– Совершенно верно, холодная. А я голодный. А вы обещали. И что, и как?
– А где вы сейчас?
– В отеле.
– Очень хорошо. Зайду за вами буквально через пять минут. А вы пока захватите свитер. Куртка у вас, я заметил, тонкая, а ночь будет холодная, как колбаса. И даже хуже. Синоптики грозят чуть ли не нулем.
Грех было не прислушаться к столь разумному совету.
Когда я, переодевшись, спустился в холл, владыка полосатых шарфов уже восседал на табурете у стойки. Одобрительно оглядев мою экипировку, сказал: «Выживете» – и повел меня вниз по Нерудовой; впрочем, мы почти сразу свернули в какой-то переулок, поднялись наверх по каменным ступенькам, потом снова свернули и тут же принялись спускаться. Минут через десять я окончательно перестал понимать, где мы находимся, но тут Митя наконец объявил: «Пришли!» – и распахнул передо мной простую деревянную дверь без вывески, ведущую, как мне показалось, в обычный подъезд многоквартирного дома.
– Идемте, идемте, – настойчиво сказал он. – Я не привел вас к себе домой. Вам, честное слово, не придется знакомиться с моей бабушкой. Ресторан на четвертом этаже. И называется соответственно: «Нахорже». То есть «Наверху». А жареной рыбой пахнет уже тут – чуете?
Еще бы я не чуял.
Запах жареной рыбы, вообще-то, крайне редко бывает приятным. Но здешний повар жарил очень свежую рыбу на отменном масле, поэтому мне захотелось немедленно подняться на четвертый этаж и свести близкое знакомство – если не с самим мастером, то с некоторыми его творениями.
Ресторан состоял из нескольких небольших комнат – как я понял, хозяева устроили его, объединив две или три квартиры, а перегородки ломать не стали. И правильно сделали, маленькие залы уютнее больших, к тому же клиенту всегда приятно самостоятельно выбрать не только еду, но и интерьер – из нескольких предложенных вариантов.
В ресторане было довольно безлюдно, поэтому мы осмотрели все помещения и выбрали некое подобие старомодной гостиной с блеклыми обоями, столами, сделанными из обломков швейных машинок «Зингер», разномастными стульями и необыкновенно удобным кожаным диваном, который я тут же занял, воспользовавшись правом гостя.
– Отличное место, – сказал я. – Мне уже почти все равно, как здесь кормят. Хотя запахи никогда не врут, так что и с этим все должно быть в порядке. Вы натурально мой ангел-хранитель. Если когда-нибудь соберетесь в Вильнюс, дайте знать, попробую отплатить вам тем же. Только лучше предупредите заранее, я там подолгу не живу. Но приехать могу в любой момент.
– А кстати, может, и соберусь, – задумчиво сказал Митя. – Но отблагодарить меня можно прямо сейчас, не откладывая. Во-первых, ради всего святого, не заказывайте тут десерт, это их слабое место, и мне будет стыдно. А во-вторых, давайте перейдем на «ты». Держать дистанцию – совершенно не мой стиль. Очень трудно.
– Конечно, – кивнул я.
Митя просиял и отправился за меню. Заодно и пепельницу раздобыл.
– У этого ресторана, – объяснил он, – есть только один серьезный недостаток: официанты то и дело теряют клиентов, уж больно много тут закутков. А когда находят, от всей души радуются, приятно посмотреть. Но искать они могут очень долго. Поэтому следует помогать им в этом нелегком труде.
Сразу после того, как у нас приняли заказ, телефон в Митином кармане призывно запиликал. Досада его выглядела вполне убедительно, но, взяв трубку, он не менее убедительно заулыбался и нежно заворковал по-немецки; впрочем, тут же перешел на русский.
– Душа моя, – говорил Митя, – ты же знаешь, я всегда хочу тебя видеть, а уж Лени-то как хочу, мочи нет, иногда среди ночи вскакиваю от томительного желания и, пока не посмотрю на вашу фотокарточку, не засну… Ну почему, ночи ждать не обязательно, просто вот прямо сейчас я не совсем один… нет, не знаешь, и он вас не знает… сейчас спрошу, погоди.
Он прикрыл трубку ладонью и громким, как крик, шепотом сказал:
– Слушай, тут внезапно обнаружились мои друзья, немцы, вернее, она немка, он русский, отличные ребята, у них крутая галерея в Дюссельдорфе, «Лени Шванцерфокс». Реально крутая, не преувеличиваю, но это неважно, главное, они умные и забавные – редкое сочетание. Завтра утром уезжают, хотят попрощаться и заодно пожрать – ты переживешь, если они к нам присоединятся?
– Переживу, пожалуй, – согласился я. – Делай как знаешь, все равно я сейчас все быстро съем и уйду. Мне тоже завтра с утра надо бы уехать… куда-нибудь.
Митя просиял, тут же нахмурился, отнял ладонь от телефонной трубки, упреждающе поднял палец – дескать, молчок! – и торопливо заговорил: давайте, приходите, да, в «Нахорже», ждем.
– Именно куда-нибудь? – спросил он меня, пряча телефон в карман. – Тебе действительно все равно, куда ехать?
Я и бровью не повел.
– Почти все равно – в пределах Шенгенской зоны. За океан точно не полечу и в Сибирь не поеду. Завтра с утра разберусь, что с собой делать.
– Лихо! – одобрил Митя.
А я подумал, что пора бы уже стать тем, кем все время стараюсь казаться, – легким на подъем бродягой без определенных планов, готовым в любой момент сорваться с места, а уже потом разбираться, куда, зачем и какого черта. Привлекательный образ, чего уж там. В юности казалось, я примерно такой и есть, просто обстоятельства не дают развернуться. Ну вот, обстоятельства я давным-давно перекроил по-своему, казалось бы, самое время спускать себя с поводка, делать все, что взбредет в голову, а что не взбредет, тоже делать время от времени, для разнообразия, – и что ж? Который год сижу на заднице и дуюсь на весь белый свет. Удовольствия от этого не получаю ни малейшего, однако без четко поставленной цели даже обуваться не начну. И с этим, конечно, надо что-то делать, потому что насиделся уже на всю оставшуюся жизнь, а четко поставленная цель по нынешним временам роскошь, такие подарки даже Карл не каждый день делает.
Митины друзья заявились подозрительно быстро, словно с самого начала знали, где его искать, а звонили уже снизу, из подъезда. В иное время я бы наверняка заподозрил, что эти трое обо всем сговорились заранее, а телефонный звонок предназначался специально для меня, чтобы считал нашу встречу случайностью, но сейчас мне было не до того: я разглядывал Лени, и это занятие поглотило меня целиком.
Она была высока ростом, широка в кости, не слишком молода и, строго говоря, совсем не красива. Но все это не имело ни малейшего значения: никогда прежде я не видел женщины столь эффектной и одновременно величественной. У Лени был властный римский профиль, выщипанные в ниточку брови, прозрачные глаза цвета речной воды и неожиданно лукавый, улыбчивый рот. Густые рыжие кудри были связаны на затылке тяжелым узлом, несколько прядей выбивались из строгой прически – этот умело организованный беспорядок красил ее необычайно. Прибавьте к этой картине глубокое контральто, царственную осанку, надменную посадку головы, легкую, стремительную походку, особенно удивительную для женщины на десятисантиметровых шпильках, и трогательные ямочки на щеках, которые всякий раз на долю секунды опережали улыбку. Красная лакированная куртка, отделанная черными кружевами, сидела на Лени, как твидовый жакет на английской аристократке, короткая кожаная юбка с разрезом казалась частью делового костюма, и даже блестящие серебристые чулки выглядели совершенно уместно; я хочу сказать, Лени была одета просто чудовищно, но выглядела при этом не вульгарной дурой, а эталоном сдержанности, достоинства и хорошего вкуса – такова была сила ее харизмы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
