— В самом деле? — вяло спросил Сергей.
— Ну. Что я, врать буду?
Костер потрескивал, распространяя запах креозота. Хейти молчал, Слоненков что-то бормотал себе под нос о своих удачливых тетках, а Сергей думал и сопоставлял. Хотя и думы, и сопоставления приводили к одному: деваться некуда. К экс-супруге? Незачем ее под удар подставлять… Из друзей вряд ли кто-то пойдет навстречу… Разве вот Екатеринбургский? Эксцентричный краевед наконец-то сможет побороться с всесильными органами, как оно и полагается почтенному диссиденту со стажем. Где он живет? На Молодой Гвардии, дом 102, подъезд Сергей помнил, квартиру можно и у старух узнать, благо краевед личность популярная. И архивами он, помнится, грозился…
— Что тебе говорил фээсбэшник? — спросил Сергей у эстонца. Тот пожал плечами:
— Да не из ФСБ он. Точнее, из ФСБ, но работает на… э-э… — Хейти посмотрел на Слоненкова.
— При нем можно, — успокоил Сергей. — Надежный человек.
— На какую-то закрытую контору в Штатах. И у них есть свой интерес в городе. Он сказал, что операция пошла наперекосяк… По плану я должен был контактировать с ним.
— Какая операция?
— Вот и я так спросил. Он сказал, что объект охраняется не службой безопасности и что он может в случае ЧП привести в действие такие механизмы, о существовании которых я не догадываюсь… Короче, он — необходимое мне звено. Без него я не выполню задание и не смогу безболезненно покинуть страну. Он мне должен был помочь.
— Ай да штурмбаннфюрер! А ты его из пестика — хлоп!
— Вневедомственная структура, сказал он…
— Вневедомственная, стало быть? Мать их… — Сергей помассировал ноющую руку. Все-таки нужно быть благодарным покойному чекисту-цэрэушнику — руку исправил. Правда, потом сам же и пристрелить собирался, так что благодарности временно отставить…
— Я ничего не понимаю… Ничего… — устало сказал эстонец.
— А тебе и не надо. Уедешь в свою Эстонию, будешь там мацу кушать, или что там все кушают у вас в Эстонии, радоваться жизни, в море Балтийском купаться. Понимать нужно мне. Понимать, зачем я оставил свои спокойные и милые дела о краже лодок, тракторов и домашних заготовок, вот этих вот обормотов подвальных, алкоголиков родных и любимых… Полез в этот хренов подвал…
Сергей остановил себя с трудом, потому что из него попер какой-то словесный понос. Да и кому жаловаться? Эстонцу, который тут, как карась на берегу? Или Слоненкову, которому по большому счету наплевать и на ФСБ, и на ЦРУ, и на тарелки с кастрюлями… Вот истинно счастливый человек.
Философские мысли прервал Сашок, вернувшийся с уловом. Он честно отдал сдачу (хотя десятку как минимум замылил, в этом Сергей был уверен) и вручил объемистый пакет со словами:
— Вот, тусуйтесь в заграничном, товарищ капитан!
Из заграничного в пакете обнаружились джинсовые шорты, что было не совсем по погоде, большая футболка с размытым рисунком и куртка ярко-зеленого цвета из готащевки.
— Что ж ты принес, зараза? — с горечью спросил Сергей. — Я что, на карнавал иду?
— Так красиво же, товарищ капитан, — расплылся в улыбке бомж. — Я б сам одел.
— Я б тебе одел. — Сергей стащил с себя рваные и испачканные кровью и грязью штаны и надел шорты. Хейти захихикал. «Ладно, пусть лучше так, а то молчал как сыч — как бы умом не тронулся», — подумал Сергей и пробормотал: — Как дурак.
— И очень красиво, — уверенно сказал Сашок.
«Если вернусь, упеку на пять суток», — решил Сергей.
— Особенно штанишки вам очень идут. «На пятнадцать», — разозлился Сергей.
— А я себе галстук недавно купил, всего рубль, а оказался Кристиан Диор, — не обращаясь ни к кому, сказал Слоненков. Ситуация стала напоминать сцену из спектакля театра абсурда. То же, видимо, подумал и Хейти, потому что захихикал пуще прежнего.
— Ну все, посмейтесь мне еще, — рявкнул Сергей. — Где ваша братия шляется?
— По бутылки пошли, — сказал Сашок. — А кто и в баню.
— Значит, так: о нас — никому. С меня два пузыря.
Уяснили?
Бомжи закивали.
— Наливай еще по одной, и хватит, — распорядился Сергей.
Сашок послушно разлил свою политуру. Выпили, закусили.
— Не по-людски, — заметил Сашок. — Бог любит троицу.
— Ну, давай твою троицу… — смилостивился Сергей, подумав, что человек в его одежде, да еще пахнущий выпитой химией, вряд ли привлечет внимание серьезного мента.
Попрощавшись с гостеприимными бомжами, Сергей и Хейти двинулись к выходу из лесопарка. По раннему времени, им никто не попался, кроме двух собачников и пьяного, который спал на лавочке. У выхода тоже никого не было, только сидела в ожидании покупателей одинокая старуха, торгующая семечками. При виде парочки она прикрыла свое тортовое хозяйство руками, словно наседка.
— Куда мы идем? — спросил Хейти у ворот
На толстой тумбе висела драмтеатровская афиша:
«А. Толстой. Упырь», рядом еще одна: «Цирк. Группа „Руки вверх“.
— К одному человеку. Очень интересному человеку, — рассеянно сказал Сергей. — Твоя чушка в мешке не рванет?
— Я так думаю, не рванет.
— А если и рванет. — Сергей махнул рукой. — Слушай меня: что я скажу, то и делай. Скажу лежать — лежи. Скажу ползать — ползи.
— Хорошо, — покорно согласился эстонец. Как ни странно, но к дому краеведа они тоже подошли без приключений. На лавочке старух не было, но зато сидел и грелся на солнышке парнишка, с виду больной ДЦП или другой какой страшной хворобой.
— Земляк, в какой квартире Екатеринбургский живет? Я ему пятерку должен, — сказал пропитым голосом Сергей, подойдя к лавке.
— В сорок второй, — испуганно сказал больной, двигая в разные стороны руками.
«Вот на кого надо деньги тратить, подумал Сергей, ведь лечат же, говорят, где-то».
— Спасибо, земляк.
Звонка у двери с номером 42 не имелось, и Сергей постучал кулаком. После непродолжительной тишины с той стороны зашаркало, закашляло, и в приоткрывшейся щели показался хитрый глаз краеведа. К удивлению Сергея, он узнал его безошибочно.
— А-а, вы… Ну, прошу, прошу.
В полутемной прихожей пахло кошками и книжной пылью. Краевед провел их на маленькую кухню, точь-в-точь похожую на кухню покойного старичка-генерала, и указал на кривые табуретки. Хейти и Сергей сели.
— Что-то вы одеты не по форме, товарищ, — ехидно сказал Екатеринбургский.
— Работаю под прикрытием. Кино смотрите?
— Кино… Все бы вам кино… — беззлобно пробормотал краевед и бухнул на плиту закопченный чайник с изображением заснеженных домишек.
— Дмитрий Дмитриевич, — позвал Сергей. Встопорщив бороду, краевед обернулся. — Дмитрий Дмитриевич, им бы пожить у вас денек.
— Вот еще новости! — фыркнул Екатеринбургский. — Посади свинью за стол…
— Очень нужно, Дмитрий Дмитриевич, — серьезно сказал Сергей.
— Очень нужно… Были тут у меня ваши в ночи, ясно? Перерыли все, перекопали, архивы забрали! А теперь вы являетесь и приюта просите? Не выйдет!
Краевед принял театральную позу, но все испортил толстый полосатый кот, спрыгнувший с форточки на подоконник и сваливший на пол пустую трехлитровую банку.
Сергей поймал банку на лету и подал краеведу. Тот, что-то шепча под нос, вернул ее на место и сказал уже чуть мягче:
— Докопались до своего, да? А я предупреждал. А теперь что я вам скажу? Что покажу? Ворвались в темноте, как тати, и руки ломать…
Про руки ломать, скорее всего, Екатеринбургский загнул, но на лице его была написана небывалая гордость. Еще бы, как в тридцать седьмом. Ночь, машина с погашенными фарами, все дела. Утомленные солнцем дети Арбата.
— Милиция? — спросил Сергей.
— Нет. Чека.
— Значит, они и сюда успели, — помрачнел Сергей. — Это плохо.
— Что плохо? Что архивы забрали?
— Это тоже плохо. Но еще хуже то, что за квартирой определенно следят. И мы влезли в мышеловку сами, хотя сыра в ней уже давно не было…
ГЛАВА 30
Мне приснилось, что я на коне впереди.
Егор Летов
Старик Екатеринбургский принадлежал к тому типу людей, который был очень хорошо известен Хейти как представителю государственных служб безопасности.
В ходе общения с людьми, похожими на этого бородача, создавалось ощущение, что их чем-то обидели. И обидели даже не в детстве, а когда-то давно, в прошлой жизни. Причина и повод уже стерлись в памяти или даже никогда в этой самой памяти не находились, но обида осталась. Как врожденный недуг.
Такие, как Дмитрий Дмитриевич, оставаясь, в общем-то, людьми добрыми, никак не могли отделаться от этого тяжелого, давящего чувства и поэтому мстили обществу, в котором выросли. Мстили «борьбой за свободу», по-своему, по-доброму, безвредно. Они принимали значительные позы, намекали на что-то большее, старались перекричать друг друга в своем стремлении противостоять, как им казалось, несправедливости. Грязи и подлости вокруг них меньше не становилось, а результат всех этих действий обычно был таким: эти люди очень быстро попадали в поле зрения спецслужб, держались на учете и под наблюдением. На всякий случай. Обида из прошлой жизни перетекала в реальность, становилась тем, чем должна была быть изначально. Поводом для борьбы.
