по существу сорвала советский лесоэкспорт в 1920 г., намечавшийся в весьма широких размерах. Ее последствия привели к тому, что вывоз лесоматериалов за этот год хотя и составил примерно треть стоимости советского экспорта, достиг лишь примерно 0.3 % по отношению к 1913 г. Всего было вывезено 5 тыс. тонн лесоматериалов на полмиллиона рублей золотом.{496}
«Лесная блокада» показательна не только как проявление политики торговой блокады Советской России по отношению к данной, определенной статье советского экспорта. Она свидетельствовала о том, что остаются вообще в силе самые серьезные препятствия на пути хотя бы ограниченного вывоза товаров на иностранные рынки, препятствия, вытекавшие из неравноправных политико-юридических условий, в которых продолжало находиться Советское государство. Наркомвнешторг в 1920 г. фактически не имел реальных гарантий против конфискации любой партии экспортного груза и не мог продавать товары там, где для этого существовала наиболее благоприятная конъюнктура. Поэтому в соответствии с указаниями СНК он «не выпускал до сих пор сколько-нибудь заметных количеств экспортных товаров на внешний рынок».{497}
Первый опыт взаимоотношений со странами Запада показал, что окончательная ликвидация системы блокады Советской России в той ее форме торгово-политической дискриминации и изоляции, как она сохранялась на протяжении значительной части 1920 — начала 1921 г., возможна лишь с установлением договорных отношений хотя бы с рядом ведущих капиталистических стран. Этой цели и были подчинены все действия советской дипломатии, после того как выявилась бесперспективность договориться с представителями Верховного экономического совета об условиях нормализации отношений между РСФСР и союзными державами.
16 мая, после полуторамесячного бесплодного пребывания в Копенгагене, советская «кооперативная делегация» (В. П. Ногин, С. З. Розовский, Н. К. Клыш-ко) по договоренности с правительством Великобритании прибыла в Лондон. Через десять дней к ней присоединился и Л. Б. Красин с экспертами. Отражая настроения трудящихся Великобритании в связи с этим событием, газета «Дейли геральд» писала: «Мы уверены, что правильно истолкуем общее мнение английских рабочих организаций, если скажем Красину и Ногину, что мы искренне приветствуем их и надеемся, что их присутствие в Англии быстро приведет к возобновлению торговых сношений». Вопреки распоряжению правительства — не устраивать никакой публичной встречи советским представителям — лондонские улицы были запружены народом, и машина, в которой ехали Красин и его спутники, с трудом прокладывала путь через приветствующую их толпу.{498}Реакция же партнеров по переговорам была значительно сдержаннее.
В июне начались и были безрезультатно закончены новые переговоры с представителями Верховного экономического совета, которые снова свелись к выяснению позиций обеих сторон, причем стало окончательно ясно, что делегаты Англии, Франции, Италии и Бельгии не имеют никаких полномочий для решения вопроса о возобновлении торговли с Советской Россией.{499} Гораздо более важными для советской делегации были начавшиеся прямые переговоры с английским правительством.
31 мая 1920 г. к небольшому старинному особняку на Даунинг-стрит, 10 — резиденции британских премьер-министров — подъехал автомобиль, из которого вышли Л. Б. Красин и секретарь советской кооперативной делегации Н. К. Клышко. Гостей провели в кабинет премьер-министра Д. Ллойд Джорджа. Для участия в переговорах с советскими представителями, кроме хозяина, там собрались английские министры — Бонар Лоу, Джордж Керзон, Роберт Хорн, член парламента Сесиль Хармсворт. Приглашены также были Е. Уайз, секретарь премьера Ф. Керр и др.{500} Войдя в кабинет, Л. Б. Красин стал здороваться со всеми присутствующими за руку. Наконец, очередь дошла до представителя консерваторов в кабинете, министра иностранных дел Керзона, убежденного противника каких бы то ни было отношений с Советской Россией, По своему положению он-то и должен был вести переговоры с кооперативной делегацией, но категорически отказался от них, предоставив дело Ллойд Джорджу и министру торговли Р. Хорну. Тут-то и произошел весьма характерный инцидент.
Керзон стоял спиной к камину, заложив руки за спину. Красин протянул ему руку, но тот не сдвинулся с места и не изменил позы. Создавшееся напряжение разрядил Ллойд Джордж; «Керзон, будьте джентельменом!» — раздраженно сказал он. Тогда британский министр иностранных дел медленно и нехотя обменялся рукопожатием с Л. Б. Красиным.{501}
Начавшиеся в конце мая 1920 г. англо-советские переговоры длились с перерывами в общей сложности без малого год и были очень трудными. Английские представители пытались обусловить возобновление торговых отношений и их нормальное развитие рядом односторонних политических требований, абсолютно неприемлемых для Советского правительства добивались удовлетворения претензий всех бывших британских собственников в России и уплаты по долгам царского и Временного правительств.{502} В ходе переговоров выявились незаурядный дипломатический талант Л. Б. Красина и его убежденность в возможности прийти к соглашению с Англией на приемлемых для обеих сторон условиях, вызвавшие уважение даже у искушенных в политике английских министров. «Ллойд Джордж, — писал советский посол в Англии И. М. Майский, — впоследствии мне рассказывал, что Красин тогда произвел наилучшее впечатление на него, на британских министров и на руководителей Сити. Всем понравилось его спокойствие, деловитость, верность данному слову и понимание, что не может быть соглашений без компромисса».{503} По принципиальным вопросам, затрагивающим основы внутренней и внешней политики Советской России, Л. Б. Красин твердо и последовательно защищал позиции пролетарского государства. Такова была, например, его линия относительно неправомерных долговых и финансовых претензий Великобритании и ее подданных. Именно тогда парижская белогвардейская пресса пустила по этому поводу каламбур: «Долг платежом красен, но Красин платить не согласен».
На второй встрече представителей двух сторон, которая состоялась 7 июня 1920 г., Л. Б. Красин разъяснил позицию Советского правительства по вопросам, затронутым представителями Англии 31 мая. В свою очередь Ллойд Джордж коснулся тех пунктов переговоров, которые были выдвинуты Л. Б. Красиным. В частности, он дважды повторил весьма двусмысленный софизм по одной из главных проблем переговоров — действительной ликвидации торгово-политической блокады Советской России: «Блокада будет снята, как только будут установлены торговые отношения». Из его дальнейших рассуждений по этому вопросу следовало, что блокада есть, и в то же время ее нет, что установление торговых отношений должно предшествовать снятию блокады, которая как раз и является препятствием к их возобновлению. Столь же неопределенны и уклончивы были разъяснения Ллойд Джорджа по вопросу об обеспечении неприкосновенности советских товаров и платежных средств за границей.{504}
К 30 июня первый этап переговоров был закончен, и Красину, выезжавшему в Москву для консультаций с Советским правительством, была вручена английская памятная записка, где были суммированы британские условия возобновления торговли между двумя странами. Перед отъездом Л. Б. Красин встретился с Ллойд Джорджем и задал ему вопрос: «Если Вы получите на все пункты утвердительный ответ, возобновит ли Англия торговые отношения?». — «Да», — гласил ответ. — «А если позиция Франции будет враждебной?». — «Все равно, лишь бы только все основные предпосылки были приняты».{505}
Но на деле переговоры тянулись
