В Сирмионе нас встретили живописные развалины древней римской виллы. До нас здесь уже побывали Фелис Феличиано со своим другом, художником Мантеньей[76], и как-то вечером в таверне они рассказали об этом моему мужу. Сюда они приплыли на лодке и устроили пикник в тени развалин, воображая, без сомнения, будто дух молодого Катулла вселился в их пьяные тела. Ну и, разумеется, именно эта парочка громче и настойчивее всех убеждала моего мужа напечатать эту опасную книгу, хотя он еще и в глаза ее не видел.
Но даже при этом меня не разбирало особенное любопытство увидеть Сирмионе, поскольку мне то и дело казалось, будто ветер с запада приносит на своих крыльях едва уловимый аромат Венеции. Однако муж настаивал, уверяя меня, будто место выглядит замечательно и я должна посмотреть на него хотя бы раз в жизни.
В конце концов, хотя это обошлось нам в лишних два дня, я осталась благодарна ему за то, что он настоял на своем.
Если когда-нибудь я совершу ужасное преступление и вынуждена буду покинуть город, то единственное место в мире, в котором я смогу жить, это Сирмионе.
Там должны побывать все.
Оно забылось мечтательным сном на берегу озера, окутанное ореолом солнечного света, на небольшом, выступающем в море мысу, узком и вытянутом. В этом свете ближний берег выглядит почти прозрачным, словно карандашный набросок, стирая береговую линию вдали, отчего окружающая местность напоминает райский уголок, парящий высоко в небе на облаках и отражающийся в опрокинутой воде.
Мы прошли под арочными сводами, амфитеатром обступившими озеро, и хор птиц наполнил наши сердца сладчайшим пением и оживил наши души. Сирмионе поражал не только красотой своих цветов, но и благоуханной сенью апельсиновых и лимонных деревьев. Повсюду били подземные источники, и ветки гнулись от гроздьев плодов, в сердцевине которых теплилось солнечное пламя. То и дело мы натыкались на следы древности: мраморные колонны были сплошь изукрашены надписями.
Над головами у нас порхали воробьи, коричневые головки которых блестели, словно каштаны. Увидев птиц, я сделала себе мысленную зарубку, что должна рассказать о них Бруно Угуччионе и не забыть при этом упомянуть и об их северных собратьях, так напугавших меня своим странным бесцветным оперением. Но это были настоящие венецианские воробьи – самцы с грудками, испещренными черными пятнышками, и с серьезными шапочками. Их пушистые и нежные подруги держались на почтительном расстоянии и выглядели гораздо скромнее; их раскраска походила на выцветшую одежду, забытую за ненадобностью на чердаке.
От огромного римского особняка осталось совсем немного, но мы видели, что некогда он был роскошным и просторным. Мой супруг обошел его кругом, наклоняясь, чтобы подобрать какой-нибудь заинтересовавший его камешек, щурясь от солнца и глядя сквозь растопыренные пальцы на обрушившиеся стены. Я догадалась, что мысленно он вновь видит особняк во всем его былом великолепии, с развевающимися флагами, пестрой мозаикой и колоннами с каннелюрами, поддерживающими крытую галерею, в тени которой молодой Катулл сочинял свои любовные поэмы и флиртовал со своей возлюбленной.
Присев на прохладный валун в тени, я издали наблюдала за своим супругом.
Похоже, в своем желании полюбоваться на развалины он оказался не одинок, потому что я заметила молодого человека, легко скользящего меж деревьев. Одет он был в непривычного вида тунику, не имеющую ничего общего с венецианской модой. Но за время нашего путешествия я повидала множество самых разных нарядов, так что теперь уже ничему не удивлялась.
Даже издали я видела, что молодому человеку нездоровится. Он пошатнулся, а потом вся его стройная, но худенькая фигурка буквально согнулась пополам от приступа тяжелого кашля, что напомнило мне о бедном Иоганне. Я лишь надеялась, что муж не слышит его.
Каждые несколько секунд молодой человек останавливался, чтобы сбросить давящую тяжесть с груди, слабея буквально на глазах. В конце концов он привалился к дереву и соскользнул по нему на землю, где и остался лежать в неловкой позе, выставив худые локти и колени. Я вскочила на ноги, чтобы броситься к нему на помощь, но тут, словно из ниоткуда, появился мужчина постарше, тоже непривычно одетый. Похоже, он кого-то искал. Увидев молодого человека, он упал на колени и подхватил его на руки. По тому, как безвольно откинулась голова юноши, я поняла, что он пребывает в глубоком обмороке. Мужчина постарше, приходившийся, скорее всего, ему отцом, крепко прижал его к груди, и я увидела, как плечи его содрогнулись от рыданий.
Столь душераздирающее зрелище настолько потрясло меня, что я даже не заметила, как ко мне подкрался таракан, пока он не коснулся своими усиками моей руки. Крик мой эхом раскатился по природному амфитеатру, а вот таракан и не думал уходить с моей руки. В мгновение ока муж оказался рядом. Всхлипывая от страха, я протянула ему руку, к которой словно приклеилось насекомое, потому что даже когда я затрясла ею, злосчастная тварь удержалась на месте. Мой муж мягким щелчком сбил его наземь.
– Убей его! Убей! – пронзительно выкрикнула я.
В ту же секунду он схватил тяжелый камень и с размаху опустил его на таракана. А меня сотрясали рыдания; след таракана, казалось, отпечатался у меня на руке. Успокаиваться я стала только после того, как он поднял камень и показал мне раздавленный панцирь моего мучителя, разорванный силой удара пополам.
– Его больше нет, родная, все хорошо, ты в безопасности, – сказал муж, прижимая меня к себе, глядя поверх моей головы куда-то вдаль и целуя меня в затылок.
Я тоже подняла голову, собираясь рассказать ему о том печальном зрелище, свидетельницей которого стала, но пожилой мужчина и молодой человек уже исчезли. Я подумала, что солнце напекло мне голову и что они привиделись мне в полудреме.
Поэтому я и не стала рассказывать мужу о том, что видела. Он не привечает привидений, реальных или вымышленных: с момента нашего расставания во Фрайбурге я старалась не упоминать о них слишком часто. Кроме того, мне было жаль его, ведь я самым бесцеремонным образом прервала его размышления, тогда как мы пришли сюда, проделав столь долгий путь, только для того, чтобы он мог лучше представить себе Катулла.
– Иди, дорогой, иди и дальше осматривай это место, – сказала я ему. – Со мной все хорошо. Теперь я сама вижу, что таракан издох.
– Ты уверена?
– Да, да, иди!
Наконец он оставил меня, поцеловав на прощание долгим поцелуем в губы и то и дело оглядываясь. Каждый раз я махала ему в ответ и посылала воздушные поцелуи, пока он не скрылся из виду.
