— Кис, кис, — позвала Кристина котенка.
К ее голосу присоединился восторженный детский голосок, перекрывший говор толпы.
— Киса, киса! Киса, киса!
— Ися!
«Пани Ядвига с Исей! Надо же, такой случай! Вместе поедем на Беднарскую, когда дадут отбой!»
Вдруг люди умолкли. Теперь еще отчетливей слышался птичий гомон, монотонный, высокий гул моторов в поднебесье и радостные возгласы Иси.
Заглядевшись было на беззаботную игру девочки, манившей к себе маленького котенка, люди сейчас оглянулись.
И увидели над головами жесткую военную немецкую фуражку.
ГЛАВА XXIX
Толпа заволновалась, уплотнилась, стала перемещаться. Люди передвигались мелкими, почти незаметными шажками.
Неизвестно, каким образом и когда наши друзья, стоявшие до сих пор недалеко от стены, загораживавшей выход во двор, оказались теперь прямо за спиной немца, на целую голову возвышавшегося над толпой.
Он глядел на улицу, поэтому они не видели его лица, но заметили высовывавшийся из-под фуражки бинт и рыжеватые, в мелких завитушках волосы на толстой шее.
Это был Бруно.
Огромными красными лапами сжимал он под мышкой автомат.
Они хотели отступить, но толпа напирала, делала их неподвижными.
Если он оглянется и увидит их так близко, путь к бегству будет отрезан.
Для спасения оставался лишь один шанс: ударить, оглушить его.
Они молча обменялись взглядами. Станислав медленно, очень медленно поднял свой костыль, чтобы нанести удар.
В это мгновение Бруно обернулся.
Ослепленный уличным светом, он в первый момент даже не различал никого конкретно, а видел перед собой лишь скопище людей. И этого было достаточно, чтобы вывести его из себя.
— Alle raus![42] — гаркнул он.
Гул моторов приблизился, неподалеку разорвалась бомба. По стене застучали осколки. Кто-то испуганно вскрикнул. Люди замерли.
— Los! Raus! Weg![43]
Но люди, словно ничего не понимая, оставались недвижимыми.
Бруно орал на них, обороняясь таким образом от собственного страха.
Когда он вбегал сюда, крадучись и согнувшись, ни на кого не обращая внимания, было видно, как он боится бомбежки.
Теперь же под тяжелым каменным сводом он снова обрел уверенность, чувствовал превосходство силы и одновременно ненависть к тем, кого считал бессловесными тварями.
Он, сверхчеловек, не желал делить убежища с представителями низшей расы.
Подгоняемые руганью, ударами кулака и приклада, люди по одному, по два выскакивали на улицу и, провожаемые грубым хохотом, бегом мчались к ближайшей подворотне.
Закрытая кирпичными, непробиваемыми стенами подворотня постепенно пустела.
Бруно пока не заметил их в темном пространстве убежища. Со страхом ребята думали о том, что же будет, когда они останутся здесь одни.
Вот, постукивая деревянными каблуками, выбежала актриса. За ней старушка с корзиной, наполненной провиантом. Профессор. Очки у него упали, беспомощный, полуслепой, он напрасно шарил по бетонному полу, пытаясь их найти. В этот сжатый отрезок времени Кшися увидела вдруг отражение света в стеклышках очков, подняла их и отдала профессору.
— Когда-то я читал в Берлине лекцию о непреходящем значении поэзии Гёте… — сказал профессор по-немецки, проходя мимо Бруно.
Удар прикладом в спину был ему ответом.
Но Бруно не стал измываться над жертвой. Ему хотелось побыстрее освободить подворотню.
Пани Ядвига выходила медленно, на руках она держала заплаканную, прижимавшуюся к ней Исю. В ту минуту, когда она хотела повернуть направо, следуя за профессором к воротам ближайшего дома, Бруно крикнул:
— Halt!
Она остановилась.
— Вперед! Под дерево!
Она направилась к дереву, которое росло на краю широкого тротуара. Быть может, своим спокойствием и послушанием намеревалась умиротворить зверя в человеческом облике, который радовался, причиняя людям мучения.
Бруно повернул голову.
— Jetzt Mädchen![44]
Провожаемая дулом автомата, Кшися вышла из подворотни и подошла к каштановому дереву, где уже стояла пани Ядвига с Исей на руках. Уже на ходу она одернула синий свитер, чтобы хоть немного прикрыть оборки вздымаемой ветром розовой юбки.
Потом к этому же месту подошел Станислав.
В этот момент Стасик, ловкий, словно кошка, выскочил прямо из-под рук Бруно и, невзирая на крики, петляя помчался по улице.
— Halt! Halt! Ach du Spitzbube![45]
Зеленоватая куртка метеором мелькала над тротуаром.
Воздух прорезала автоматная очередь, но мальчишка уже скрылся за углом.
Окончательно взбешенный неудачей, немец дал автоматную очередь над головами стоявших под деревом людей, так что посыпались листья и мелкие ветки.
Но на сей раз это был заранее продуманный способ издевательства. Еще одна автоматная очередь прошила новую строку над людьми — ниже, ближе к их головам.
Ися запищала, как испуганная птица.
Из-за угла выглянул Стасик.
— Иди! Иди сюда, мой дорогой! — позвал Бруно. — Если не придешь, то я застрелю этих всех!
— Стасик! Не выходи! — крикнула пани Ядвига. — Он и так нас убьет!
Стасик исчез за выщербленным углом кирпичного дома и уже больше не появлялся.
«Хоть он спасется», — с облегчением подумал Станислав. Он не знал, какие намерения у Бруно: то ли он всех расстреляет под этим деревом, то ли насладится страхом своих жертв, дождется отбоя тревоги и передаст их в руки гестапо.
Он почувствовал страх уже не за себя, а за всех тех, кого знал.
«Вынесу ли я пытки? Не выдам ли адреса? — думал он с тревогой. — А Кшися? Вдруг Исю начнут пытать на глазах у ее матери?»
Затянувшаяся неизвестность была столь мучительна, что он предпочел бы, чтобы Бруно просто нажал курок, прицелился поточнее.
Между тем Бруно наслаждался муками ожидающих смерти.
Станислав, как и тогда возле Замка, ощущал отчаяние беззащитного человека, оказавшегося во власти жестокости и насилия.
Все казалось ему теперь далеким и незначительным, а вместе с тем представлялось с неправдоподобной точностью.
Он видел, как муравей у его ног тащил травинку, которая была вдвое больше его самого. Медленные движения крыльев мотылька, усевшегося на пожелтевшем листке и ставшего еще одним желтым пятном осени. Огромные листья каштана, словно огромные ладони с пятью пальцами, махавшие, как бы прощаясь. Скользнувший по ветвям солнечный луч. «Как блеск свечей на волосах Гали», — подумал Станислав. Западная сторона неба еще алела заревом, но над ними уже распростерлась тусклая синева, темнеющая с каждым мгновением.
