— А потом?
— После капитуляции Варшавы я снова увидел их, теперь они выступали в новом качестве. На основе своих довоенных записей указывали немецким оккупационным властям на наиболее ценные объекты, чтобы их, якобы для сохранности, немедленно вывезли в рейх. Некоторые предметы попадали в частные коллекции. А некоторые были просто уничтожены, тоже, наверно, по их подсказке…
— Что они грабители, это я знаю. Но зачем было уничтожать? — спросил Стасик.
— Уничтожалось все то, что явно вступало в противоречие с их тезисами. Им бы хотелось, чтобы общественное сознание формировалось в соответствии с работами, которые они сейчас публикуют: «Немецкий облик старой Варшавы» или «Краков — пронемецкий город»…
— Но мы им не поверим! Мы не забудем правды! — не выдержала Кристина.
— Если бы они даже нас всех вздумали уничтожить! — добавил Стасик.
— Пока мы не стали на колени перед насилием победителя, до тех пор мы боремся. Пока, защищая свое достоинство, остаемся мыслящими людьми, мы побеждаем… — говорил профессор Захватович.
— Значит, так же будет и с Замком? Даже если враги разрушат его стены, Замок будет жить, пока мы живем и помним о нем?
— Да… Даже если они разрушат его стены, Замок будет жить, пока он жив в наших сердцах. Именно поэтому эти хрупкие, стеклянные негативы — наша охрана, щит, оберегающий все то, что в нас живет, спасение для нашей памяти польских собраний искусства и истории. Быть может, то, что мы сумеем спасти, лишь капля в море. Но иногда и капля может спасти…
ГЛАВА XXVIII
С чувством облегчения, веселые, радостные, вышли они из здания.
Хрупкое стекло, которое, казалось, обладало особой способностью вызывать ненависть врага и притягивать к себе опасность, теперь было под надежной защитой, в руках опытных людей.
Погожий, золотисто-розовый день клонился к закату. На минуту ребята остановились возле здания архитектурного факультета, прикидывая, каким путем им лучше возвращаться домой.
Вдруг кто-то, выходя из здания, хлопнул по плечу Станислава и знакомый голос спросил:
— Ты что тут делаешь? Уж не переходишь ли с исторического к нам?
Станислав оглянулся. Нет, это невозможно! Еще одно чудо в этот благословенный день!
— Пан Пётрек! — радостно воскликнула Кристина.
— Петр! Ты жив? Целехонек? Здоров? — лихорадочно вопрошал Станислав. — Значит, тебя не было в Мокотове, когда…
— Кто же вы: пан Петр или пан Ян? — тихо спросил Стасик.
— Так вы знакомы? — удивился Станислав. — Похоже, у этого паренька в Варшаве на каждой улице друзья и родные?
— Еще как знакомы! — рассмеялся Петр. — Да ведь его брат и он, мы…
— Понятно, — буркнул Стасик. — На Маршалковской — пан Ян. Для них — Петр. А в другом месте кто-нибудь еще…
— Не будь таким любопытным! — сказал Петр и стал прощаться: — Ну, мне пора! Пришлю связного на Беднарскую, он сообщит, где мы можем встретиться. Вижу, что то, о чем мы с тобой говорили у памятника Мицкевичу, ты довел до конца… — Потом он повернулся к Стасику. — Зайди ко мне на Маршалковскую, если помнишь адрес…
— Зайду, пан Ян!
Шли они вместе.
На Маршалковской Петр неожиданно исчез в подъезде одного углового дома.
Ребята остановились на трамвайной остановке, по-прежнему в приподнятом настроении. Красные трамваи тарахтели и весело позванивали. Мимо пробегали маленькие разносчики газет.
Двое оборванцев распевали во все горло песенку о «маляре-идиоте», проигравшем войну…
Неожиданно завыли сирены. Немецкий голос, меняя тональность, то повышался до плаксивого стона, то снова гудел басом:
— Zum Luftschutzraum! Schnell, schnell![41]
Несколько немцев с паническим криком побежали туда, где намалеванные стрелки указывали дорогу к бомбоубежищу.
Но зато толпа варшавян еще шумнее заволновалась на улице, люди вглядывались в небо и прислушивались к далекому рокоту моторов.
— Англичане летят?
— Нет! Русские!
— Да, летят! Ну, дадут фрицам прикурить!
И только когда неподалеку раздались взрывы бомб, улица опустела.
Станислав следом за Кристиной и Стасиком доковылял до ближайшей подворотни.
Их окружила гудящая, развеселившаяся толпа, бурлящая человеческая лава. Красивая, пышная девушка в берете, кокетливо сдвинутом набок, дворник с метлой в руках, слесарь, известная актриса, знаменитый профессор, служащий с портфелем, старуха с корзиной. Нарядные и обтрепанные. Толпа. Пошли по кругу всевозможные новости и шутки. Военные сообщения последнего дня, сведения о немецких эшелонах, идущих с фронта и на фронт, свежие пророчества.
Кто-то сообщал, почем нынче на рынке кусок свинины, сало и доллары. Кто-то в углу приоткрыл кошелку с деревенской колбасой и маслом, и тут же началась торговля.
Навстречу одной шутке летели еще две, меткое словцо пикировалось со столь же удачным. Веселье смягчило натиск острых локтей.
— Знаете, — говорил соседу знаменитый профессор, — во время предыдущего налета на площади Керцеля никто не прятался. Все смотрели в небо и хлопали. Такой уж город — единственный на свете!
Казалось, что и тут при звуках взрывающихся бомб взорвутся аплодисменты.
Охваченный этой особой атмосферой, Станислав чувствовал, что он среди своих, среди людей, хорошо ему знакомых с давних пор по встречам на улице или в магазине, по воспоминаниям и еще по каким-то неуловимым приметам, объединявшим людей этого удивительного города.
Но, следуя привычке военных лет, Станислав не забывал оглядываться по сторонам, оценивая обстановку. Они стояли в подворотне солидного варшавского дома. Мощные кирпичные стены, такой же кирпичный свод над головами надежно предохраняли от бомб, хотя само здание было сожжено еще в тридцать девятом году. Входная дверь, которая раньше вела на лестничную площадку и далее, в расположенные на этажах квартиры, теперь была наглухо заколочена толстыми досками.
В глубине виднелся двор, заросший травой, несколько кустиков и один-единственный тополь, возле которого был воздвигнут маленький алтарь.
Однако выхода во двор не было. Его закрывала стена из ажурно уложенных кирпичей. Просвет между кирпичами позволял видеть все, что происходило во дворе, но проникнуть туда было невозможно.
Станислав заметил, что и Стасик оглядывается неодобрительно. Как видно, и он не любил подобных мест без запасного выхода.
Кристина смотрела сквозь ажурную кладку во двор, где смешно подпрыгивал маленький котенок, он играл со своей тенью, не подозревая об опасности, которая заставила людей собраться в подворотне.
