Я наскоро придумал сразу несколько малоубедительных причин, побуждающих меня немедленно удалиться, и вдохновенно их изложил. Мог, впрочем, не стараться, Лев слушал меня вполуха, возражать не пытался, зато любезно проводил вниз, к выходу, просил звонить и непременно приходить, если задержусь в Праге до воскресенья, но видно было, что все это – просто ритуальный танец, а сам он рад-радешенек, что вот так просто избавился от ставшего бесполезным меня, даже придумывать ничего не пришлось.
Теоретически, мне бы полагалось огорчиться такому внезапному охлаждению. Но мне было настолько интересно, что случилось, пока я дремал под скрипку и барабан, что резкая перемена в наших отношениях представлялась скорее одним из условий увлекательной задачи, чем событием, затрагивающим меня лично.
Через три минуты, когда я входил в холл собственного отеля, где намеревался перевести дух и заодно укрепить его здоровенной кружкой горячего американо с молоком, телефон в моем кармане задрожал, как больное животное, – будь добр, дорогой хозяин, прими новое сообщение, сил моих нет терпеть.
О господи, сказал я себе. Карл же ждет.
На сей раз отеческое послание выглядело лаконично: одинокий вопросительный знак. Я тут же набрал его номер.
– У меня все в порядке, прости, забегался совсем, было много интересного, – скороговоркой выпалил я и только потом спросил: – Ты сейчас можешь говорить?
– Не мог бы – не говорил бы, – усмехнулся он. – Я сегодня не играю. Так, дурака валяю, визиты делаю, все время что-то ем и попутно беспокоюсь о тебе – надо понимать, для баланса. Чтобы артистической трепетности не утратить на местных харчах. Однако тебя можно поздравить. «Было много интересного» – в твоих устах это звучит, как «жизнь удалась».
– Наверное, – торопливо согласился я. – Слушай, ты был совершенно прав. Лев нашел-таки повод попросить у меня адрес. Дескать, диск в подарок пришлет, редкую запись; неважно, в общем. И я, конечно же, страшно обрадовался. И адрес ему тут же дал. Московский. Бедняга держался молодцом, но чувствовалось, что внутри его аж перекосило. И знаешь, у меня такое ощущение, что мы больше не друзья. Хотя на ботинки он мне, конечно, не плюнул при расставании. И даже заходить еще приглашал. Но без вдохновения. Я такие вещи чувствую, ты знаешь.
– Знаю, – подтвердил Карл.
– Слушай, а все-таки на кой ему сдался твой адрес? – спросил я. – На экзальтированного поклонника, которому только и надо, что под окном кумира ночи напролет стоять, он, извини уж, не похож.
– А почему «извини»?
– Ну мало ли, – ухмыльнулся я. – Вдруг ты в кои-то веки захотел обзавестись поклонником. Причем непременно экзальтированным. А я отнимаю у тебя последнюю надежду.
– И правда! – обрадовался Карл. – Отнимаешь. У других людей дети как дети, оболтусы бессмысленные, и только у меня – настоящий злодей. Повезло.
– Да, тебе грех жаловаться, – согласился я. – И все-таки. На кой ему твой адрес?
– Помимо романтических резонов, которыми забита твоя бедная голова, существуют и вполне прагматические. У меня в доме, скажем так, есть чем поживиться. К примеру, моя коллекция шарманок восемнадцатого века – маленькая, но хорошая. И широко известная в узких кругах просвещенных любителей раритетов. Впрочем, и других редкостей предостаточно, взять хотя бы мой стол…
– Думаешь, Лев – глава международной мафии? – обрадовался я.
– Хороша международная мафия – спит и видит, как бы отнять у меня мою ветхую лионскую серинетту.[18] А вот некоторые коллекционеры весьма в этом заинтересованы. Если бы я захотел превратить часть своего собрания в деньги, они были бы счастливы, а я – беспардонно богат. Но я, сам знаешь, не хочу. И некоторые потенциальные покупатели крайне недовольны такой моей позицией.
– Думаешь, Лев работает на кого-то из них?
– Не знаю. Но не удивился бы. Не секрет, что существуют люди, которые охотно берутся за, скажем так, деликатные поручения. Почему бы пану Черногуку не быть одним из них? Должен же он как-то зарабатывать на жизнь.
– Ну, может быть, – согласился я. – Хотя, знаешь, довольно трудно представить, что Лев на кого-то работает. Хотел бы я взглянуть на его работодателя. Непростой, должно быть, человек.
– Ну, ты все-таки не забывай, это – всего лишь версия, – напомнил Карл. – Самая очевидная, но не факт, что правильная.
– А какие еще могут быть варианты?
– Больше ничего не могу придумать. Но ты учти, я не автор интеллектуальных детективов, мой удел – тяжелый физический труд. Не следует ждать от меня слишком много.
– Кстати, о тяжелом физическом труде, – вспомнил я. – Ты случайно не знаешь таких замечательных чешских девиц – сестры Пешиковы? Янка и Бета. Скрипка и…
– Скрипка и вокал, – подхватил Карл. – Хорошие девочки. Не совсем то, что я люблю, но очень…
– Погоди. Почему вокал? – удивился я. – Не было никакого вокала. Скрипка и барабан.
– Ты что-то путаешь. Откуда ты взял барабан? Нет у них барабана.
– Нет, значит, барабана, – озадаченно повторил я. – Ничего не понимаю. Ладно, бог с ними.
– А почему ты спросил?
– Та самая «редкая запись», которую обещал прислать Лев, скрипка и барабан. Даже не знаю, как тебе объяснить, ни на что не похоже, на меня произвело очень сильное впечатление. Хотел бы дать тебе послушать… Да, так вот, Лев сказал, это сестры Пешиковы. А теперь выходит, не они: вокала там не было и в помине, зато барабан бухал исправно. Странно это все, – заключил я. – Пойду ужинать, раз так. И спать. Завтра с утра надо бы все-таки уехать в Германию, а я еще даже не решил как. Самолетом быстро, зато на машине интересно. Но долго. А самолетом – вжик, и все. Но садовых гномов сверху не видно. Вконец изведусь.
– Брось монетку, – посоветовал Карл. – Пока она будет лететь, поймешь, чего тебе больше хочется.
– Точно. Пока она будет лететь, я вспомню, что очень люблю поезда.
Попрощавшись с Карлом, я позвонил Мите. Пусть ведет меня в этот свой хваленый кабак. Заодно, может, расскажет еще что-нибудь интересное. О международной мафии похитителей шарманок, например.
– Отлично, – сразу сказал Митя. – Вы попались. Теперь у меня есть ваш номер. И я смогу звонить вам долгими зимними вечерами, когда так хочется услышать теплое слово. И вы будете говорить мне: «грелка», «печка», «одеяло»…
– «Паровое отопление», – подхватил я. – «Утюг». «Варежка». «Колбаса».
– А почему «колбаса»? Колбаса холодная.
– Совершенно верно, холодная. А я голодный. А вы обещали. И что, и как?
– А где вы сейчас?
– В отеле.
– Очень хорошо. Зайду за вами буквально через пять минут. А вы пока захватите свитер. Куртка у вас, я заметил, тонкая, а ночь будет холодная, как колбаса. И даже хуже. Синоптики грозят чуть ли не нулем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
