два слова.
Корыцкая уставила глаза на него и кивнула головой.
— С тобой Сюзанна?
Она снова только покачала головой.
— Я её на место Гижанки хочу взять.
Старуха сплюнула.
— Она и без вас его займёт, если я захочу.
— Нет, без меня нет, — ответил Николай. — Скажи королю, когда будет тебя спрашивать о своём здоровье, чтобы бывшую любовницу бросил, если хочет быть здоровым, а новую взял. Король боиться за себя, послушает. Я желаю вам добра.
— И хотите отомстить Гижанке? — добавила старуха.
— Может быть. Помни, как я приказал.
— Ты приказал? — спросила старуха. — Я не слушаю ничьих приказов, даже королевских.
Мнишек достал кошелёк и всунул его в руки Корыцкой, она взвесила на ладони, поглядела и, не сказав ни слова, взглядом попрощалась с подкоморием, который отвёл её к двери, взял со стола шляпу и поспешил в залу, где мы его видели раньше.
Там было пусто, только брат его Ежи сидел в кресле задумчивый. Николай на цыпочках дошёл до двери комнаты Августа, минуту послушал и сел рядом с братом. Поглядели друг на друга. Ежи — с холодным презрением, Николай — только с холодным беспокойством, и ничего не говорили. Понимали друг друга без слов. Потом со сложенными руками, отвернувшись, один — глядя в одну сторону, другой — в противоположную, сидели молча. Из тайных мыслей пробудило Николая лёгкое прикосновение к его руке.
Был это Станислав Фогельфедер, который, весь дрожа, на цыпочках подошёл к нему и умоляющим взором, казалось, о чём-то просит.
— Что с вами? Чего хотите? — спросил грубовато Мнишек, не вставая.
— Пане, смилуйтесь.
— Что это?
— Король, король, вы знаете, как я его люблю.
— Я надеюсь, что не больше, чем я.
Доктор замолчал, поправил воротник, опустил голову.
— Смилуйтесь, пане, не позволяйте этим женщинам.
— Каким, пане Фогельфедер?
— Этим ведьмам.
— Оставьте меня в покое, я ничего не знаю.
— Они хотят давать королю какие-то лекарства, они убивают короля! Ради Бога, вы будете иметь на совести, — прибавил доктор, доведённый до отчаяния.
Мнишек покраснел.
— Идите спать! — воскликнул он. — А как проспитесь, выйдет у вас это из головы. Оставьте меня в покое.
Фогельфедер повернулся к Ежи, но кравчий, словно ни во что не хотел вмешиваться, встал и ушёл.
Немец подошёл к королевским дверям, но, сильно схваченный за руку подкоморием, должен был отойти.
— Вас позовут, когда будет нужно, — воскликнул подкоморий, указывая на вторую дверь.
Фогельфедер вытер текущие по бледному лицу слёзы, и медленно, точно надеялся, что его позовут назад, ушёл.
В комнате короля часы пробили десять. В замке постепенно стих шум голосов, челядная комната внизу и прочие комнаты опустели, одни шли спать, другие расходились по своим квартирам в городе. Только в королевской комнате ещё горели огни за задвинутыми шторами, но и те скоро начали гаснуть.
Глубокая тишина заменила шум.
Войдём теперь в спальню Августа. На высоко постеленной кровате лежит снятая одежда. Август в длинной, чёрной епанче без пояса, в шапке из соболя, стоит, опираясь на трость с позолоченным набалдашником, придерживается за Княжника, беспокойно поглядывает на дверь, иногда ударяет тростью о пол.
Подчаший Якоб со свечой в руке стоит у порога.
— Где Мнишек? — спросил выразительно недовольный король. — Его звали?
Когда вторично произнесли эти слова, дверь отворилась и Николай со свечой в руке, предшествуемый придворным, Станиславом Чарнотульским, вошёл в спальню. Август, опираясь на Княжника, в ту же минуту двинулся с места, кивнув, чтобы шли вперёд.
Боковые двери открылись и сперва Чарнотульский, за ним Мнишек, потом король, опираясь на Княжника, наконец подчаший Якоб вышли в коридор, в конце которого была комната Якоба, где ждала Корыцкая. В коридоре никого не встретили, вдалеке светилась открытая комната, в которой находилась ворожея-лекарша.
Одетая так же, как мы её недавно видели, с поднятой головой, она стояла над сосудом с водой, в которую был погружён черпак. Когда вошёл король, она так смерила его глазами, что Август должен был опустить взгляд, и, затрясшись, приветствовал её кивком головы. Корыцкая нагнулсь к полу и, ничего не говоря, зачерпнула воды, над которой пробормотала какие-то таинственные слова, и, отпив её сначала сама, подала королю, говоря:
— Выпейте, наияснейший пане.
Август взглянул на Мнишека, поначалу колебался, потом выпил напиток, давясь от отвращения.
— Этого не достаточно, — шепнула баба, — в этой воде нужно омыться всему. Оставьте нас одних.
И указала на дверь.
Подкоморий вышел первый, за ним другие. Август, беспокойно оглянувшись, начал раздеваться. Но у него не было сил и он должен был прибегнуть к помощи Корыцкой, которая, снимая с него одежду, сорвала с пояса верёвку и быстро её спрятала, как сама признавалась потом, в убеждении, что обладание этим шнурком обеспечит её властью над королём.
Потом она облила его всего водой, бормоча какие-то таинственные слова, сама вытерла и, посадив дрожащего от холода короля, дала знак придворным, чтобы вошли. Сама взяла в руку свечу и, ведя всех за собой в молчании, стала спускаться с лестницы. Король из-за холода остался, ведьма не требовала, чтобы он спустился; оставшийся Мнишек отвёл его в комнату Якоба, где он остался. Корыцкая тем временем отнесла воду и в присутствии всех вылила её в реку, проговаривая какие-то непонятные слова.
Спустя мгновение она вернулась, Август кашлял и дрожал, женщина снова дала знак, чтобы все вышли.
— Вы будете здоровы, наияснейший пане! — сказала она ему. — Болезнь от вас ушла и потекла с водой.
Август с сомнением покачал головой.
— Будете здоровые, — добавила она, — а вашим здоровьем вы обязаны не мне, а этой женщине.
— Этой женщине! — грустно повторил Август, поглядывая на палец.
— Вы её помните, наияснейший пане? — говорила Корыцкая. — Это она вам давно, ещё в молодости, дала простое кольцо; пока вы его носили, у вас было здоровье и счастье.
— Счастье! — тихо шепнул Август, качая головой.
— Бросьте Гижанку, — прибавила Корыцкая, — бросьте её, она у вас отобрала здоровье своими чарами, своими лекарствами; ведь у вас есть Сюзанна!
— Сюзанна здесь? — спросил больной, поднимясь.
— Здесь — и останется, если вы прикажете.
— Пусть останется.
— А Гижанке прикажите удалиться.
— И она здесь? — живей спросил Август.
— И она. Анна…
— И Анна? — повторил, приподнимаясь, Сигизмунд.
Старуха уставила глаза в короля.
— Благодарю тебя, я чувствую себя лучше, — сказал он, — останьтесь в замке.
Сказав это, он поспешил к двери, по движениям было видно, что немного силы он восстановил, двери открыли, придворные пошли вперёд. Они уже были у входа в спальню, когда шелест женского платья обратил королевское внимание. Справа из двери показалась Барбара Гижанка, почти одновременно с левой стороны подошла
