Когда они вышли из вагона под густо падавший мокрый снег, на перроне, кроме трех человек, встречавших их, уже никого не было. Директор Каланковского завода — краснолицый здоровяк в забеленной снегом ондатровой шапке и дубленке — почти по-военному вытянулся перед Сараевым и представил своего главного инженера, молодого человека с суровым отрешенным лицом. Третий был их шофер, он взял чемоданчик Сараева и ушел вперед.
— На ваше усмотрение предлагается программа такая, — говорил директор, когда они сквозь снегопад шли по перрону. — Сейчас едем к вам в гостиницу, там позавтракаем, а мы с главным инженером сделаем вам краткую информацию о положении дел и ответим на ваши вопросы. Вы скажете нам, что вы хотите смотреть на заводе…
— Чтобы заблаговременно все отлакировать? — весело перебил Кичигин.
— У нас лака нет, чтобы детали красить, не то что… — мгновенно ответил директор и рассмеялся гулко, на весь перрон. — Дальше. Завтра у нас пятница, и мы должны из этого дня выжать все, что можно, машина придет за вами в гостиницу в половине восьмого. Потом мы имеем два нерабочих дня, а в понедельник утром мы подведем итоги, я созову начальников цехов, бригадиров, инженерно-технический персонал, финансистов и кадровиков. Не возражаете?
— А что ж, сегодня, выходит, у нас ничего, кроме завтрака, не будет? — спросил Сараев.
Директор переглянулся с Кичигиным и сказал неуверенно:
— Если у вас есть идеи, мы к вашим услугам, но должен предупредить, сегодня у нас день политучебы и после смены все на занятиях, по крайней мере все коммунисты.
— Да нет уж, давайте, как вы наметили, — решительно вмешался Кичигин. — Кроме всего прочего, я что-то неважно себя чувствую.
Машина мчалась по Невскому, Сараев еле успевал увидеть неповторимую красоту широкого и прямого как стрела проспекта, он так давно бывал в Ленинграде, что сейчас не мог даже вспомнить, когда это было. Кичигин был здесь совсем недавно, всю дорогу расспрашивал директора о каких-то общих знакомых, и тот, почему-то смеясь, отвечал:
— Все живы-здоровы, будьте спокойны.
Машина с ходу развернулась и эффектно подкатила к дверям гостиницы «Европейской», выбежавший швейцар стал открывать дверцы машины, бормоча:
— С приездом, пожалуйста… с приездом…
— Набрались науки с иностранцами, — смеялся Кичигин, отдавая швейцару свой объемистый портфель.
Оформление не заняло и минуты, они поднялись на бельэтаж и вошли в номер, похожий на дворцовый или музейный зал, спальня была отдельно. Посреди большой комнаты стоял уже накрытый круглый стол. И тотчас появилась молоденькая, миловидная официантка. Увидев Кичигина, она непонятно заулыбалась, но тут же ее лицо стало строгим, и она вынула из кармана блокнот. Заказом завтрака занялся директор завода…
Сараев оглядывал номер — в таких он никогда не живал, даже бывая за рубежом. Правда, все неизвестно откуда собранное сюда великолепие заметно поистрепалось, облупилось, но зато на нем появился знак времени и оно рассматривалось уже как музейное имущество. Кому, например, могло прийти в голову на передней стенке пианино карельской березы нарисовать медальонный пейзаж — пастораль с пастушкой? Или — когда и чей стол украшала ныне, в век «шарика», бездействующая бронзовая чернильница в виде двух львов, сплетшихся в смертельной схватке? Сараев тщетно попытался ее приподнять… Или — кто мог заказать вылить из бронзы эту сильно откормленную, с оголенными грудями даму, почему-то державшую в руках нептуновский трезубец, да еще выгравировать на постаменте «В день ангела К. П. Явись и стань мне беспощадным палачом!»??? Бред какой-то…
Кичигин меж тем уже умывался перед завтраком, напевая арию из «Сильвы».
Завтрак длился до полудня и, как было условлено, проходил вперемежку с делом. Выпивки было всего чуть-чуть, а под очень вкусную еду директор и главный инженер сделали сообщение о положении дел на своем новом, только начинавшем действовать заводе. Бедствием у них стал брак, который, по мнению директора, происходил из-за недоброкачественного сырья, поставляемого заводу. Главный инженер считал, что причина не одна, но назвать другую уклонился, он вообще держался как-то странно: когда директор давал свои пояснения, он отрешенно глядел в тарелку, а когда Сараев попросил его высказать свои соображения, заговорил неохотно и все время повторял, что все, мол, сказал директор. Сараев эту ситуацию усек. Как и то, что Кичигин во всем поддерживает директора. В свою очередь, и директор не скупился на комплименты Кичигину, то и дело вспоминая его ценные указания, полученные в прошлый его приезд на завод.
— Я приезжал сюда, когда у них еще шел монтаж оборудования, — стал рассказывать Кичигин Сараеву. — И представляете, иду по главному цеху и думаю, дай-ка посмотрю, как будет происходить движение производственного цикла. В это время монтажники как раз распаковали станок и готовились ставить его на фундамент. Гляжу и холодею: батюшки, этот же станок совсем не отсюда!
— Верно! Верно! — подхватил директор так радостно, будто в том, что обнаружил тогда Кичигин, было крупное производственное достижение. — Недогляди тогда Кузьма Аверкиевич, и пришлось бы потом переставлять станки. Представляете, какая получилась бы канитель…
— Давайте выпьем за эту удачу! — смеясь, предложил Кичигин, но директор, очевидно, знал застольную слабину гостя, никак на его предложение не отозвался и вместо этого стал пояснять Сараеву, в чем особые сложности производства агрегата, которым будет занят его завод. Сараева это разозлило — он был многосторонним производственником и, прежде чем прийти в главк, сам был директором завода, он не хотел слушать такие азы… И вообще что-то директор все больше был ему не по душе: Сараев не терпел людей, которые отделываются общими фразами, где следовало бы назвать техническую деталь или конкретную техническую проблему.
— Какие у вас станки? — спросил он у директора.
— В каком смысле — какие?
— В самом элементарном — чье производство, каково их техническое наименование по индексам?
— Борис Евсеевич, какие у нас там станки? — небрежно обратился директор к своему главному инженеру, и тот уже начал отвечать, но Сараев поднял руку:
— Не надо, сам посмотрю… А вам, — повернулся он к директору, — следовало бы самому знать.
Директор глянул на Кичигина, и во взгляде этом был вопрос: чего это он на меня кидается? Уволь-ка меня от этого…
Кичигин рассмеялся:
— Сергей Антонович давно не видел живого станка, стосковался. И кстати, что-то не верится — неужели вы, когда были директором завода, знали все станки своего завода?
— Знал, — твердо ответил Сараев и, помолчав, обратился к главному инженеру: — Вы изучали, где у вас чаще всего происходит брак?
— У меня тут с собой есть все данные, — вскочил инженер, чтобы взять в передней свой портфель.
— Бумажки завтра, — строго остановил его директор.
— Нет, почему же? — вмешался Сараев. — Сегодня нам абсолютно нечего делать, и я с удовольствием посмотрю… бумажки…
Инженер сходил за портфелем и, вынув оттуда пухлую папку, положил ее перед Сараевым.
— Ну что же, тогда завтрак будем закруглять? — спросил директор. — А то мне ведь еще надо и на завод.
Он позвал официантку и, уединившись с ней в передней, расплатился.
— Ну что ж, товарищи, — вернулся он к столу, — теперь вы с дороги отдохните, а часов в пять я позвоню вам, может, мы что придумаем на вечер, я просил наших попробовать достать билеты в театр. Всего, товарищи. Пошли, Борис Евсеевич… — Он точно забыл, что Сараев хотел ознакомиться с документацией, подхватил своего главного инженера под локоть и буквально выпихнул его в переднюю, точно боялся, что тот останется здесь без него.
— Не будем же мы в самом деле отдыхать, — сказал Сараев, когда они остались одни. — Хоть по городу, что ли, пройдемся?
— Ходить я — пас, — отозвался Кичигин, рассматривая картину в тяжелой золоченой раме. Картина занимала чуть не половину стены, а на ней — полуголая женщина возлежала под деревом на зеленом холмике, на фоне старинного готического замка, у ног ее ласкалась борзая розового цвета, и женщина пухлой рукой гладила собаку по спине.
— А ничего бабеночка, Сергей Антонович, поглядите-ка.
Сараев подошел, стал позади Кичигина:
— Рыхлая какая-то…
— Глядите-ка, спец нашелся… — и жестко спросил: — Чего это вы на директора окрысились?
— Не люблю болтунов, не переношу, у меня такое впечатление, что он дела своего толком не знает.
— Не торопитесь с ярлычком? А потом, все же мы у него в гостях.
— Очень хотел бы ошибиться, но завтра всё увидим… Я все-таки прогуляюсь. — Сараев прошел в переднюю, оделся и ушел.
Кичигин выждал, пока увидел в окно Сараева переходящим заснеженную улицу, и сел к телефону.
