Я в этом убежден.
Мировой судья разочарованно махнул рукой, но Лекока не так-то легко было обескуражить.
— Как ты добыл подробности? — обратился он к своему агенту.
— Я разговаривал с лакеем.
— Несчастный! — воскликнул отец Планта. — Вы этим возбудили подозрения!
— Никак нет, — отвечал Лекок, — я за это отвечаю. Пало — мой ученик. А ну-ка объяснись, мой милый!
— Узнав квартиру (довольно, зажиточная), — продолжал Пало, — я подумал: «Ах, черт возьми! Вот она, желанная клетка, посмотрим: в ней ли птица?» Но как было это сделать? К счастью, а может быть, и случайно при мне оказался луидор. Я тотчас опустил его в канаву, в которую были спущены нечистоты из квартиры.
— Затем ты позвонил?
— Ну разумеется. Мне ответил швейцар, и я стал ему врать, что, когда вытаскивал платок из кармана, то выронил двадцать франков, и стал просить у него какой-нибудь инструмент, чтобы легче было их достать. Он вынес мне кусок железа, и с его помощью я вытащил из канавы монету. Тогда я стал прыгать от радости и просить его выпить со мною в знак благодарности стаканчик винца.
— Недурно!
— О, господин Лекок! Это ведь ваша выдумка, а вы посмотрите, что придумал лично я! Мой швейцар принял приглашение, и мы, как лучшие друзья во всем свете, выпили по стаканчику в кабачке как раз напротив отеля. Мы весело болтали, как вдруг я наклонился, точно что-то заметил на полу интересное, и поднял — как бы вы думали что? — фотографию графа, которую нарочно бросил перед тем на пол и подтолкнул ногой. «Погоди, — сказал я, — здесь чей-то портрет!» Мой новый приятель принял его от меня и стал разглядывать, совершенно не узнавая на нем графа. Тогда, чтобы лучше убедиться, я сказал: «Какой красивый господин! Должно быть, твой хозяин тоже в этом роде… Все ведь господа похожи друг на друга». Но он ответил, что нет, господин на карточке носит большую бороду, а его барин обрит, как аббат. «Кроме того, — прибавил он, — мой барин — американец, он только распоряжается по-французски, а мадам и он между собой все время говорят по-английски».
