– Откуда вы знаете… – ахнул Юэ, густо покраснев. Он считал свое прозвище всего лишь докучным, но в устах командующего армией было стыдно его слышать.
– Я знаю больше, чем ты думаешь, – усмехнулся Бастэ. – Я пошлю с тобой всего двадцать человек. Ровно столько, чтобы суметь отбиться в мелкой стычке и унести ноги, если что. Твоя главная задача – просочиться туда и остаться незамеченным. Это было бы лучшим, поэтому с тобой пойдет проводник из бьетов. Хоть что-нибудь по-бьетски понимаешь?
– Да, немного. – Юэ некстати вспомнил окровавленное лицо Нгу.
– Вот и отлично, не придется посылать еще и переводчика, они у меня и так на вес золота, – обрадовался Бастэ.
– И когда… Когда нужно будет это сделать? – осторожно спросил Юэ. Мысль об отпуске и Ы-ни слабо трепетала в его голове.
– Через два дня – это самое позднее, – жестко сказал господин Бастэ. – Когда мы подтянем обоз и воины наберутся сил, я уже хочу иметь продуманный и достоверный план наступления. Я не могу себе позволить ничего, кроме победы. – Его лицо на мгновение сморщилось, стало старым и некрасивым. – Мы все не можем.
– Я очень постараюсь вернуться, мой господин, – пробормотал Юэ, чувствуя, как на него снова наваливается ватная усталость.
Господин Бастэ наклонился к нему, черные глаза впились ему в лицо:
– Уж постарайся, мой мальчик. Потому что я буду ждать тебя с приказом о назначении хайбэ. Заслужи его – или умри при попытке.
Господин Хаги пребывал в растерянности. Все получалось так, как он хотел в самых потаенных мечтаниях… и в то же время что-то тревожило его.
Ведь когда он приглашал судью Гань Хэ в свой дом в двенадцатый день месяца Пионов, приглашал ведь не без умысла, так? Так. Дочь и жену предупредил, чтобы были любезны и одеты в лучшее, так? Так. А дочь ведь у него умница и красавица, так? Так.
Так почему же он неприятно удивился, когда судья Гань Хэ спустя половину луны высказал ему по этому поводу приличествующее случаю восхищение, которое он, Хаги, принял со всей возможной благосклонностью, а еще через половину луны попросил ее руки?
Да, верно и то, что здесь, в Нижнем Утуне, он мог выбрать любого из сотни богатых и знатных юношей. Но так он породнится с семьей столичного чиновника, судьи, которого сам Шуань-ю послал провести столь важное расследование…
И все же господин Хаги колебался. Что-то точило его, словно червь. Возможно, то, что он позволил себе нарушить незыблемое правило и испытывать к судье неприязнь. Одно дело – дотерпеть и отправить гостя восвояси и совсем другое – отдать ему любимую красавицу-дочь.
Господин Хаги решил поступить против всех правил, которые предписывали главе семейства исходить при выборе замужества для дочерей из собственных интересов, и спросить мнения дочери. По крайней мере она видела его гостя и даже беседовала с ним, умудрившись весьма мило сыграть на цитре простенькую мелодию и обсудить с Гань Хэ несколько старинных любовных историй печального и невинного содержания, какие приличествовало читать девушке ее возраста.
На самом деле он почти надеялся, что Ы-ни проявит характер и взбунтуется, – он достаточно хорошо ее знал. Но, к его удивлению, дочь только довольно улыбнулась, польщенная, что столичный гость обратил на нее внимание. Господину Хаги хотелось сказать ей, что ее новоявленный жених чем-то неуловимым напоминает ему ядовитую змею, что он опасен, и она никогда не сможет им вертеть, как скорее всего рассчитывает, обманувшись его тихим мягким голосом и невзрачным видом.
Но разве можно в чем-то убедить семнадцатилетнюю девственницу, все подруги которой одна за другой выходят замуж? Господин Хаги вздохнул.
«Почему ты так странно настроен, уважаемый отец? – вполне резонно подняв брови, спросила дочь. – Моя дочерняя почтительность твоему приказу подразумевала быть любезной и производить впечатление. Еще ни один человек, которому я оказывала внимание, не оставался равнодушным. Если ты не хотел, чтобы судья Гань Хэ увлекся мной, то зачем ты меня ему показал? Сейчас уже поздно ему отказывать, насколько я понимаю. И, кроме всего прочего, я смогу жить в столице».
Она высказалась на редкость здраво, кисло подумал господин Хаги. Сейчас действительно поздно, – хотя бы потому, что само по себе его приглашение на домашнюю чайную церемонию звучало… Почти как приглашение на смотрины. Судья его по меньшей мере не поймет, и несмотря на то, что под присмотром печального секретаря росли пухлые папки отчетов и опросов, которые никак его не касались, делу еще не вынесен окончательный вердикт, а уж господин Хаги прекрасно знал, сколь гибким оружием является правосудие.
Так что пути назад особенно и не было. Господин Хаги провел в непритворном отчаянии целых три дня, а затем дал слегка озадаченному столь долгим раздумыванием судье свой цветистый и, главное, положительный ответ.
Новость мгновенно разлетелась по Нижнему Утуну, и к дому господина Хаги потянулись гости, спешившие выразить свою радость по столь достойному поводу.
В связи с этим деятельность Дома Приказов, находившегося в ведении господина Хаги, оказалась практически парализованной. Свадебная церемония есть свадебная церемония, и от того, насколько пышно справлена свадьба, зависит благоволение богов к молодым и, значит, их благополучие. Господин Хаги уцепился за это и принялся обсуждать с судьей бесконечные детали, надеясь тем самым убить двух зайцев – затянуть по возможности свадьбу и отвлечь судью от дальнейших изысканий.
Однако гость проявил завидную прыть и самым решительным образом заявил, что сгорает от страсти и не в состоянии ждать до нового года, а его предсказатель объявил для него благоприятное для бракосочетания время уже в следующем месяце!
Это было двойным ударом – и потому, что рушились планы господина Хаги, и потому, что теперь ему действительно придется напрячь все силы, чтобы сделать церемонию хоть сколько-то достойной. Господин Хаги был искренне опечален.
Зато госпожа У-цы сияла от счастья. Еще бы, новость о предстоящей свадьбе была самой волнующей во всем городе, и теперь каждый день с самого утра к дверям их дома торопились слуги с надушенными записочками, часть из которых госпожа У-цы небрежно отметала, а на некоторые позволяла себе ответить с должной долей пренебрежения. Они обе – и мать, и дочь – вновь чувствовали себя так, как должны себя чувствовать первые женщины провинции. Поэтому госпожа У-цы, хоть и замечала непритворную озабоченность мужа, склонна была не придавать ей такого уж значения. Гораздо важнее были принесенные им вести о том, что свадьба состоится так скоро. Это можно было приписать только одному – судья действительно сгорает от страсти! Свадьбы знатного сословия планировались годами, иногда даже с рождения. И даже если это и было не так, то куда больше следовало ожидать, что судья Гань Хэ вернется в столицу и где-нибудь через полгода или около того пришлет одного из своих приближенных или родственников, чтобы сыграть свадьбу по доверенности и сопроводить молодую супругу в столицу. Конечно, у них было бы куда больше времени, чтобы подготовиться, быть может, даже совершить паломничество к монастырю У в предгорьях Хадэ с целью испрошения покровительства ста божеств для молодой пары. Но – ах! – и столь необычная горячность со стороны высокопоставленного столичного чиновника была так романтична! Многочисленные расспросы гостей, сгорающих от любопытства, заставляли обеих женщин заливаться краской и смущенно отмахиваться от обильно льющихся комплиментов несравненной красоте Ы-ни, которая, вне всякого сомнения, заставила судью потерять голову и стремиться к воссоединению с ней, забыв о соблюдении всех приличий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
