Станислав словно бы находился здесь и одновременно где-то еще, далеко отсюда. Он видел самого себя, всех их, четверых, стоящих под искалеченным пулями деревом. Вот он сам, опирающийся на костыль, мать с ребенком, варшавская девочка.
Пани Ядвига и Кристина шевелили губами. Наверное, молились.
Он глянул вверх. Над их головами в темной коре дерева светлели следы пуль, напоминая белые точки на негативах готического зала Замка. Те самые точки, которые обозначали отверстия, пробуравленные немецкими минерами для зарядов динамита.
Когда с этих негативов кто-нибудь сделает оттиски, отверстия на снимках будут черными. Как раны на теле человека.
Он не думал о смерти. Не чувствовал ни скорби, ни страха, ни отчаяния. Ничего.
Только перед глазами у него все время стояли белые следы пуль на теле дерева, наполненные соком, словно слезами.
«Негативы в безопасности, — улыбнулся он, торжествуя. — Кто-нибудь да использует их. Они расскажут о том, что происходило с нами в годы войны».
Он знал, что разные люди наблюдали за этой сценой, будучи не в состоянии им помочь. Но их бессилие превращалось в яростный гнев и страстное желание выстоять.
«Может ли мир представить себе такие минуты, как эта? Поверить в то, что с нами делали? Поверят ли этому те, кто будет жить в Варшаве через десятилетия?.. Стасик убежал, по крайней мере он расскажет нашим, как мы погибли. Но уже никто не увидит наших лиц…»
Он огляделся вокруг. Хотел проститься с городом, с уличными мостовыми, с небом над головой, с землей под ногами.
Вдруг он замер. В окне одного из домов на втором этаже под прикрытием шторы стоял молодой мужчина с небольшим фотоаппаратом в руках.
Станислав не хотел привлекать к нему внимания Бруно и отвел взгляд.
Ему показалось, однако, что обостренным слухом он уловил легкий треск вспышки. Краешком глаза заметил движение пальцев незнакомца, тот перевел кадр и снова пустил в ход вспышку для очередного снимка.
«Хорошо, что сохранится свидетельство нашей муки и смерти. Мы должны выстоять до конца», — подумал Станислав, и мысль эта словно бы умножила его силы. Он выпрямился, посмотрел Бруно в глаза.
Огромная, давящая фигура немца выступала на фоне шахматной доски из темных прямоугольников кирпичей и просветов неба.
Бруно целился из автомата, то направляя мушку прямо в грудь своим жертвам, то поднимая ее чуть выше их голов.
В подворотне блеснул низкий, длинный, косой луч заходящего солнца, и в его блеске Станислав заметил вдруг что-то, что не могло его не озадачить.
В одном из просветов кирпичной шахматной доски что-то сверкнуло. Дуло?
Что это могло быть? Неожиданный союзник? Откуда?
Может, просто соотечественник Бруно, такой же садист, позавидовал ему и решил присоединиться к затеянной им забаве?
А быть может, в этой ажурной стене просто-напросто торчала какая-то труба, которой он раньше, стоя в подворотне, не заметил. Да, скорее всего, это какая-то труба.
В этот момент из-за кирпичного переплетения за спиной немца послышался тоненький, пронзительный голос:
— Герр Бруно! Хенде хох! Герр Бруно!
Немец молниеносно обернулся, но не поднял руки вверх. Длинная очередь из его автомата застучала по кирпичам, так что во все стороны посыпались осколки.
Неожиданно, словно послушавшись призыва, он выбросил обе руки вверх, выронив автомат на землю. Потом, изогнувшись в сложном пируэте, рухнул навзничь.
Станислав несколькими прыжками подскочил к лежащему, даже не почувствовав боли в ноге.
Жесткая фуражка отлетела в угол. На забинтованном лбу виднелось небольшое темное отверстие, возле которого расцветало темное пятнышко, разливавшееся все более и более широким кругом.
Кристина побежала вслед за Станиславом.
Пани Ядвига шла медленно, она остановилась у ворот и, покрывая поцелуями Исю, увела ее в другую сторону.
Из соседнего дома прибежал молодой мужчина, тот самый, кого Станислав видел в окно с фотографическим аппаратом. За ним еще несколько молодых людей. «Фотограф» говорил, словно бы отдавая приказания:
— Быстро, пока не дали отбой тревоги! Вы уведите подальше девочку и мать с ребенком! Мы спрячем труп немца в подвале, а потом перенесем и завалим его кирпичами в том месте, где упала бомба.
Двое молодых людей, притащившие откуда-то ломы, стали отрывать тяжелые, толстые доски от входа из подворотни на сожженную лестничную площадку.
— Но… но кто, собственно, его застрелил? — не понимал Станислав.
— Увидев, как вы к нему подскочили, я решил, что это вы, — произнес незнакомый мужчина.
— Нет! У нас не было оружия…
— Смотрите! — закричала Кристина. — Пан Петр!
— Пётрек!
На зеленом дворе, за шахматной кирпичной кладкой, помеченной следами пуль Бруно, стоял Петр. В бессильно опущенной руке он держал парабеллум.
— Петр! Ты спас нас!
— Пан Петр! Как к вам добраться? — допытывалась Кристина.
Петр не отвечал. Молча смотрел он на землю, туда, где высокий порог из кирпича как бы перегораживал двор.
Петр прикусил губы, стараясь не заплакать.
Вдруг Кристина опустилась на колени, прильнув лицом к щели в кирпичной кладке. Рыдания сотрясали ее худые плечи.
Теперь и Станислав встал на колени у соседней щели.
Во дворе на пучке травы лежал Стасик и широко открытыми глазами смотрел в небо. Край распахнутой зеленоватой куртки был засыпан песком. На голубом свитере, обтягивавшем грудь паренька, виднелись мелкие, наполнявшиеся пурпуром стежки, — следы пуль, выпущенных из автомата Бруно.
Возле щеки парня лежало треснувшее стеклышко.
Станислав зажмурил глаза. Когда он их открыл, то увидел, что на глубокой темной синеве неба, заплутавшись в ветвях дерева, светит первая одинокая звезда.
ОТ АВТОРА
Возможно, кто-нибудь из читателей, прочитав эту книгу, спросит, что же в этом рассказе правда, исторически достоверный факт, который можно проверить и который могут доказать дотошные исследователи прошлого, а что литературный вымысел.
Полностью достоверна вся история Замка от начала его основания до трагических 1939–1944 годов. Правда — что в течение без малого пятисот лет Королевский замок в Варшаве разделял судьбы народа и в беде, и в радости.
Правда и то, что по плану гитлеровцев Королевский замок подлежал уничтожению, как символ польской государственности и независимости. Правда — что поляки с величайшим самопожертвованием и героизмом гасили пожар Замка в сентябре 1939 года, под обстрелом перевозили в здание Национального музея наиболее ценные предметы, а зимой 1939–1940 годов, когда Замок был разграблен немцами, сумели спасти немало бесценных фрагментов, способствовавших восстановлению его внутренних интерьеров во всем их былом великолепии. Правда и то, что были созданы фотодокументы, запечатлевшие уничтожение Замка; переданные по конспиративным каналам, они стали известны всему цивилизованному миру. Верно также, что в период оккупации проводились различные тайные акции, некоторые из них осуществлялись в стенах Замка.
