Малыш поднял голову, с интересом слушая Феклушу.
— Но ты смотри, осторожней: щепка острая, пораниться можно.
— О-остая, — сказал малыш и вдруг заревел, — кольнул себя щепкой в голенький живот.
— Говорила же тебе! Брось её, бяка!
— Бя-ка! — повторил малыш и отшвырнул и щепку, и полено.
Внезапно в сенях загремело.
Феклуша приподняла голову:
— Кто там? Ты, Митька?
Внутренняя дверь вздрогнула: кто-то открывал её, словно наваливаясь всем телом.
Со скрипом дверь стала отворяться.
— Ой! Митька, да не пугай же ты меня! — сказала Феклуша, и осеклась.
На пороге стояла большая темная собака с проседью, дышала, свесив длиннющий язык, глядела весело.
— Ты чья? — опомнившись, спросила Феклуша. — Зачем пришла, а?
Собака глядела молча, вильнула хвостом. Малыш внезапно перевернулся на живот, и где ползком, где на корточках, двинулся к ней.
— Собацька! — радостно пищал он.
И вдруг грохнуло, зазвенело. Маленькое дальнее окошко, выходившее в палисадник, разбилось, и в горницу влетела страшная окровавленная собака. Малыш сел, испуганно посмотрел на нее; рот его перекосился и он отчаянно, в голос, заревел.
— Феденька! Федя! — закричала Феклуша, и стала торопливо сползать с лавки.
В то же мгновение пес, стоявший у дверей, стал меняться быстро и неуловимо. Он поднялся на задние лапы, начал вытягиваться вверх, расти вширь. Вот уже появились, вместо лап, руки и ноги, и странная полузвериная голова с человеческими глазами.
Малыш заорал уже благим матом. Феклуша доползла на локтях и коленях до мальчика, схватила его в охапку, прижала к себе; села и стала отползать назад, за печь, изо всей силы отталкиваясь замотанными марлевыми повязками распухшими ногами. Она не кричала. Но рот у нее был открыт, и казалось, немой невыносимый вопль висел в избе.
Окровавленный пес совершил громадный прыжок прямо к Феклуше. Еще миг — и он дотянулся бы окровавленной пастью до её ног, — и тут существо протянуло мохнатую руку.
Рука схватила взбесившегося Полкана за загривок, легко оторвала от пола и с силой отшвырнула к дверям. Полкан ударился о дверь, упал, но тут же вскочил и без промедления снова кинулся к Феклуше. Из пасти у него текла розовая слюна.
Мохнатый защитник снова перехватил его, на этот раз двумя руками. Одна держала пса за загривок, другая — за горло. Полкан, висевший в воздухе, изогнулся, бешено бил лапами. Существо издало горловой звук, и двинулось к дверям. Держа Полкана на весу, открыло двери и исчезло. В сенях опять что-то загремело, и жуткий голос произнес по слогам:
— Са-ра-ма!
Хлопнула дальняя входная дверь. На минуту стало тихо. А потом издалека, из-за овина, донесся жалобный предсмертный собачий визг. И стало тихо.
Феклуша, прижав к себе мальчонку, в ужасе смотрела в дверь, рукой пыталась нащупать позади себя лавку — и не могла.
Капли человеческой крови светились на полу там, где существо держало бешеного пса, цепочкой вели к порогу, и дальше, за порог.
Феклуша быстро перекрестила судорожно всхлипывавшего мальчика, и стала креститься сама.
В разбитое окно дунул пронзительный, невероятно холодный, почти неземной ветер.
Кабинет губернатора. Комната для отдыха
Коростылев довольно свободно сидел в огромном кресле бежевого цвета, с чашкой чая в руке.
За столом брякал чайной ложечкой Густых. Рядом с ним сидел Ильин, а сам Максим Феофилактыч расположился во главе стола. На столе стояли вазы с пирожным, конфетами, шоколадом.
— В так называемой «городовой» летописи села Десятское, — говорил Коростылев, — описан подобный случай. В несколько дней сбесились все собаки. Часть из них поймали, забили камнями и вилами, а часть скрылась в лесу.
Губернатор слушал молча, нагнув беловолосую голову.
— Так вот, жители ходили по селу с молебном, сжигали трупы собак и павшего скота. Это не помогло: людей тоже коснулась зараза, и в селе — а оно, надо сказать, было тогда едва ли не самым большим в Тобольской земле, — вымерло несколько семей. Стали ловить собак по окрестностям, пока не выловили всех. Или почти всех. А зараза все не уходила. И тогда обратились к местному колдуну из обрусевших татар. И вот какую любопытную вещь сказал этот татарин. Зараза, сказал он, не вне вас. Она — внутри вас. Ищите источник заразы в селе, среди тех, кто прячется, не любит выходить днем на улицу. Поймаете его, — и не станет заразы.
Коростылев замолчал, брякнул ложечкой, проглотил конфету.
— И что, — нетерпеливо спросил губернатор. — Нашли источник заразы?
— Трудно сказать, — тотчас же отозвался Коростылев. — Прямых указаний в летописи нет. Только намеки. Оно и понятно: зараза-то исходила как бы от своего. То есть, я полагаю, завелся в селе пришлый человек, и стал жить. А от него — зараза идет. И пойди догадайся, отчего то лошадь падет, то ребятишки разболеются и помрут.
— Так он, этот пришлый, — больной, что ли? — грубовато спросил губернатор.
— Ну, как бы вам сказать… Наука сейчас на многое смотрит иначе, многое допускает из того, что еще недавно считалось чистой выдумкой. Так вот, этот человек будто бы обладал свойством менять свой облик.
Коростылев замолк, надеясь насладиться всеобщим изумлением. Но Ильин насладиться не дал. Кивнул с серьезным видом:
— Ну да. Оборотень, разумеется.
Губернатор вздохнул.
Коростылев понял, что забрался слишком далеко и слегка сменил тему.
— Вот и у нас в городе. Собак, вроде, переловили, а происшествия продолжаются. Откуда зараза идет? От волков?
— Ну да, от волков, — сказал Ильин, и было непонятно, то ли он шутит, подкалывая губернатора, то ли всерьез говорит, поддерживая эту нелепую беседу.
— Волков в Калтайском лесничестве уже перестреляли, — хмуро отозвался губернатор.
— А зараза, как выражается наш уважаемый ученый, все еще здесь. Среди нас, — сказал Ильин. — Надо бы всем нам провериться, анализы какие-нибудь сдать…
На этот раз все поняли, что Ильин просто острит, подкалывая окружающих, и ни грамма не верит болтовне Коростылева. Впрочем, к шуточкам Ильина все давно уже привыкли.
— Ты бы, Александр Сергеевич, чем шутить… — начал губернатор, и, не придумав продолжения, замолчал.
Густых уткнулся в какие-то бумаги. Изредка что-то выписывал в блокнот. Ильин краем глаза заглянул в бумаги. Там было написано:
«При внешнем осмотре на теле женщины обнаружено множество покусов. Большая часть покусов — в руки, ноги, лицо, голову. Мозг не задет». Это было, наверное, заключение судмедэкспертов о смерти начальницы «Верного друга» Эльвиры.. Видимо, судмедэксперты тоже любили пошутить. Конечно, работёнка у них пакостная. Только шутками да спиртом и спасаются…
Размышление Ильина прервал губернатор.
— Ну, ладно. Спасибо за беседу, — сказал Максим Феофилактыч, нарочно не называя Коростылева по имени-отчеству.
Коростылев понял, поднялся из кресла со старческим кряхтеньем, поставил чашку на стол.
— Премного благодарен за угощение, — по-старинному выразился он.
«Тоже подкалывает, — раздраженно подумал губернатор. — Вот остряки собрались. Разогнать бы вас всех… По совхозам — технику к севу готовить. Тьфу!»
А вслух сказал:
— До свиданья. Спускайтесь, машина вас ждет внизу.
— Премного, премного благодарен, — стал кланяться Коростылев. — А милиция меня там, внизу, на вахте, — пропустит?
— Пропустит, — подал голос Густых. — Я сейчас позвоню.
— Тогда до свиданьица. И за то, что выслушали, благодарен. Хотя это еще не всё, о чем я мог бы вам рассказать, — продолжал Коростылев, пятясь к дверям. — Главный источник заразы — существо вроде человека, но человека умного.
(«Не то, что мы», — в скобках подумал Ильин).
— …Поэтому заразу он передает через собак, кошек, прочую домашнюю живность. Чтоб никто не догадался, никто его невзначай не вычислил…
Губернатор сделал неопределенный жест рукой. Ильин жест понял: «Да иди ты отсюда к хренам собачьим, что ли!»
Когда дверь за Коростылевым закрылась, губернатор обвел присутствующих тяжелым взглядом.
— Ну, и зачем нам этот шут гороховый? — прямо спросил у Ильина.
— Я думал, наведет на мысль. Интересный же человечек, — пожал плечами Ильин.
— Если мы каждого интересного будем выслушивать, — такое услышим!..
— А что? — подал голос Густых. — Может быть, он-то и есть этот самый «источник заразы», а? И собака у него, согласно показаниям соседей, имеется. Правда, показывается редко. Вроде, большая белая сука.
— Что же, он нам про себя рассказывал, что ли? — спросил Ильин.
— Конечно! Он же говорит — «человек умный»! Со следа сбивает. Приемчик известный.
— Так вы за ним последите, — сказал Ильин.
Губернатор задумчиво посмотрел на Густых, потом на Ильина. Поднялся. Взгляд явно выражал сакраментальную мысль: «Ну и дураки же вы оба!»
