и серебром, и на них изображены драконы, и звери, и птицы, и прекрасные истории дам и рыцарей, и другие прекрасные вещи, и история битв, и крыши также сделаны так, что ничего не видно под ними, кроме серебра, золота и росписи. Зал так велик и широк, что это великое чудо, и более шести тысяч человек могут пировать в нем одновременно, вместе сидя за столом. В этом дворце четыреста комнат, такое множество, что дивно видеть их. Он так красив, и велик, и богат, и так хорошо выстроен и устроен, что ни один человек в мире не мог бы спланировать его лучше и лучше выстроить». Кажется, что Марко опять преувеличивает, однако он точно описывает величину монгольского дворца.
Подняв глаза к небу, он видел новые чудеса, превосходившие величие Запретного города. «Крыши сверху все красные, и зеленые, и лазурные, и павлиньей синевы и желтизны, и всех цветов, и так хорошо и искусно выложены изразцами, что блестят, как кристалл, и их сияние видно далеко от дворца. И да узнаете вы, что крыша так прочна и плотно слажена, что держится много лет». Он выказывает и дотошное знание внутреннего устройства, записывая: «За дворцом располагаются большие дома, комнаты и залы, в которых помещается личное имущество владыки, то есть все его сокровища, золото, серебро, драгоценные камни, и жемчуг, и сосуды из золота и серебра, где живут его дамы и наложницы и где он занимается делами с удобством и когда ему угодно; туда другие люди не входят».
Земля, на которой располагался этот предшественник Запретного города, живописно дополняла здания. Если Венеция стояла на предательских каналах и узких, заваленных отбросами улицах, то в монгольской столице пролегали широкие, чистые, безопасные проспекты: сложная дренажная система отводила дождевую воду для орошения, озера и реки были полны рыбой – и повсюду открывались приятные виды. Неудивительно, что Марко восторженно расхваливает «очень красивые большие луга и сады, и красивые добрые деревья с разными плодами, и множество необычных зверей». Этим зверям он уделяет особое внимание: «Там есть белые олени, животные, которые дают мускус, лани, антилопы и белки, и соболя, и великое изобилие других странных и красивых животных».
Ландшафт внутри городских стен также заслужил его похвалу. «Лужайки густо покрыты травой, потому что все улицы вымощены и подняты на два локтя над землей, так что грязь там никогда не собирается, и дождевая вода не застаивается, но, стекая по лужайкам, удобряет землю и позволяет траве расти в изобилии. В одном углу очень большое озеро (из вынутой оттуда земли сделан холм, упомянутый ниже), в котором много родов рыбы… и всякий раз, когда великому владыке (Хубилай-хану) хочется какой-то из этих рыб, он получает, какую пожелает».
Кажется, нет конца чудесам Ханбалыка. «Более того, – пишет Марко, – я скажу вам, что великая река втекает туда и создает нечто вроде рыбьего пруда, и к нему приходят пить звери, а затем она вытекает из озера, проходит по руслу близ означенного холма… устроено так, что рыба не может уйти, и это сделано и замкнуто сетью из железной проволоки и медной, там, где река впадает в озеро и где вытекает из него… Есть также лебеди и другая водная птица».
Волшебное зрелище, и Марко настаивает, чтобы читатель верил его описанию в мельчайших подробностях и во всей широте охвата.
Наука градостроительства, спешит уведомить своих читателей Марко, в Китае ушла далеко вперед. Он указывает, что город Ханбалык состоит из широких главных улиц, «протянутых прямо, как по ниточке», пролегающих от ворот до ворот и окаймленных «лавками и торговыми строениями всякого рода». Куда ни глянь, видишь красивые гостиницы, дома и дворцы. Всем этим правила строгая логика. «Город разбит на квадраты, как шахматная доска, и так красив и искусно устроен, что невозможно рассказать». Планировка была не только приятна глазу с эстетической точки зрения, но и препятствовала криминальной деятельности. Закрыв ворота, можно было отрезать улицу или квартал, и трудно было найти в нем потайное убежище.
Марко с трепетом описывает поразительные «городские часы» Ханбалыка, звонившие трижды каждый вечер, «так что никто после этого не должен выходить из дома». В самом деле, никто не смел выйти на улицу, «кроме повитух, спешащих к роженицам, и врачей, идущих к больным». И даже эти спасители страждущих должны были иметь при себе яркие фонари.
Стражники – тысяча у каждых ворот – охраняли город от разбойников и мародеров. «Кроме того, – сообщает Марко, – ночами стража всегда разъезжает по городу, обыскивая его и расспрашивая каждого, кто ходит по городу в необычный час, то есть после того, как прозвонил колокол». Стража немедленно задерживала и помещала в тюрьму любую подозрительную личность. «Утром чиновники допрашивают их и, если находят виновными в каком-либо проступке, наказывают соответственно степени вины, большим или меньшим количеством палочных ударов, от которых некоторые умирают». Тем временем в гигантском дворце мирно спали хан и его жены, домочадцы и наложницы, и Марко чувствовал себя в этом незнакомом городе в большей безопасности, чем среднестатистический житель в Венеции.
Строгая планировка этого города составляла резкий контраст Венеции, где извилистые улочки и каналы скрывали порок и крамолу, а под мостами и в тени беспорядочно толпившихся зданий таились грабители. Марко словно составляет послание из будущего в поучение своим погрязшим в прошлом соотечественникам. Будущее, говорит он, – это Китай.
Стремясь поразить европейцев величием монгольского двора, Марко описывает пиршества, несравнимые с пирами европейцев. «Когда великий хан желает дать пир для своего двора и устроить праздник и торжество, он пирует так, – представляет картину в трех измерениях Марко. – Прежде всего стол для великого владыки ставится перед его троном очень высоко над другими. Он сидит в северном конце зала, спиной к «трамонтане» (земле за горами) и лицом на полдень, и его первая жена сидит рядом с ним по левую сторону, а по правую сторону, но за другим столом, пониже, сидят его царственно одетые сыновья, а также его внуки, согласно возрасту, и его родичи, и другие, кто с ним в кровном родстве… так низко, что, скажу вам, их головы вровень со ступнями великого владыки… И так же располагаются женщины, так что подножие стола первой королевы – это стол других королев и младших детей великого хана; для всех жен сыновей великого владыки и его внуков и родичей, сидящих по левую сторону, а именно императрицы, также сидящей ниже, а далее сидят жены баронов и рыцарей, и те также сидят ниже». Удобство такого
