– У нас много смешных кукол… – сказал Андрей, предприняв попытку улыбнуться, но у него получилось лишь обнажить зубы. – И город смешной…
– Молчи, молчи, – тряхнула Катька челкой, – тебе сейчас нельзя много разговаривать, потом…
Андрей закрыл глаза и вновь провалился куда-то за тридевять земель, а когда открыл, Катьки уже не было. Только теперь он обнаружил себя за столом: так устал к концу дня, что даже прикорнул над бумагами…
Сложив несколько исписанных листов, Андрей бросил их в портфель и посмотрел на часы: пора идти. Он снял халат, повесил его на вешалку, огляделся. Ничего не забыл? В этот момент в кабинет постучались, и вошла Марина. Андрей передал ей нужные документы, Марина неуместно хохотнула и исчезла за дверью, оставляя после себя навязчивое облачко экзотических духов. Андрей запер кабинет, взглянул на табличку «А. Б. Воронин, дежурный хирург» и пошел по опустевшему коридору.
– До завтра, Андрей Борисович, – сказала уборщица.
– До завтра, Анна Леонидовна, – попрощался Андрей.
На проходной он расписался за сданный ключ, пожал немолодому вахтеру руку и шагнул на улицу. А уже на тротуаре Андрея догнал Плужников.
– Поздравляю, – протянул тот руку, – поцелуй от нас сына. – И спросил зачем-то, прекрасно зная: – Пять?
– Пять, – сказал Андрей. – Как с куста…
Андрей хотел было напомнить Плужникову, что они с Катькой ждут их в это воскресенье на торжество по случаю юбилея, но над ухом кто-то громко закричал, что мужчина не дышит и Андрей почувствовал, как с него срывают одеяло.
– Что вы его тормошите?! – возмутилась Катька. – Все в порядке, он только что уснул.
– У нас на панели лампочка зажглась, – сообщила девушка, – нужно посмотреть. – Она нагнулась куда-то за кровать и через секунду облегченно вздохнула. – Это вы ногой задели, вот этот шнур? Будьте осторожны, – попросила девушка.
– Я ничего не трогала, – обиделась Катька. – У вас тут все едва дышит, старое все…
– Не ваше дело, – оборвала Катьку девушка. – Старое-то оно старое, но работает ведь. Еще и детям вашим пригодится…
– Типун вам на язык, – зашипела Катька, – думайте, когда говорите…
Девушка благоразумно умолкла, ввернула в нужное место шнур и удалилась, тихонько притворив за собой дверь.
– Дура, – тихо сказала Катька.
* * *
Горе в одиночку никогда не приходит, если это настоящее горе, тащит за собой другое, не менее тяжелое. Вчера сына нашли, а сегодня и за ней «скорая» приехала. И кого она прогневала, кто скажет? А кого сын? А вместе они – кого? Жили, никому не мешали, не попрошайничали. И на тебе! Одиннадцать ножевых ранений они нанесли Ильюшеньке! Это не считая, что били и руками, и ногами. И никто не подошел, не помог. А ведь он людям хорошее нес, церковной утварью торговал. Кого обидел? «Скорая» могла опоздать шесть раз – тридцать минут ехала – а он умер за пять. Вся кровь вышла, все литры. Она бы ему свою дала, не жалко, но ведь не просили, а куда бежать – она не знала. Сегодня милиционеры пришли, сказали, что с сыном беда, а она едва слышит, перед глазами пятна черные и в голове бум-бум – стучит колокол. Ушли, а она уже встать не может. До телефона дотянулась, сказала, чтоб забирали, и упала возле кровати: заражение крови, отравление всего организма. Не ходит горе в одиночку, ой, не ходит.
Пока везли, сказали, что уже поздно: в таком возрасте, мол. А ей ведь и жить-то уже неохота. Металась вся, Ильюшеньку своего звала, хотела сказать, что побежит за ним в любую даль, но только подбородком повела и затихла. Не было у нее никого, кроме сына, никто и не нужен был. Мужа прогнала, а с мужчинами не встречалась, сына растила, хотела, чтоб ему хорошо было, чтоб сильным был и с успехом. И успех вроде пошел: на работу устроился, а то все себя искал, машину вот взял, правда, пока лишь по доверенности, но все же. И девушка появилась у него, из хозяйственного магазина. С ребенком, только что, но ведь и свои начались бы. Многого не просили: покушать бы, да на себя что надеть, экономили на многом. Ведь за учебник дай, за портфель дай, за тетрадки и ручки – тоже. А в институт какие расходы? Поэтому не пошел. Из армии вернулся, опять все новое покупай. Пока работу ждал, с парнями связался, немного из дому стал таскать. После вроде как деньги появились. Иногда в карты играл – так, для души. Выигрывал бывало. Она радовалась, что без копейки не сидит. Пойдет к подруге, про сына рассказывает. А подруга завистью аж вся исходит, говорит, что она хочет, чтоб та ей зависть демонстрировала и дискомфорт ощущала. Разве ж она для этого про сына рассказывает? А с другой стороны? Ну и позавидуй ты, ничего с тобой не случится, только подстегнет тебя. Тебе же лучше.
Бизнес себе завела. Котят топить. Не хитрый, но ведь и то ничего. Опять же, сыну всяко помощь. Вдруг женится? Или девушке купит чего – не дорогое пусть, но приятно. Он же первый и одобрил занятие новое ее, кое-кого из клиентов подослал, с приплодом, который девать некуда, которые. Нет ведь службы специальной, чтоб от приплода избавляли. Ты тут и не зевай, нишу занимай. И литературы специальной тоже нет, не пишут про такое. Где-то что-то услышит, где-то что-то сама поймет. Ведь они и кошек никогда не держали, как их в воду совать не догадывалась поначалу. В кастрюле попробовала, брезгливость нашла, в ванной – тоже не то. Придумала в банке их топить. Слепые такие, мерзкие. Полулысые и пуповина у некоторых торчит. Накроешь крышкой и можно делами своими заниматься, потом в газетку аккуратно сложишь, четыре там или пять, и – в мусоропровод.
Третьего дня то ли магнитная буря была, то ли давление высокое атмосферное, то ли все вместе, – плохо ей было. Сына проводила на работу и за котят взялась, привезли только что. Руку просунула в банку, а обратно никак, распухла рука от бури магнитной или от давления высокого, не хочет из банки выниматься. Уже и котята затихли, на дне сгрудились, а рука синеет и еще больше пухнет. Позвонила Ильюше, а он, делать-то нечего, сказал, чтоб банку разбила. Так и сделала. Сделать-то сделала, но и руку порезала. Довольно глубоко порезала. Только не стала врача вызывать, морока с ними, одеколоном спрыснула и платочком повязала. К вечеру рука от пореза расползлась дальше некуда – как тыква незрелая стала – и температура в теле поднялась. А сегодня свалилась вот у кровати – сына убили, и сама в гроб – и соображать уже ничего не соображала. Может, оно и правильно, Ильюшеньку хоть догонит: жить-то ей без него зачем теперь? Привезли ее санитары в больницу и сразу в морг, в холодильник определили. Хорошо, что не в мусоропровод, в газетке спустили. Могли ведь. Только она б туда не пролезла, широкая больно.
– Ну, это вы о них зря так, – возразил ГГ. – Вы же человек – не кошка. У них это не положено.
– Пошутила я, что ж остается? – сказала она и прижала к груди злополучную руку.
– Давайте я вас ремнем пристегну, – предложил ГГ. – Мало ли что…
– А мы куда теперь? – насторожилась она.
– К сыну вашему, – успокоил ГГ.
Ну, слава Богу! Так она и думала. Ведь нашелся хороший человек: верь, и он непременно отыщется. Она всегда это говорила. И сыну – в первую очередь. Жди, и придет он, заработок, и благополучие впереди покажется, нужно лишь верить. Все ждут денег, но не у всех хватает терпения дождаться. Жди… Год, два, может, три. Деньги, ведь они тоже любят повыпендриваться. Жди…
Мимо побежали заснеженные деревья, потом начался долгий, пологий спуск к реке, впереди показался мост. «Какой красивый, – подумала она, – современный. Хороший человек его строил, сразу видно. И цветочками украсил, о людях думал. Не все о людях думают, а этот думал». Если бы она умела молиться, она бы помолилась за него. А так, только подумала о нем по-хорошему, и то дело.
* * *
«Мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката…» – пропела Катька, чтобы отвлечься от стремительно приближавшейся по встречной полосе машине. Не по себе делается, когда тебя слепят фары рыскающего на шоссе автомобиля, и когда не знаешь, что произойдет в следующее мгновенье. А по встречной – это ближней к тебе. Но не бежать, в самом деле, с остановки? Глупо это. Катька подставила лицо падающим под фонарем снежинкам. «Облака из неведомой страны…»
Машину и остановку уже разделяли, наверное, пятьдесят метров. Сорок, тридцать… Катька шагнула назад. Двадцать, десять… Андрей тоже шагнул назад, но взвизгнули тормоза, и джип, обдавая замершие силуэты ледяной кашей, бросился на остановку. Андрей отлетел на тротуар и, свернувшись калачиком, замер за урной, а машина, протащив по земле неопрятного мужчину, замерла за остановкой. Все замерли. Через секунду водитель опомнился, дал задний ход, вернул машину на шоссе и, набирая скорость, скрылся из виду. И сейчас же Катька услышала свой крик, долгий, неправдоподобный. Она бросилась к Андрею, склонилась над ним, но что делать, она забыла – абсолютно вылетело из головы.
