— Оставайся ты! — бросил он и прыгнул в темный проем двери. Поезд прогрохотал над ним. Семен пошел назад, против хода поезда. Но нигде никого не было. Неподалеку на холме темнел лес. Семен притих, может, услышит шаги? Но и шагов не было слышно. Всю ночь Семен пробродил по лесу, но так никого и не нашел. К утру добрался до станции. Пытался искать лоточника там, но он исчез бесследно.
А Игорь ехал с Рахими до Москвы. Их поселили в гостинице, взяли на проверку паспорта. Стало ясно, что они приехали неспроста. Но доказать это было нечем. Они сидели мирно и тихо — и никаких нигде происшествий не было.
VI
В то время как Семен перебирал в памяти все, что было связано с делом Рахими, у ворот посольства, в котором была совершена кража, остановилась машина. Постовой милиционер, скользнув по машине взглядом, отдал честь. Ворота распахнулись, черная “Волга” плавно вкатилась во двор, остановилась у подъезда. Держа под мышкой портфель, работник Министерства иностранных дел Советского Союза вошел в подъезд и уверенно шагнул в распахнутую дверь.
В приемной его ожидали. Навстречу поднялся из-за стола Ренье, он сделал шаг вперед, на смуглом полном лице появилась улыбка.
— Господин Кузнецов?
Советник наклонил голову, пожал протянутую руку.
— Очень, очень рад. Секретарь посольства Ренье.
Ренье отступил в сторону, указал рукой на кресло. Кузнецов сел. Секретарь опустился в соседнее кресло.
— Вы по поводу ограбления? О-о, вы привезли нам и пропажу? — Он сделал вид, будто только теперь заметил портфель. — Я доложу послу.
Ренье скрылся за высокой белой дверью и минуты через две вернулся.
— Посол просит вас.
Кузнецов вошел в кабинет. Ренье, прикрыв дверь, остановился в стороне.
Посол стоял у массивного стола. Кузнецов подошел, посол шагнул ему навстречу.
— Это печальное событие… — начал было он и, перебив себя, осведомился: — Жив ли постовой?
— Жив, но в тяжелом состоянии.
— Передайте ему наше соболезнование.
Кузнецов наклонил голову. Они сели.
— Да, да, — подходя ближе, подтвердил Ренье. На лице Ренье появилось такое же, как и у посла, соответствующее минуте горестное выражение.
Портфель посол принял небрежно, как вещь, о которой тревожился меньше всего, он спокойно взял его, протянул Ренье:
— Положите в сейф. Там бумаги. Завтра мы в них разберемся.
Кузнецов взглянул на посла пристально и внимательно, но тот не отвел глаз. Они были честны и печальны, эти темные глаза.
— А деньги… — сказал Кузнецов, но посол не дал ему договорить, тронул за руку дружески, осторожно:
— Не о них речь.
— Мы сделаем все, чтобы найти преступника и возвратить вам деньги.
— Если нужна наша помощь, — предложил посол, — то мы всегда готовы.
Кузнецов откланялся.
Узнав, как протекало вручение пропавшего портфеля в посольстве, Василий Степанович задумался. Похоже на то, что посол был искренен. Чем же объяснить его спокойствие? Он не мог не знать о письме. Он просматривал почту, перед тем как положить в портфель, и не заметить, даже при самом беглом просмотре, такого письма не мог. Может быть, в почте этого письма не было. Письмо в портфель положил вор? Кто же уберет письмо из портфеля в посольстве, чтобы оно не попало на глаза послу? Ренье?
Василий Степанович зашагал по комнате. Одни предположения и никаких зацепок. Посол мог хорошо сыграть свою роль, он старый дипломат. А если допустить, что письмо подброшено в портфель. Как поступили бы посол и Ренье, обнаружив письмо. Заявили бы нам, что это провокация? Насколько убедительно прозвучало бы это для нас? Так они могли поступить и после того, как в наших руках побывало бы подлинное письмо. Могли и просто промолчать, вроде ничего не произошло. Во всех случаях тень недоверия легла бы на отношения между двумя странами.
Если это провокация, враг действовал хитро. Внешне ограбление выглядит как обычное уголовное преступление. Оно было приурочено, ко дню получения советских денег из банка, вор имел сообщника в посольстве, портфель с документами, как не имеющий для него никакой ценности, бросил на улице.
Но документ заставляет насторожиться. Мало похоже на то, чтобы правительство этой освободившейся страны вело с нами двойную игру. Испортить наши отношения очень важно для недругов. В первую очередь Соединенным Штатам Америки. Дела у них в Организации Объединенных Наций пошатнулись. “Машина голосования” под угрозой. Центральное разведывательное управление США не станет, конечно, сидеть сложа руки, видя, как все больше и больше государств достигают взаимопонимания с социалистическими странами.
Надо искать вора, только он может внести ясность в это дело. В последние дни Василий Степанович много думал о Рахими. Подозрения пограничников в отношении четы Рахими заслуживали внимания. Да и случай с лоточником: его исчезновение выглядело тоже весьма подозрительно. К тому же недавно были получены сведения, что из-за рубежа надо ждать “гостей”. Не Рахими ли эти самые “гости”? Ничего еще не было — одно предположение, и только, но Василий Степанович чувствовал, как он начинает волноваться. Он сидел, полуприкрыв веки, лицо спокойное, строгое, крупные, с толстыми пальцами руки неподвижно лежали на коленях; волнение шло откуда-то из глубины — оно приходило неясное и смутное. Так было каждый раз, когда он начинал дело. Все считали его холодным и черствым, а он без этого волнения начать ничего не мог, хотя потом, когда оказывалось, что дело было простое и решалось скоро или даже дела никакого и не было, он вспоминал об этом волнении с усмешкой.
На другой день его вызвали и дали прочитать телеграмму. Это было второе сообщение за последние недели: пришло оно из одной расположенной поблизости страны — там была американская разведывательная школа полковника Картера. С полковником Картером Василий Степанович был знаком, не лично, конечно, а по его ученикам, они не раз попадали в кабинет к Никодимову. Знал Василий Степанович и майора Клора — Джонни Клора, заместителя Картера, и кое-кого еще из разведчиков. И было любопытно прочитать в донесении, что один из сотрудников Картера месяц назад вдруг исчез, сказали, что поехал в Америку в отпуск и не вернулся. И Никодимов снова подумал о приезде Рахими, о лоточнике и о его побеге. Слишком много было совпадений: и сообщение о “гостях” из-за рубежа, и приезд Рахими, и ограбление посольства. А может, Рахими и работник разведшколы одно и то же лицо?
Василий Степанович решил встретиться с Рахими под видом представителя пограничных властей. Он посетил супругов в гостинице. Они встретили его злые и взъерошенные.
— Господин Рахими, я по поводу ваших паспортов…
— О, надеюсь, вы сообщите нам приятное.
— Паспорта еще не готовы.
Рахими вскочил.
— Как? Все еще не готовы? Но когда же? Когда они будут готовы? Я не могу больше ждать. В Финляндии мне надо заключить контракты. И как можно скорее. Иначе мы вылетим в трубу. Виролайнен продаст бумагу другому… Я буду вынужден заявить об этом нашему послу.
— Что ж, заявляйте, — Василий Степанович пожал плечами.
Разговаривая, Никодимов поглядывал на Рахими. “Работник разведшколы… — Никодимов снова поднял глаза. — Нет. Не похоже. Не выдержан. Картер бы не потерпел такого. Картер хитер и умен…”
Никодимов встал, слегка наклонил голову и вышел.
Уже на улице он подумал:
“До конца недели я их продержу. А больше вряд ли удастся”.
Рахими сидели в номере и в первый день после приезда и во второй. Они никуда не выходили и после посещения их Никодимовым, никому не звонили и ни с кем не пытались связаться.
Лоточник так и не был найден. Его следы терялись неизвестно где. Со станции, на которой лоточник сел в вагон, донесли, что в двадцати километрах шофер увидел ночью незнакомого человека, голосовавшего на шоссе, шофер остановился, незнакомец забрался в кузов, а когда машина подошла к соседнему поселку, в кузове никого не оказалось — неизвестный успел сойти. Где это случилось, шофер не знал, скорее всего у железнодорожного переезда; шлагбаум был закрыт — шел поезд, — и пришлось останавливаться.
Василий Степанович погладил рубец на виске — он начал побаливать. Рахими долго держать нельзя. К концу недели их придется отпустить и, если за это время они не выдадут себя, все так и останется загадкой: и сами они, и цель их поездки. И жди тогда, каких бед натворит лоточник. И все-таки Василий Степанович надеялся — на что, он сам пока не знал; должно быть, надежда всегда жила в нем, жила просто потому, что без нее он работать не мог; если делать все как надо и запастись терпением, как ни хитро сплетена сеть, где-нибудь да порвется… Но времени мало, надо помочь этому.
