– Нне надо… я вас прошу… я не трогал вашей жены… и сюда не хотел идти, – лицо Длинного было мокро от слёз. Страх смерти вдруг пробудил в нём вежливость.
Сиротин подбежав, несколько раз глубоко вздохнул, приводя в норму дыхание и на всякий случай не подходя вплотную, прервал мучения этого нескладного человека… В обойме, вернее в патроннике, оставался последний патрон. Сиротин вставил новую обойму и вернулся к месту своей «засады». Лысый с простреленной грудью по-прежнему стонал, двое других смотрели спокойными, безразличными глазами. Сиротин прервал стоны…
Потом пришлось тащить «до кучи» Длинного. По пути с него сползли сапоги и голые пятки вылезавшие из рваных носков зловеще желтели. За сапогами тоже потом пришлось вернуться. Сиротин их всех сталкивал в озеро по очереди, притапливая жердиной. Дно, то есть трясина находилась где-то метрах в полутора под водой, и чтобы труп засосало приходилось помогать. Последними он утопил сапоги Длинного…
Сиротин вернулся к обеду. Он был измучен, как человек в одиночку разгрузивший вагон угля. Проходя мимо дома соседа, он пристально смерил взглядом стоящего на стрёме и мучевшгося ожиданием Константина.
– Привет Кость… Хреновое место ты мне посоветовал… нету там никакой клюквы…
Константин стоял бледный, прямой словно лом проглотил.
Сиротин пошёл дальше, потом остановился, обернулся.
– Никуда не ходи Костя… не бегай туда больше, засветишься, менты насядут, – тихо посоветовал он… Константин всё услышал и всё понял.
Сиротин пошёл было дальше, но тут же вновь обернулся.
– А насчёт чечен не боись… дочку твою жалко… я же всё-таки русский. Вот только ты-то кто?…
Прихожая смерти
Последние несколько лет Анна Ивановна чувствовала себя неважно, у неё болело буквально всё: сердце, глаза, голова, желудок, ноги… Врачи в районной поликлинике лишь разводили руками и были едины в своём мнении – возраст.
Анне Ивановне шёл семьдесят девятый год и она, хоть и осознавала, что умереть в таком возрасте далеко не противоестественно, всё же надеялась «протянуть» ещё несколько лет. Эта надежда основывалась на том, что её родители в своё время смогли «преодолеть» восьмидесятилетний рубеж. Правда, они жили в селе, а Анна Ивановна смолоду попала в Москву, до пенсии работала на вредном производстве… Но это, по её мнению, с лихвой должно было компенсироваться жизнью в городской квартире с удобствами и, конечно, её постоянной заботой о здоровье. Она регулярно навещала поликлинику и неукоснительно выполняла получаемые там предписания, покупала все прописываемые лекарства, как продаваемые по льготной цене, так и за полную плату, тратя на них значительную часть пенсии…
Тем не менее в одно «прекрасное» утро Анна Ивановна не смогла встать с постели. Вернее встала и тут же упала, у неё вдруг отказали левая рука и левая нога… Анна Ивановна жила одна. Её муж умер почти десять лет назад, дети, сын и дочь, жили своими семьями… Нет, она не ощущала себя одинокой, брошенной. Экономная во всём, кроме медикаментов, она вполне обходилась пенсией, более того у неё даже были некоторые сбережения. Своих детей она воспитала в том же духе, и как сама от них не зависела материально, так и они не «доили» её…
И вот тут, с трудом вскарабкавшись с пола на кровать, Анна Ивановна, возможно впервые в жизни, поняла, что без посторонней помощи никак не обойтись. Трудно было даже дотянуться до телефона… ещё труднее доползти до туалета…
После звонка сын и дочь примчались к ней с максимально возможной скоростью. Анна Ивановна всё ещё верила, что это какой-то очередной рядовой недуг. Вот приедет врач, сделает укол, выпишет лекарства и всё пойдёт как прежде… Но дети не стали, как советовала им мать, вызывать участкового врача, они вызвали «скорую». Диагноз оказался беспощаден – инсульт, образовался тромб в той части мозга, которая «командовала» левой частью тела…
Так Анна Ивановна попала в женскую палату неврологического отделения энной горбольницы. Впрочем, сначала её положили прямо в холле больничного отделения. Больше суток пришлось ожидать, пока освободится место в палате. О, лучше бы оно не освобождалось. Во-первых, это была кровать на которой умерла больная, во-вторых… в-третьих… Анна Ивановна почти не двигала рукой и ногой, но голова у неё функционировала нормально. Она всё слышала, обоняла, видела… видела, правда, не очень хорошо, по причине болезни глаз…
В небольшой палате располагалось десять коек, с небольшими, на размер тумбочки, проходами. Две больные были совсем тяжёлые – они уже давно, с момента поступления не могли выйти из комы, но благодаря крепкому сердцу не умирали. Ещё три просто тяжёлые. Эти пребывали в сознании, но фактически не могли ни с кем общаться, потому что, кроме конечностей, у них отнялся и язык. Ещё две средне-тяжёлые, у них, как и у Анны Ивановны, была порожена только одна сторона. И, наконец, последние две больные готовились на выписку – они хоть и с трудом, поминутно хватаясь за стены и спинки кроватей, но могли передвигаться, и главное, что не могли остальные, самостоятельно принимать пищу и ходить в туалет. Почти у всех больных хотя бы днями должны были рядом находиться родственники, а у тяжёлых круглые сутки… кормить, подмывать, менять простыни, пододеяльники… В палате постоянно царил тяжёлый «туалетный» дух.
У этих почти недвижимых, но ещё живых русских старух не имелось денег и было мало детей, максимум двое. За некоторыми вообще ухаживать некому, а медперсонал… Дежурные медсёстры без дополнительной оплаты отказывались обмывать и выносить из-под больных – они получали нищенскую зарплату, а работа тяжёлая, грязная…
Кровать Анны Ивановны помещалась у окна. Возле неё днями поочерёдно дежурили дети. Дочь, которая дежурила вторую половину дня, перед уходом домой одевала на мать памперс, потому что медсестры среди ночи не подходили к больным ставить «утку». Утром приходил сын, снимал с матери памперс, если было необходимо менял простыни… кормил её с ложечки завтраком…
2
– Ну что, мам, как спала? – нарочито бодро спрашивал сын.
– Да так… никак, – мрачно, вытирая здоровой рукой слезящиеся глаза, ответила Анна Ивановна.
– Как это «никак»… тебе лучше? – удивился сын, ведь в предыдущие дни мать после ночи обычно жаловалась на боли, или на то, что медсестру не могла дозваться.
– Володь, ты мне глаза закапай? – попросила Анна Ивановна, не отвечая на вопрос.
Сын достал из тумбочки глазные капли, которыми мать пользовалась уже несколько лет, взял пипетку… Стали развозить завтрак.
– Ну, что мам, поедим? Сегодня манка.
– Не хочу я, сынок.
– Эт ты брось, надо есть… Она не горячая, я попробовал.
Сын терпеливо кормил мать с ложечки, она несколько раз поперхнулась, закашлялась:
– Всё… не могу больше… кхе-кхе… горло узкое стало, не лезет…
Анна Ивановна съела не более четверти порции. Другие больные, возле которых дежурили родственники, тоже с переменным успехом принимали пищу, «тяжёлым» её просто впихивали в рты. У кого же никого не было… таких в палате было две. Одна с грехом пополам могла поесть сама, вторая… К ней, когда уже собирали посуду, подходила медсестра, несколько раз тыкала в рот ложку с уже остывшей кашей…
Кровать рядом с Анной Ивановной освободилась – её обитательница пошла на выписку. Койка пустовала не более получаса. Едва заменили постельное бельё, как в палату на каталке завезли в сопровождении нескольких родственников крупную, внешне цветущую… Язык не поворачивался назвать эту женщину старухой, даже пожилой: у неё сохранились во всей красе пышные женские формы, и по настоящему здоровый цвет лица. Родственники шумно хлопотали вокруг, положили в тумбочку фрукты и прочую провизию… но минут через десять все распрощались… Оставшись одна, новая соседка попыталась дотянуться до чашки с соком, которую ей приготовили перед уходом родственники… Дотянуться, дотянулась, но удержать не смогла, уронила на пол…
– Что это там грохнуло? – вздрогнула Анна Ивановна.
– Это я уронила… извините, – виновато отозвалась новая соседка. – Вы мне не поможете? – почти моляще попросила она сына Анны Ивановны.
– Да-да, конечно, – сын собрал черепки разбитой чашки, налил сока в другую, подал…
Соседку звали Елизаветой Михайловной, но Анна Ивановна, узнав, что та моложе её на девять лет сразу стала звать её просто Лизой. Сначала Лиза излучала оптимизм, не сомневаясь, что здесь её непременно вылечат. Но где-то ближе к обеду, она захотела в туалет…
Единственную «грязную» услугу, которую медсёстры соглашались делать бесплатно – это днём ставить больным судно. С Лизой случился конфуз. Когда она вызвала медсестру, та оказалась физически не в состоянии подложить под неё «утку».
– Господи… сколько вы весите?! – с изумлением воскликнула медсестра, не сумев даже приподнять больную.
