— Цену сказать ему прежнюю?
— Да, но сразу утешьте его, что он получит половину.
— Ясно… Так, значит, в субботу мы вас ждем.
— Всенепременно будем вместе с Сараевым. А Соловьева не звать…
Горяев вернулся к себе и тут же позвонил Ростовцеву:
— Александр Платонович, поклон в пояс. Это — Горяев.
— Здравствуйте, слушаю вас. — Когда Ростовцев отвечал по телефону так служебно, это означало, что у него в кабинете есть люди.
— Позвоните мне, пожалуйста.
— Ясно. Минут через десять…
К этому времени жульническая группа уже работала активно, получение взяток было поставлено, что называется, на поток. Выяснилось, что клиентов другой раз и искать не надо, один тянул за собой другого — язык, как известно, до Киева доведет. Редкие дни, когда преступники не клали в карман черные деньги; у них выработался даже особый лексикон при телефонных и личных переговорах, связанных с преступными делами. Негласным главарем группы уже давно стал Кичигин, ему подчинялись все, даже заместитель начальника главка Сараев. Ростовцев вынужден был с этим примириться. Силы были расставлены так: Залесский — его постоянное место Донецк — обрабатывал юг Украины и Крым, помощником у него был Гонтарь, который почти все время разъезжал по своей зоне. В Прибалтике, подальше от места прежней службы, где он пережил катастрофу, действовал Лукьянчик и с ним — Сандалов. Они тоже поставляли клиентуру. Кичигин, Сараев, Горяев и Ростовцев обеспечивали незаконное оформление техники за взятки. Ревзин действовал в Минске, но что-то не очень активно, наверно, еще не пережил испуг от дела по базе стройматериалов. Свои люди были заведены в объединении «Союзсельхозтехника» и еще в нескольких нужных взяточникам учреждениях, те работали за ресторанные угощения или разовые подачки… К главному корыту их не допускали, используя нерегулярно.
Фальшивые документы были искусно включены в поток официальных распорядительных бумаг. Был разработан даже своеобразный прейскурант взяток — сколько за что. Скажем, за новый автодвигатель Мирославского завода — сто рублей. По-божески! Но сотни быстро складывались в тысячи. В общем, хватало всем и все были довольны. И они не очень тревожились, считая теперь, что их защищает от разоблачения прежде всего дикая заинтересованность в запасных частях тех, кто давал взятки.
Был довольно холодный зимний день, но стол накрыли на веранде дачи. Наташа слышала, что возникла мода устраивать приемы гостей на зимней даче.
Гостей оказалось ровно столько, чтобы было и не тесно и вместе с тем достаточно многолюдно. Быстро стало тепло и необыкновенно уютно оттого, что за окнами веранды виден был зимний сад. Наташа позвала три супружеских пары, в которых жены были ее сокурсницами по институту. Всех ее гостей Горяев видел впервые и, знакомясь с ними, удивлялся, что у его жены столько друзей, которых она захотела увидеть на пятилетии своей свадьбы. Потом, по ходу застолья, Горяев удивился еще и тому, что все гости жены оказались на удивление бесцветными людьми. Как будто она специально их так подобрала, чтобы на их фоне блистать в своем белоснежном костюме с горящими, как костер, рыжими волосами. Она изо всех сил старалась втащить своих гостей в разговор, но, отчаявшись, оставила их в покое, решив, что, приняв вина, они разговорятся сами.
В этот момент появились новые гости. Кичигин, как и обещал, приехал вместе с Сараевым. Они появились в саду, неся вдвоем большой сверток. Горяев с Наташей вышли им навстречу. На садовой, плохо протоптанной в снегу дорожке гости остановились, попросили Горяева отойти в сторону и, когда он шагнул в снег, сорвали со свертка обертку и бросили к ногам Наташи развернутый в броске ковер. Целуя ей руку, Кичигин сказал:
— Прелестнейшая Натали, этот коврик пусть лежит у вашего брачного ложа, но непременно с вашей стороны, чтобы только ваши ножки не стыли поутру. Космически недостижимая нам, смертным, мечта — вдруг однажды, ступив на этот коврик, вы вспомните нас? Но лучше меня одного…
Наташа, весело смеясь, ступила на коврик. Все было очень мило, хотя и малость «по-купецки», так, по крайней мере, показалось Горяеву.
Ковер так и остался лежать на дорожке, а новые гости прошли на веранду и сели за стол. Теперь в сборе были все.
С приходом Кичигина за столом стало заметно веселее, он взял на себя обязанность тамады, делал это весело, без конца сыпал анекдоты, поговорки; правда, чем больше он выпивал, тем все гуще его поведение пахло пошлостью. Горяева это злило, тем более что Наташа, тоже порядком выпившая, неприлично громко смеялась каждой остроте Кичигина, и тот старался еще больше. И тут Горяев вдруг обнаружил, что Кичигин красивый мужик и даже похож на какую-то кинознаменитость, но не мог вспомнить, на кого именно.
Но особенно портила Горяеву настроение теща. Ольга Ивановна сидела во главе стола и держалась так, будто праздник этот был ее: вертела во все стороны своей птичьей головкой с хищным клювом, стараясь услышать все, что говорилось за столом, с лица ее не сходило выражение жадного интереса.
— Мама, мне кажется, устала… — шепнул Горяев жене.
— Не тронь ее, ради бога, — весело ответила Наташа и снова повернулась к Кичигину, собиравшемуся говорить новый тост. Он уже сильно опьянел, и его высказывания становились все более рискованными.
— Господа, друзья и товарищи! — так он начинал все свои тосты. — Я хочу привлечь ваше внимание к женщине, сидящей по полному праву во главе нашего стола. Я говорю об Ольге Ивановне! — Он замолчал, пристально глядя на Ольгу Ивановну, точно хотел в эту минуту постичь все ее значение в жизни. А она замахала обеими руками:
— Ах, оставьте… Ну зачем вы, зачем вы? — восклицала она, кокетливо поправляя волосы, и вдруг зарумянилась.
— Как это зачем? — картинно возмутился Кичигин и рывком головы вскинул свои обвисшие на виски густые каштановые волосы. — Не было бы вас, не было бы нашей звезды Натали, а без нее и мне здесь незачем быть. Так вот… Перед нами сидит мать — начало всех начал.
— А кто тут отец? — пьяно пробормотал Сараев.
— Мы ответим и на этот вопрос, попозже… — весело огрызнулся Кичигин и продолжал, показывая пальцем на Ольгу Ивановну: — Вот оно — начало всех начал! Да… Именно! Боже! Но как пашне нужно зерно, так… Боже! Но какое же это было драгоценное зерно, если из него родилось вот это! — Кичигин резко развернулся в другую сторону и показал на Наташу. — Ольга Ивановна! Пусть будет священным тот миг, когда во чреве вашем возник плод, ныне именуемый Наташей, виноват… Наталией Семеновной. Господи, рождаются же такие красавицы!
Горяев видел, что его жена, ничуть не шокированная пошлостью оратора, улыбалась ему — неужели она так глупа или так много выпила?
— Ольга Ивановна! — продолжал Кичигин. — Вы произвели на свет чудо и подарили его нам. Спасибо, дорогая Ольга Ивановна! За ваше здоровье! — Кичигин опрокинул рюмку водки и поставил ее со стуком на стол.
Все зашумели, подняли рюмки, протягивая их к Ольге Ивановне, а она, разрумянившаяся, тоже подняла свою и протянула ее наискось через стол к Кичигину, тот с непостижимой ловкостью выгнулся ей навстречу через стол, схватил ее руку и принялся целовать, бормоча: «О счастливая мать… О счастливая мать…» Ольга Ивановна, к великому удивлению Горяева, выпила свою рюмку до дна, поставила ее и, повернувшись к зятю, сказала:
— Учитесь, Евгений Максимович… — и своими глазами-ледяшками показала на Кичигина.
Горяева захлестнула дикая злоба, но в это время Наташа толкнула его локтем и сказала, тоже показывая на Кичигина:
— Ты заметил, что он похож на Альберто Сорди?
— А кто это такой? — не в силах подавить злость, спросил Горяев.
Наташа посмотрела на него удивленно, даже отстранилась немного, чтобы лучше его видеть:
— Сорди — знаменитый итальянский киноактер.
И в самом деле! Горяев тоже вспомнил этого Сорди — он играл роль какого-то простака, продававшего собственный глаз…
Меж тем Кичигин пересел к Наташе и, бесцеремонно обняв ее за плечи, бубнил ей что-то в ухо, а она прямо таяла и смотрела ему в глаза не то удивленно, не то радостно. Горяев пытался разобрать, что ей говорил Кичигин, но не мог расслышать, до него донеслась только дважды повторенная Наташей фраза:
— Это уже лишнее…
Но Горяев видел, что и это лишнее ей тоже приятно, и злость захватывала его все сильнее, он пил не пьянея, но уже чувствовал, что все это, раскисшее за столом, он взорвет скандалом…
В этот момент Кичигин через плечо Наташи увидел Горяева и вскочил, обводя застолье шалыми глазами:
— Господа! Товарищи! С ума сойти! Мы же здесь по случаю годовщины бракосочетания непревзойденной нашей красотки Натали и кого еще? — он ткнул пальцем в Горяева. — Евгения Максимовича Горяева! — Он схватил со стола чью-то рюмку: — За здоровье счастливейшего обладателя звезды с неба! Ура!
