не мог ей сказать.
— Кто она?
Мнишек, который всех мерил по себе, язвительно смотрел на маршалка, как бы делал ему выговор, что привёл к королю эту женщину.
— Волнение, — говорил потихоньку Радзивилл, — может привести короля к новой болезне. Зачем же привели сюда эту женщину?
— Подкоморий, — гордо ответил литовский маршалек, — я не обязан никому давать отсчёт в моих поступках, кроме Бога и его величества короля.
Мнишек закусил губы и ушёл мрачный.
Тем временем король медленно расспрашивал Соломерецкую и, позвав писаря, повелел написать письмо с приказом вернуть ей владения вместе с сыном. Но это письмо отчасти оттого, что писаря поблизости не было, отчасти оттого, что не было под рукой подходящей печати, сразу готово быть не могло.
— Я его получу, — сказал Радзивилл, — если вы позволите, ваше королевское величество.
— Вы его получите, да. И помните, — прибавил он, — чтобы заботились о ней. Она так похожа на королеву, нашу милейшую супругу и не оплаканную.
Беата, вместо того, чтобы радоваться счастливому случаю и эффктивной опеке, казалась ещё очень смущённой этими последними словами. Она в молчании опустила глаза, король по-прежнему держал её за руку, а когда маршалек дал знак уйти, когда она хотела броситься к ногам короля, благодаря, Август её ещё задержал.
— Дайте я на вас посмотрю, — сказал он, — это приводит на память лучшие времена моей жизни, это смягчает моё сердце. А! И я был счастлив, но мало, мало. Как ветер пошумело и прошло моё счастье.
Присутствующих слуг эта сцена явно выводила из себя; Мнишек несколько раз подходил и шептал что-то на ухо королю; Гижанка с гневом хлопнула дверью и удалилась в свою комнату, приказав объявить, что больше не придёт, потому что хотела, чтобы её позвали. Это продолжалось ещё какое-то время, и Август впал в такую глубокую, в такую чёрную задумчивость, что не заметил, как князь-маршалек и княгиня, попрощавшись с ним, вышли.
Оставшись наедине с Княжником, он не двигался и неподвижно уставленные в стену глаза только иногда оживляли текущие слёзы. Напрасно прислужник разными голосами старался пана вывести из этого состояния оцепенения; ничего не помогало.
— Ваше королевское величество, прикажете прийти Барбаре? — спросил он наконец.
Король с отвращением и омерзением повернулся, взглянул и сказал:
— Нет.
— Анны нет, — прибавил Княжник, — Сюзанну?
— Никому.
И он снова смотрел, снова думал. Слуга потихоньку, на цыпочках вышел в спальню. Там уже сидела беспокойная Гижанка. Убежав в свою комнату, она там долго пробыть не могла, ревность ею мучила, гнал страх потерять власть над слабым Августом.
— Кто это был? — спросила она живо. — Что за женщина? Зачем? Кто её привёл? Король меня не звал?
На эти нагромождённые вопросы Княжник отвечал повторением своего разговора с королём. Гижанка встала, смешалась и подошла к двери.
— Король не велел вас приводить.
— Войду сама, — сказала гордо женщина, с грохотом растворяя дверь; она влетела с горящими глазами в комнату, где Август ещё плакал.
При виде Гижанки он сначала смутился, дал знак рукой, чтобы вышла.
— Что это? — живо начала говорить Барбара, приближаясь. — Почему вы приказываете мне удалиться? Мне? Матери вашего ребёнка?
Глаза короля засверкали, в них отразился чуть ли не гнев. Уже издалека он хотел приказать, чтобы её выкинули прочь. Княжник ждал только слова. В эту минуту Гижанку мучило беспокойство, она так приблизилась, что почти коснулась его одежды.
— Не трогай меня! Не прикасайся! — воскликнул Август. — Иди прочь!
— Что с вами, пане? Почему?
— Сегодня не хочу тебя, иди отсюда! Не прикасайся!
И, сказав это, он выставил руки, как бы хотел оттолкнуть.
Разгневанная, в отчаянии Гижанка, думая, что, когда будет убегать, король её позовёт, резко бросилась к двери, но Август даже не кивнул.
Из спальни она выскочила в коридор, и, воспламенённая гневом, начала плакать от злости.
— Что с вами? — спросил, подходя, удивлённый пан Николай.
— Король меня отталкивает, король велел мне идти прочь, не разрешил мне к нему приблизиться. Я не знаю, что это. Помоги мне.
— Я знаю, что это, — ответил подкоморий. — Это пройдёт. Это только воспоминание о Барбаре, в которое погрузил его маршалек.
— Маршалек! — воскликнула Гижанка. — Он её сюда, должно быть, специально привёл, чтобы оттолкнуть меня, погубить!
И она начала плакать, топая ногами, потом вскочила.
— Но я её отравлю, я её убью!
— На что это всё? — сказал Мнишек. — Я её ещё сегодня из Книшина отправлю.
— Маршалек будет защищать её, он не без умысла привёл эту женщину.
— Всё может быть, напоминание о дочери Радзивилла — это всегда водоворот для Радзивиллов, и земля Шавельская…
— Если она здесь останется, король меня выгонит, пане подкоморий, сделаю, что хочешь, отправь отсюда эту женщину. Она погубит и тебя, и меня, ты потеряешь королевское сердце.
— Она уедет.
— Дайте ей то письмо, которое она хочет, и пусть возвращается. Она княгиня, она пани, на что ей королевская милость и дары? А мне, мне, — прибавила она, — нужно золото, сколько есть, сколько его только можно забрать. Я потеряла часть жизни, всё, пусть мне заплатят за них, пустьмне заплатят. О, моя измученная молодость! Есть ли то, что бы её могло оплатить, наградить? Она не вернётся, не вернутся спокойные и светлые дни монастыря.
И Гижанка замолчала в тихом плаче, но вскоре снова поднялась, распалённая снова.
— Сегодня же, сейчас же отправь эту женщину, пусть её здесь не будет, пусть король забудет об этом явлении. Он выпроводил меня как зачумлённую.
Мнишек хлопнул в ладоши и шепнул несколько слов пришедшему Яшевскому. Тот побежал к старосте Белявскому, выслали Эгида в местечко.
Когда в замке присходили эти события, в доме кожевенника сидит одна-одинёшенька задумчивая княгиня. Янова молится у камина, Палей разговаривает с возницей Мортелем. Все радуются надежде, повторяя друг другу с бесконечными вариациями, как король принял их госпожу.
Затем скрипнула дверь постоялого двора и в комнату хозяина, где евреи сидели за ужином, вошёл Эгид. Он отвёл в сторону кожевенника, сказал ему несколько слов, набросил на уши шапку и исчез. Кожевенник смешался, повторил вознице, что слышал от Эгида. Затем Мортель стремглав побежал в конюшню, к Палею. Палей уже сидел, грелся на кухне.
— Что с тобой? — спросил еврей, заметив его смущение.
— Всё кончено! — воскликнул возница, ломая руки и бросая взгляд во все стороны. — Нашей пани угрожает опасность. Нужно ехать, нужно сразу выезжать.
— Что? Ты с ума сошёл? — сказал Палей. — А какая же опасность может ей здесь угрожать? Под королевским боком? Когда уже ей дали лучшие обещания?
— Надо ехать, — говорил жид упрямо. — Только что к хозяину приходил старый поверенный
