После завтрака Шурочка отправилась в свою комнату, сочинять письмо Владимиру Лежечеву. Что-то давненько они не видались. А вдруг на веранде во время фейерверка был все-таки он? Она не допускала мысли, что Лежечев взял алмаз. Владимир – человек чести, но… Граф тоже человек чести. Бывают в жизни моменты, когда забываешь и об этом. Деньги Лежечеву не нужны. Но не все в мире измеряется деньгами. Короче, она решилась и написала, требуя свидания. Он приедет, если все еще любит ее!
Этим утром она не поехала и в усадьбу к графу. Что его сиятельство о ней подумает? Нет уж! Порог его дома она переступит только с алмазом в руках! Она же пообещала его вернуть! Да и объяснение с графом не выходило у нее из головы, хотя сама же подумала вчера после разговора с матерью: «Уехать! Немедленно уехать отсюда!» Подумать-то подумала, но что-то ее здесь держит. Или кто-то. Пока Соболинский не покинул эти края, она тоже останется здесь. И сильные люди умеют любить. Да, они умеют держать в узде свои чувства и обставить все так, чтобы предмет их страсти ничего не замечал. Но на всякий случай будут держаться поблизости, питая свою любовь хотя бы тем, что он в пределах досягаемости, этот предмет. Зачем она им нужна, такая любовь? Кто знает. Но она, без сомнения, делает их еще сильнее, в то время как счастливая любовь ставит в один ряд со всеми прочими. Чтобы побеждать, надо ввязываться в бой. Чтобы понять, что такое счастье, надо много страдать. Чтобы почувствовать вкус победы, надо узнать цену потерям.
Больше никаких свиданий, но надобно знать, что происходит? Уехал он или же еще тут? У него ли теперь алмаз? Так быстро с Соболинским не разделаешься, какое-то время она еще будет о нем думать, даже после того, как он отсюда уедет. А может, и всегда.
И как сказать его сиятельству, что она согласна? Прийти к нему в усадьбу, прямо в кабинет, стать на пороге со словами:
– Я ваша, увезите меня отсюда!
От одной этой мысли краска заливала ее лицо. С Сержем все было просто, все произошло само собой. Но сказать это человеку, которого она не любит? Солгать? Да и граф это прекрасно знает, и уж конечно, поймет, что она солгала.
Шурочка совсем запуталась. Пыталась читать, но не видела ни строчки. Вот если бы он сам сюда приехал. Просить ее руки… Она даже вздрогнула от этой дерзкой мысли – размечталась! Кто приехал-то? От отчаяния она сегодня была готова на все, даже выйти замуж за Владимира Лежечева, хотя и не любит его. «Когда, обманутая всеми, вы постучитесь в мою дверь…» Ведь Владимир так сказал! Быть может, она найдет в этих краях свой маленький домик и если не счастье, то хотя бы покой? Сад со старыми яблонями, полку с книгами…
Она отбросила книжку и принялась бродить по саду. Надо было на что-то решаться. Евдокия Павловна пока будет молчать, и их разговор не передаст никому. И сделать ничего не сделает, не до того сейчас маменьке. Но так не может продолжаться вечно. Она прислушалась. Что за звуки? Кажется, в усадьбу Иванцовых едут гости?
Первое, что она подумала, что это Лежечев. Получил ее письмо и все не так понял. Решил, что у него есть повод явиться в усадьбу к Иванцовым немедленно, днем, а не ночью, тайно, и вновь просить руки обожаемой Александрин. «Что ж, пусть так! Я согласна!» – подумала Шурочка и решительно направилась к воротам. Еще вчера она не собиралась за Лежечева замуж, но раз уж все так вышло…
Но, к ее огромному удивлению, это был не Лежечев. В усадьбу на щегольских дрожках вкатил Серж Соболинский! Собственной персоной! Василий Игнатьевич, с трудом держась на ногах, вышел на крыльцо. Серж уже увидел ее и легко соскочил на землю, видимо в нетерпении. Но кучер, сидевший к нему спиной, движения барина не заметил, лошадь не остановил. Движение его самого было неловким, и заднее пыльное колесо задело безупречный сюртук Соболинского. Тот с перекошенным лицом подскочил к кучеру и, вырвав у него кнут, наотмашь хлестнул мужика по лицу, а потом еще и по спине. Еще раз и еще.
Шурочка вздрогнула и невольно попятилась, тут же вспомнив синяки на своем запястье. Серж яростно избивал человека, себя при этом не контролируя. Всякая его собственность обязана была повиноваться ему беспрекословно и терпеть любые выходки своего господина, пусть даже и самые отвратительные. В ярости Серж переломил кнут. Казалось, что руки у него были из железа.
Шурочка замерла, не решаясь остановить Соболинского. Впрочем, тот уже остановился сам, бросил на землю сломанный кнут, обжег ее взглядом и пошел в дом в сопровождении Василия Игнатьевича. Иванцов говорил что-то о болезни жены, Соболинский светским тоном выражал свои соболезнования, перемежая русские слова французскими. Шурочка подбежала к кучеру, который, как ей показалось, равнодушно вытирал рукавом кафтана кровь с лица.
– Больно? – Она потянулась к его щеке, где еще оставалась кровь. Мужик с удивлением посмотрел на нее:
– Чего надо, барышня?
– Он часто вас избивает?
– Да нешто мы не привычные? Дело господское.
– Но он же зверь! Просто зверь!
– Хороший барин, – сплюнул мужик на землю кровавую слюну из разбитого рта и занялся лошадью.
Огладил ее, вытащил из гривы репей, потом по-хозяйски подобрал с земли сломанный кнут, а заодно и клок сена, которое свозили из окрестностей в барскую усадьбу, и стал кормить лошадь.
– Тпру, хорошая. Тпру, скотинка. Что, не хочешь? Ну-у… Попить небось хочешь? Это мы сейчас, Василия только отыщем. А вы, барышня, не стойте близко, а то запачкаетесь. Ваше дело господское, а мы утерлись, да и дальше пошли. Как мужика не бить? Мужика не бить нельзя, особливо, когда за дело. Битье – это наша, мужицкая наука. Вот вы из книжек ума-то берете, а мы из палки. Да… Хороший барин…
– Барышня! – Варька слетела с крыльца. – Барышня! Господа вас спрашивают! Где, говорят, мамзель Александрин? Сестрицы-то ваши все уже там, в гостевой. Вы бы пошли туда, барышня. Да не стойте вы близко к лошадям, а то запачкаетесь!
Встречи с Сержем было не избежать. Шурочка прошла в гостиную. Увидев ее, Серж встал и подошел к ручке. Она старалась не смотреть ему в лицо. В углу, в старинном кресле замерла глупышка Долли, пожирая Соболинского глазами. Но Серж этого, казалось, не замечал. Только что здесь обсуждали внезапную болезнь Евдокии Павловны, и Соболинский извинился за неурочный визит.
– Нет, нет, что вы! – загалдели сестры. – Мы всегда рады вас видеть!
Василий Игнатьевич смотрел на всех соловыми глазами и молча кивал.
– Душно сегодня, – посетовал Серж. – Должно быть, гроза будет. Вы не возражаете, Василий Игнатьевич, если мы с вашими прелестными дочерьми прогуляемся по саду? Я не буду вам докучать, тут же уеду. Как только начнется дождь, – сказал он с намеком, глядя на нее. Шурочка отвела глаза.
– Да, да, конечно, – закивал Василий Игнатьевич, с трудом соображая. – Душно сегодня, это да. Дождь будет, непременно будет! Надо дождя! Что ж, идите. А я пойду к жене, справлюсь, как она сегодня? Не лучше ли ей?
– Кланяйтесь от меня Евдокии Павловне, – поспешно поднялся Серж. Болезней он старался держаться подальше.
Сестры цветистой стайкой пошли в сад, а Соболинский уловил момент и шепнул ей:
– Нам надо объясниться.
Объясниться! Она не хотела никаких объяснений. И больше никаких свиданий с ним не хотела. Шурочка нарочно держалась сестер, чтобы не оставаться с ним наедине, но Серж, пренебрегая приличиями, увлек ее в глубь сада. Ах, если бы Евдокия Павловна была здорова, или Василий Игнатьевич был трезв! Но в доме у Иванцовых все смешалось, какие уж тут приличия! Серж уводил ее к озеру, а Долли отчаянно смотрела им вслед.
У самой воды он остановился.
– Каких объяснений ты хочешь? И отпусти наконец мою руку! – резко сказала она.
– Ты не смеешь не приходить, когда я жду!
Серж, похоже, был в ярости, как давеча, когда избивал кучера.
– Жалеешь, что при тебе нет хлыста? – насмешливо спросила Шурочка. Перед ее глазами все еще была недавняя сцена во дворе дома. Очарование Соболинского куда-то улетучилось, теперь она говорила с ним спокойно, без прежнего трепета. Она словно начала прозревать.
– Ты моя, слышишь? Ты придешь завтра!
– Да что это с тобой? Разве мы не договорились обо всем? Ты никогда не имел передо мной никаких обязательств, и, следовательно, я тебе ничего не должна.
– Александрин, что за тон?
– Сережа, что за выражение лица? Откуда оно? Из какого романа? Мне кажется, ты вне себя. Неужели ревнуешь?
– Замолчи! Я требую объяснений!
– Ну, хорошо: я выхожу замуж. Кажется, ты этого и хотел.
– Ах, замуж… – Он хищно улыбнулся.
– Ты даже не спросишь, за кого?
– Неужели же он предложил тебе руку и сердце? И все свое состояние? – В его голосе была жадность.
– Тебе-то что за дело?
– Отвечай, когда я этого требую!
– Требуешь? Теперь ты требуешь! А разве не ты собирался бросить меня, как только тебе дозволено будет вернуться в Петербург? Сережа, я хочу, чтобы мы расстались. Сегодня, сейчас. Я не приеду больше в сосновый бор. И ты не приезжай.
