пана подкомория, он предостерёг, чтобы как можно скорее ещё этой ночью выезжали, иначе может быть несчастье.
— Ты напился или обезумел?
Еврей с отчаянием схватился за пейси и пошёл к дверям самой княгини. Палей перегородил ему дорогу.
— Не ходи!
— Не верите? — спросил он хозяина. — Он нас дольше тут держать не хочет.
Палей побежал к кожевеннику, который повторил ему совет уезжать.
— Но что же может случиться, — кричал старик, — когда король обещал помочь, когда сегодня он очень хорошо принял?
Не ведая, что предпринять, Палей пошёл наконец к пани Яновой и после долгого совещания решил всё рассказать княгине. Эта новость, хоть неожиданная, не произвела на неё того впечатления, какого оба опасались. Княгиня написала несколько слов маршалу и выслала с ними Палея. Но как попасть в замок ночью? Как письмо так поздно отдать маршалку?
Старый слуга, выходя из ворот, почесал голову и, поглядев на тёмное пасмурное небо, пошёл в замок. Там все уже спали, свет погасили и только молчаливая стража ходила по валам, иногда разговаривая вполголоса, их крики и трещётки обегали замок вокруг, а после этого снова наступало молчание, только иногда прерываемое шумом ветра.
Палей легко прошёл ворота и попал во двор, но там труднее ему было найти людей маршалка среди рассеянных и спящих слуг. Кроме Ильи, он никого из них не знал. Наткнувшись в челядной избе, где ещё горел огонь и двое придворных Мнишка играли в кости, на спящего слугу Радзивилла, старик попросил, чтобы его, несмотря на позднюю пору, проводил к Илье. Тот уже спал, но, разбуженный, услышав, о чём речь, оделся и поспешил в комнату, в которой князь-маршалек ещё со своим писарем заканчивал письма в Литву, кое должны были уйти завтра.
Князь был удивлён и тронут, прочитав письмо, но с хладнокровием сказал Илье:
— Возьмите десять моих самых опытных человек, садитесь на коней и езжайте на постоялый двор к княгине за тем, который принёс карточку; не отходите от её двери ни на минуту, пока не будет моего приказа.
Илья, выслушав распоряжение, быстро вскочил и пошёл будить своих людей. Привыкшие к слепому послушанию, через мгновение почтальоны оказались на конях и выехали из замка, предшествуемые Палеем. В молчании они окружили дом кожевенника, внимательно высматривая, не подойдёт ли к нему кто-нибудь.
Палей с Ильёй потихоньку вошли внутрь. Перепуганный угрозой еврей уже принялся запрягать коней.
— Брось это, — сказал Палей, — и иди спать.
— Спать, спать! — говорил весь дрожащий Мортель. — Нам нужно ехать, бежать!
— Можешь спокойно ложиться.
— А это кто? — спросил еврей, заметив прибывшего.
— Друг, а с ним десять всадников, которые вокруг дома стоят. Будь спокоен, ничего с нами не случится.
Еврей побежал взглянуть, чтобы убедиться в истине, а, сосчитав впотёмках стоящих всадников, вернулся чуть успокоившись.
— Чуть дух не испустил, — сказал он, спеша к хозяину.
Палей тем временем сообщил княгине, что привёл подкрепление и упросил её лечь спать.
Однако вся ночь прошла в тревоге для всех, хотя ничего не случилось, что бы оправдывало боязнь. Утром, оставив несколько своих людей внутри дома, Илья поехал в замок. Чуть только начался день, Эгид прибежал снова.
— Ну что, выехала? — спросил он хозяина.
— Где там! Только послали в замок, нашли стражу и оставили.
Эгид покрутил головой и нахмурил брови; поглядел в сени; в сенях грелись у кухни люди Радзивилла. Он ушёл.
В комнате Мнишка совещание, Гижанка неспокойна, торопит, чтобы опасную женщину, которую боится, как соперницу, как можно скорей отправили. Высланный на разведку Яшевский сам пошёл ускорить подготовку письма в королевской канцелярии, получил его в свои руки и отправился в местечко.
Княгиня только что встала с кровати, на которой страх и предчувствие не дали ей заснуть, когда на постоялом дворе появился Яшевский.
— Чего вы хотите? — спросил его Палей.
— Войти к княгине и поговорить с ней.
Измерив шляхтича глазами с ног до головы, старый слуга решился наконец ввести его.
— От князя? — спросила его с беспокойством вдова, вставая.
— Нет, ясно пани, от кого-то другого, но это вам не нужно знать. Письмо, обещанное королём, в моих руках.
— А! Дайте его мне! Да наградит вас Бог!
Яшевский отошёл.
— Не могу отдать вам это письмо до тех пор, пока вы отсюда не уедете!
Княгина была поражена.
— К чему эта спешка? Что за причина?
— Мне нельзя говорить. При отъезде отдам.
— Покажите мне, по крайней мере.
Яшевский развернул продолговатый пергамент с прицепленной королевской печатью и показал княгине так, что она могла прочитать на нём имя своё и своего сына.
Потом она вскочила, крича, чтобы всё готовили к отъезду.
Еврей был готов. Через час рыдван медленно покатился по мокрой дороге, ведущей из Книшина на Русь.
Отдавая пергамент, Яшевский на удивление грозно сказал:
— Не возвращайтесь!
Повернул коня и исчез.
VIII Урвис
Теперь мы возвращаемся в приход, где оставили сироту Мацка, спрятанного Магдой, клехов, разговаривающих на крыльце, и Лагуса, спящего в корчме.
Сразу после обеда, во время которого органист постоянно содрогался от одной мысли, что сирота занимается очищением мисок и объедает его, разошлись клехи по деревне. На кухне осталась только Магда, а Мацек был в комнате пробоща. Старая кухарка о чём-то дивно задумалась, опираясь на порванный локоть, что никогда не бывало; возможно, облик Лагуса навёл её на эти необычные мысли. Мы видели, что во время рассказа Мацка у неё невольно вырвалось слово, по которому можно понять, что этот дед не был ей чужим. Мы видели, что его прибытие произвело также впечатление на кухарку.
Её прошлая жизнь, окутанная для нас самой густой тьмой, позволяет догадаться о каких-то давних, не забытых ещё отношениях.
Ненадолго заснув, Лагус пробудился, и, услышав в корчме голоса, пошёл внутрь. Там уже было всё собрание клехов в обществе Завалидроги и других крестьян; они пили пиво. Посидев мгновение на скамье и ловко узнав, что священник ещё не вернулся, с деланным равнодушием Лагус вошёл прямо в дом священника.
Собакам, которые в воротах стали на него пронзительно лаять, он бросил приготовленный набалдашник с торбы, а сам, оглядываясь вокруг, с миной человека, для которого ни один взгляд не потерян, поспешил к крыльцу. Магда уже была на пороге, но она невыразимо смутилась и не знала, что делать. Хотела позвать челядь, но её голос замер в устах. По взгляду было видно, как сильно она боялась Лагуса.
Дед, ничего ей не говоря, сел на крыльце.
— Ха, вы не узнаёте меня, пани хозяйка, — сказал он спустя
