– Э-э-э… – замычала барыня, едва Шурочка вошла в спальню.
– Что, барыня? – метнулась к ней Варька. – Подушку поправить?
– У-у-у…
Пьяный Василий Игнатьевич отошел от окна и, пошатываясь, подошел к постели, на которой лежала жена. Вид у него был рассеянный. Он все еще надеялся, что это очередной трюк. Вот-вот жена поднимется и отправится наводить порядок в доме. Как же теперь со счетами? И как быть с управляющим? С деньгами? Что ж теперь будет?
– Что в дверях-то стали, дуры? – хмуро сказал он вошедшим в комнату дочерям. – А Юлька где? Да что застыли-то? К матери подойдите!
– У-у-у, – опять попыталась что-то сказать Евдокия Павловна и махнула левой рукой. Шурочка поняла, что она не хочет ее видеть. Гонит прочь.
– Ей нужен покой, – громко сказала она. – И надо дождаться доктора. Может быть, есть какое-то лекарство?
– Идите, – все также хмуро сказал Иванцов. – И то верно: лекаря надо дождаться. За лекарем-то послали? – набросился он на Варьку.
– А как же, барин! Сразу и послали!
– Ну, идите, – отпустил Василий Игнатьевич дочерей, и они вышли из комнаты.
«Я виновата, – думала Шурочка. – Я ее довела до приступа. А с другой стороны… Меня-то кто пожалеет? Вот вам семнадцать, вы вчера танцуете на балу с лучшим в округе женихом, а назавтра вам говорят: незаконнорожденная! И что дальше? Дальше-то что?»
И тут она увидела в окно сестру: Жюли неторопливо шла по тропинке к дому. Шурочка кинулась к двери перехватить ее. Надо бы первой. Первой… Надо ее допросить. Схватила сестру за руку и требовательно спросила:
– Юля, с матерью удар! А ты где ходишь?
– Удар? Как удар?! О господи! – растерялась Жюли. На глазах у нее тут же выступили слезы, а нос покраснел.
Жюли хотела было идти в спальню к Евдокии Павловне, но появился лекарь. Заперся в комнате у больной барыни, и в доме стало тихо, как будто кто-то умер. Все ждали. Дворовые ходили на цыпочках, пахло лекарством и еще чем-то горьким.
– Ты ничего не хочешь мне сказать, Юля? – спросила Шурочка у сестры. Они сидели в гостиной, как и все ждали.
– Это нам всем наказание.
– Ах, всем!
– Не смотри на меня так, – тихо попросила Жюли. – Я его не брала.
– А кто?
– Не спрашивай, – покачала головой сестра. – Это не моя тайна. Надо молиться. Я сейчас пойду к себе и буду молиться…
– Дождись, по крайней мере, пока из спальни выйдет лекарь, – усмехнулась Шурочка.
Тот вскоре вышел, вздохнул тяжело и сказал:
– Оправится. – И добавил: – Бог даст.
После чего уехал.
Глава 9
Остаток дня в доме Иванцовых все ходили на цыпочках. В спальне у Евдокии Павловны окна были завешены, горела свеча, сама барыня возлежала на кровати и все не засыпала, время от времени протяжными стонами подзывая кого-нибудь из прислуги. Ей приносили то пить, то бульона, то лекарство, которое оставил доктор. Но барыня никак не могла успокоиться. Потом показала жестами, что хочет икону. Все перепугались. Икону поднесли барыне к самому лицу, она потянулась к ней, зашевелила губами, пытаясь целовать. Вскоре после этого Евдокия Павловна уснула. А Варька все прислушивалась: дышит ли? Смотрела с любопытством, смерть впервые была от нее так близко. Всесильная барыня была теперь беспомощна, как ребенок, и всецело во власти Господа. Выживет ли? Варьке было любопытно, но не страшно. Она была еще так молода и здорова, что считала, смерть далеко. И в то же время так близко. Вот она я, смотри! Покажусь, но с собой не уведу! А потому любопытно.
Спать сестры отправились рано. Маменька их к себе не звала. Шурочка, не раздеваясь, легла в постель и все прислушивалась. Не скрипнет ли дверь? Не выйдет ли кто? И дождалась! В доме, полном тайн, не спала не она одна, хотя алмаз его, похоже, покинул нынче утром. Она услышала, как сначала открылась дверь, а потом и осторожные шаги в коридоре, и увидела из-под двери узенькую полоску света. У кого-то из сестер в эту ночь было назначено свидание.
«Неужели Жюли?» – подумала Шурочка, осторожно спустив ноги на пол. Было прохладно, она прихватила шаль, но свечи решила не зажигать. Сестра сторожится. Сегодня в саду вон как метнулась в яблони! Ночь была безлунная, и Шурочке приходилось нелегко. Она то и дело натыкалась на углы и спотыкалась. Наконец глаза привыкли к темноте. Ощупью она прокралась на веранду. На столе горела одинокая свеча, в ее неверном пламени мелькали насекомые, комары и мухи, потом прилетела крупная ночная бабочка, взмахнула крыльями, и пламя дрогнуло, заколебалось. Шурочка прислушалась. Где же у сестры назначено свидание? В беседке! Ну, конечно!
Она осторожно спустилась с веранды в сад. Здесь все ей было хорошо знакомо. Шурочка уверенно пошла по тропинке к белой беседке. Вскоре она убедилась, что там кто-то есть! Но она не могла разглядеть, кто же из сестер тайно пришел этой ночью на свидание? Она затаилась в кустах густой сирени. Постояла какое-то время, прислушиваясь. К своему удивлению, она так и не услышала голосов. Женщина была в беседке одна. Быть может, он еще не пришел?
Она решила подождать. Женщина в беседке тоже, видимо, ждала, сидела тихо и прислушивалась: не раздадутся ли в темноте шаги? Или нынче ночью кому-то просто не спится? Сестрица решила полюбоваться звездами, послушать пение птиц. Но ночь сегодня, как назло, безлунная! Да и птицы свое уже отпели, свили гнезда, да завели птенцов. Тихо, темно. Самое время для романтических свиданий. Только он не пришел.
Время шло, Шурочка начала терять терпение, да и замерзла. Ночи уже сделались прохладными, хотя до холодов еще было далеко. Но в сумерках травяной ковер уже осыпали бисеринки ледяной росы, становилось свежо и по-особому пахло сыростью. Так, как это бывает на пороге осени, когда к сладковатому аромату цветов примешивается едва уловимый запах увядания.
И вдруг… Она прислушалась. Ну, конечно! Из беседки раздался тихий женский плач. Как будто плакал ребенок, жалобно, тоненько. Потом та, что сидела в беседке, вышла и напряженно стала вглядываться в темноту. Женщина оказалась от Шурочки так близко, что та ее наконец узнала. Да и по плачу угадала. Так могла плакать только…
«Долли!» – едва не вскрикнула Шурочка. И испуганно зажала ладонью рот.
Да, это была глупышка Долли! В полной темноте сестра пошла по тропинке к ограде. Должно быть, она еще не теряла надежды увидеть того, с кем у нее было назначено свидание. Но Шурочка уже поняла: он вряд ли придет. Влюбленные мужчины не заставляют себя ждать. Несчастная покинутая Долли! И тут она вспомнила Сержа. А сама-то? Сколько раз ждала его на опушке у соснового бора, но Серж все не приходил? А кого ждет здесь Долли? Соболинского? А может, у нее просто-напросто роман с армейским офицером, с которым она познакомилась на балу? В любом случае сестру обманули. И теперь Долли горько плачет.
Дальше ждать было бессмысленно. Оставив сестру в саду, Шурочка ушла в дом. По крайней мере, одной тайной стало меньше. У Долли роман, потому она так рассеянна. Шурочка легла в постель и крепко уснула.
…Утром она помчалась в сосновый бор. Ей необходимо было объясниться с Сержем. Пусть Соболинский расскажет, что он делал вчера в усадьбе Иванцовых? И кого по ночам ждет в беседке глупышка Долли? Шурочка была уверена, что именно Серж должен ей ответить на эти вопросы.
Она остановилась на полпути. «Боже, что же я делаю?!» Она совсем обезумела. Требовать объяснений у мужчины, который беззастенчиво ею пользуется, пытаться вернуть его, вместо того чтобы положить этому конец! После того что она видела вчера, после тайного свидания возлюбленного с ее же сестрой ей не следует с ним больше встречаться! И после всего того, что она услышала от графа. Серж получил, что хотел, и от нее, и от сестры. Довольно с него. Пусть уезжает в Петербург, пусть женится на богачке, но ее оставит в покое. И сестру тоже. Больше никаких свиданий! Потому что он опять солжет!
Утро было хмурое. Конец июля выдался прохладным, но все равно без дождя. Шурочка почувствовала озноб. Не хватало еще и заболеть! Нет, довольно! Граф во всем, абсолютно во всем прав! Соболинский все время лжет! Пусть сам себя спасает!
Она решительно развернула лошадь и погнала назад, к дому. С утренними прогулками было покончено. Теперь надо подумать о себе.
Когда Шурочка вышла к завтраку, Василий Игнатьевич хмыкнул:
– Явилась! Что, разносолы у его сиятельства приелись? Черного хлебушка захотелось? Ну-с, барышня, садитесь! Чем богаты-с! – И он отвесил шутовской поклон.
Шурочка молча уселась за стол. Теперь она рассматривала этого человека с откровенной неприязнью. Обрюзг, опустился. Что ж, если и в самом деле вызвать его на дуэль, это не будет отцеубийством. Они друг другу чужие. Он ее ненавидит, она сдерживалась, пока не знала всей правды. Да, ее отец крепостной! Она – незаконнорожденная! Ну, так терпел же Иванцов! И еще стерпит! Она еще им всем покажет!
