— Если случится самое худшее, Ваша встряска продлится до следующего равноденствия, то есть до солнечного прилива. Но я не думаю, что Вы выйдете из строя и не сможете работать дольше, чем до следующего лунного прилива, то есть до ближайшего новолуния.
— К встряскам я привык и вряд ли замечу какую-то разницу. Но если единственный риск для меня заключается в нервном потрясении, то на кого выпадет главный риск в этой затее? Я ведь убежден, что риск существует, хотя Вы и говорите об этом так спокойно.
— Риск беру на себя я, доктор Малькольм, хотя он вовсе не так страшен. Я знаю, чего хочу, и мне это не в новинку. Единственный настоящий риск состоит в потере мужества. Свое-то я вряд ли потеряю, я слишком к этому привычна. Чего я действительно страшусь, — так это потери мужества с вашей стороны, так как у вас нет совершенно никакого опыта в подобных делах, а работать нам с вами придется с очень высоким напряжением.
— Дорогое мое дитя, сохранить мужество — это мое дело. За кого вы меня принимаете? За старушку с клубком и спицами?
— Когда я говорила о потере мужества, я не имела в виду утрату храбрости. Я почти уверена, что с Вами это не произойдет. Больше всего я боюсь, что Вас одолеет приступ раскаяния. Как вы только что верно сказали, у нас с вами совершенно разные взгляды на жизнь. Я привыкла все свои проблемы решать одним ударом, другого способа для решения моих проблем, пожалуй, и нет. На первый взгляд это может показаться опасным, но это не так, во всяком случае, не для меня. Вам внезапно может прийти в голову идея, будто я вовлекаю вас в грех. Должна признать, что мы окажемся от этого буквально на волосок. Но всякий связанный с этим вред мы причиним лишь самим себе. Никто другой от этого не пострадает.
— Я рад это слышать. Не хотел бы я делать ничего, что причинило бы зло моей жене.
— А я никогда Вас об этом не попрошу.
— Отлично, валяйте дальше. По условиям договора мы принимаем риск. Не знаю, с чего Вы взяли, что я такой уж пуританин. Я только не хочу, чтобы меня вычеркнули из списков врачей. Что до всего прочего — я ваш.
— Но у вас есть определенные нерушимые принципы, не так ли? Что если придется нарушить какой-нибудь из них?
— Тогда я брошу это гиблое дело и выйду из игры.
— В этом случае Вы будете приходить в себя в течение всего солнечного прилива. Но если вместо этого Вы позволите мне провести Вас через все опасности, даже если мне придется проехаться по вашим принципам в карете шестерней, то я смогла бы открыть предохранительный клапан, который всегда есть у нас в магии, и тогда ничего не придется бросать, кроме нашего эксперимента.
— Кто примет на себя этот удар?
— Сделать это придется мне, но я знаю, как с ним справиться. Я от него не пострадаю.
— Как Вы это сделаете, мисс Ле Фэй?
— Как громоотвод. Позволю силе свободно уйти через меня в землю. С экспериментом на какое-то время будет покончено, но по крайней мере никто не пострадает.
— Пожалуй, я понял. Это все равно, что ходить под парусом. Никогда нельзя закреплять снасти. Если налетит шквал, лучше позволить ему сорвать такелаж, чем перевернуться вверх дном, верно?
— Именно.
— Я понимаю. Но с чего Вы взяли, что меня непременно унесет с такелажем?
— Вы никуда не денетесь, если будете знать, когда ослабить хватку.
— По-вашему, мои принципы настолько тверды, что не успев от них отказаться, я полечу вместе с мачтой за борт?
— Вот этого я и боюсь.
— Но у Вас же будет с собой топор, чтобы вовремя перерубить снасти?
— Вы думаете, что если окажетесь за бортом, то я брошу Вас, на произвол судьбы, доктор Малькольм?
— Какой мне смысл тащить Вас за собой на дно, если мои принципы все равно меня утопят?
— Я капитан этого корабля. Если он утонет, я утону вместе с ним.
— Какая в этом необходимость?
— Вопрос чести, друг мой. Мои принципы столь же тверды, как и Ваши, хотя и на иной лад.
Малькольм взъерошил свои рыжие волосы.
— Я не вижу никаких оснований для такой непреклонности, — сказал он.
— Это потому, что сейчас мы говорим о моих, а не о Ваших принципах. Если бы речь шла о Ваших, я могла бы сказать то же самое — не вижу причин для такой непреклонности.
— Сдается мне, что это какая-то самоубийственная затея. Когда начнем?
— Когда хотите.
— Зачем откладывать? Полагаю, что ко мне Вы сейчас испытываете те же чувства, что и я к моим подопытным животным — жалею бедолагу всей душой и продолжаю делать свое дело. Оно стоит большего, чем его жизнь.
Глава 10
Я провела Малькольма наверх, в гардеробную. Для этого нам пришлось пройти через мою спальню. Смятенно окинув взглядом комнату, Малькольм опустил глаза долу. Дальше он пошел, не дрогнув, но облегченно вздохнул только на ступеньках лестницы, несмотря на их крутизну.
Я оставила его в гардеробной, а сама, достав из комода черное бархатное одеяние и серебряную диадему лунной жрицы, поднялась в храм, чтобы совершить облачение, ибо негоже было являться перед ликом Богини в земных одеждах. Облачившись, я воззвала к Ней и некоторое время пребывала в медитации перед символом Луны. После этого я пошла за Малькольмом.
Представ перед ним в темной арке проема, ведущего на лестницу, я, должно быть, выглядела очень впечатляюще в своих одеждах, ибо Малькольм, словно испуганная лошадь, закинул голову. С минуту никто из нас не говорил ни слова, и, лишь немного погодя:
— Идем, — сказала я.
Я отвела в сторону тяжелую завесу, чтобы дать ему пройти в храм. Он молча переступил порог Изиды. Я вошла и встала рядом.
— Это мой храм, — сказала я.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— Общаюсь с Луной, — сказала я.
— Понимаю, — сказал он, хотя вряд ли что-либо понял.
Он стал осматриваться. Ни разу, даже в самых фантастических снах, не видел Руперт Малькольм, член Королевской коллегии врачей, ничего подобного. А ведь прежде чем дойти до таких высот, будущие члены Королевских обществ видят немало сумасбродных снов.
— Вот это схема Вселенной, — сказала я. — Эти расположенные по семи сторонам символы означают семь планет и указывают, где вступает в силу их влияние. Та сторона, с которой мы вошли, означает путь возвращения на Землю. Четыре стороны кубического алтаря представляют четыре стихии — вот их символы, вот эти треугольники. Подойди к алтарю. Примерь к себе его высоту.
— Будет мне по пояс, а росту во мне пять футов, семь дюймов.
— Он доходит до пупка мужчине шести футов ростом, и это двойной куб, который означает «То, что наверху, есть то же, что и внизу». Это кубический алтарь Вселенной. Удвой еще раз эти кубы — и получишь рост человека. Д ругой стол-алтарь, или ложе, в зависимости от того, как на него посмотреть, который образует букву Т с кубическим алтарем, — это алтарь жертвоприношений. Большое зеркало — это врата в высшие сферы. К нему мы подвешиваем символ той силы, с которой работаем, и соответственно заменяем все остальные символы. Лампа над нашей головой — это духовный свет. Она представляет Творца. Фитиль, плавающий в этой похожей на лотос вазе на алтаре, представляет энергию Творца, воплощенную во Вселенной, — Бог проявил себя в Природе. Этот свет в опалесцирующей чаше перед зеркалом представляет Лунную энергию. Разноцветные чаши с плавающими фитилями стоят перед всеми символами планет, но сегодня зажжена только Лунная чаша, ибо работать нам предстоит только с Лунной энергией. Два эти столба — черный и серебряный — представляют позитивную и негативную силы и стоят в данный момент по обе стороны жертвенного алтаря, поскольку именно в нем сфокусирована вся энергия той работы, которую нам предстоит выполнить. Две лампады на вершинах этих столбов доводят количество светильников в храме до пяти, а пять есть число человека. Четыре из них отражаются в зеркале, но только не пятый — духовный свет высоко под крышей. Таким образом, число светильников доводится до девяти, а девять — это число Луны. Глаза Малькольма следили за моей указующей рукой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
