бдительности Венеция? Могли бы венецианцы достигнуть такой изобретательности, даже если бы от нее зависели их жизни? Сеть почтовых станций и гонцов на быстрых конях, охватившая все монгольское царство, представлялась Марко колоссальным достижением. «Величайшая гордость и грандиозное величие, какое вряд ли было у кого-либо из императоров! – восклицает он. – Создание столь дивное и столь великой цены, что едва ли возможно высказать или описать». Явление в самом деле столь поразительное, что оно подвигло Марко на язвительную атаку против христианства.
Марко с кощунственным пылом объясняет читателям, что ключом к поддержанию этой почтовой сети – и в более широком смысле всей Монгольской империи – был замечательный обычай полигамии. «Если кто-то усомнится, откуда берется такое множество людей, чтобы выполнять эти обязанности, – пишет он, – отвечу, что все идолопоклонники и сарацины берут по шесть, восемь и десять жен, если только могут позволить себе такие расходы, и зачинают бесконечное (бесконечное!) множество сыновей; и есть много мужчин, у которых более тридцати сыновей, и все следуют за ними с оружием; и это из-за множества жен».
И они не голодали, хотя каждому приходилось кормить много ртов. Марко поясняет, что они вволю утоляют аппетит, потому что «припасы в изобилии». Особенно часто употреблялось зерно в сочетании с молоком или мясом. Также употребляли они макароны – пищу, которая вопреки легендам о Поло была уже известна в Италии. Постоянная нужда в пропитании не позволяла им лениться. «И никакая плодородная земля в этой стране не остается нераспаханной; и их скот плодится и множится без конца, и, когда они выходят в поле, каждый ведет для себя шесть, восемь или более лошадей».
Христианам оставалось только завидовать полезным и плодотворным обычаям этих язычников. «У нас, – горюет Марко, – каждый имеет всего одну жену, и, если она бесплодна, он с ней оканчивает жизнь и не зачинает сына; потому у нас не так много народа, как у них». Можно представить, как он размышлял над мрачной действительностью европейской жизни, контрастирующей с изобилием возможностей азиатов. Уже из этого видно, на какой стороне симпатии Марко. Он стал самым пылким неофитом.
В этом преображении присутствовал некий парадокс. Оставаясь в рамках европейского мировоззрения, Марко бессознательно подтверждал средневековую концепцию, что жизнь каждого определяется религией, местом рождения, полом и социальным положением. Так, он воспринимал Монгольскую империю как прочную иерархию, с Хубилай-ханом на вершине и баронами, стоящими под ним в предсказуемом нисходящем порядке. Марко и его соавтор держались привычных представлений, даже когда факты им явно противоречили. Кочевники-монголы были куда менее иерархичны, чем полагал Марко: их власть основывалась на способностях и умении перенимать особенности культур, в которые они входили. Хотя Марко был достаточно наблюдателен, чтобы описать это явление, он, по крайней мере частично, оставался слепым в отношении некоторых аспектов их образа жизни. Они были не просто эквивалентом европейской аристократии, но обществом совершенно иного типа. Это общество жило плодами земли, существовало вечно в седле и оставалось парадоксально эгалитарным и разнородным.
В суровом климате степи, где средства существования столь скудны, министры Хубилай-хана решили продовольственный вопрос с гибкостью, неизвестной в Европе. Продуманная система распоряжения жизненными ресурсами произвела большое впечатление на Марко Поло, официальное положение которого позволило ему близко познакомиться с монгольской инфраструктурой.
Он узнал, что, когда зерна хватало с избытком, его закупали в большом количестве и хранили четыре года. «Когда случается неурожай и нехватка продуктов, – пишет он, – то великий владыка берет часть своего зерна, которого запасает так много». Хубилай продавал нуждающимся зерно по низким ценам, пока хватало запасов. А если населению грозил голод, как пишет Марко, «великий хан оказывает большую милость и раздает провизию и милостыню народу Ханбалыка». Марко подразумевает те семьи, которые теснились по шесть, восемь и десять человек в маленьком жилище и жили на грани голода. В таких экстренных случаях Хубилай предоставлял им, если нужно, зерна на целый год [24].
Как и другие аспекты системы управления, социальное обеспечение у монголов было хорошо организовано. Каждый год пострадавшие семьи докладывали чиновникам специально назначенной комиссии. «Каждый представляет запись, сколько было ему дано на жизнь в прошлом году, и соответственно ей они (чиновники) обеспечивают его на этот год», – пишет Марко. «Они обеспечивают их также одеждой, потому что великий хан получает десятину от всей шерсти, шелка и конопли, из которых делается одежда». Поскольку все ремесленники принуждены были отдавать хану плоды трудов одного дня из каждой недели, тот имел возможность раздавать одежду нуждающимся зимой и летом.
Марко помнит, что среди европейцев установилось мнение, будто монголы совершенно чужды благотворительности. «Татары, – признает он, – по своему обычаю, пока не узнали закон идола, не раздавали милостыню. Если бедняк приходил к ним, они гнали его прочь с оскорблениями, говоря: «Уходи, раз бог послал тебе плохой год, ведь если бы он любил тебя, как любит меня, он бы дал тебе добро»». По представлениям европейцев, монголы оставляли голодных, больных и стариков умирать – по крайней мере, пока Хубилай-хан не ввел общественное вспомоществование.
Куда бы ни взглянул Марко, он повсюду находил поразительные примеры введенной Хубилаем благотворительности. «Кто приходит за хлебом ко двору владыки, каждый день получает горячую лепешку; в ней никому не отказывают, но каждому дают хоть что-то и никому не продают». По его оценке, каждый день кусок хлеба и чашку зерна получали двадцать или тридцать тысяч человек. Основываясь на этом описании, можно представить очередь монгольских бедняков с лицами осунувшимися от голода, надежды и тревоги, сознающих, что от голодной смерти их отделяет только пожертвованная Хубилаем лепешка. Можно вообразить, с каким благоговением относился народ к милосердному правителю, от которого зависела его жизнь.
За свои благодеяния Хубилай-хан был вознагражден верностью народа. «Все так любят его, что почитают как бога».
В то время, когда Марко Поло находился в Монгольской империи, Хубилай-хан был занят распространением своего милосердия на всю державу. Каждый год он посылал инспекторов, которые проверяли, хватит ли запасов зерна для людей и скота. Если проверяющий узнавал, что дожди, ветер, гусеницы, саранча или другое стихийное бедствие погубили посевы, происходило следующее: «Он не берет с них налога… за этот сезон или год, но дает им зерно из своих житниц – сколько нужно для посева и пропитания на этот год… [Зимой Хубилай-хан] проводит дознание, и, если узнает, что в какой-то провинции есть человек, у которого погиб скот… у него есть собственный скот, который он получает десятиной из провинций, и он продает тому человеку дешево, и помогает ему, и в тот год не
