Он отшатнулся.
— Ты чего? А то я о тебе вообще скажу такое…
— Все, — заверил я, — что угодно, лишь бы не правду.
— Что, — спросил он, — такая ужасная? Как же мне повезло, как повезло… С каким злодеем напарничаю.
— Тихо, — сказал я, — уходим. А то слишком уж…
Причал постепенно пустел, в потемках работать глуповато, а мы ушли вроде бы прочь, но выждали момент и спрятались сперва в тень, а потом забились в щель между двумя складами, где мощно пахнет вяленой рыбой и плохо очищенными от мездры кожами.
— Как будем действовать? — спросил он и, уловив мой непонимающий взгляд, уточнил: — Мягко или жестко?
— Полужестко, — ответил я. — Вообще-то Пиксию и Гарн можно рассматривать как противников, навязавших Дронтарии невыгодный, даже кабальный договор. Наше королевство… ну, это королевство вынудили отказаться от флота, а это нарушение наших прав! Чего ржешь? Мы здесь — значит, наших. Общечеловеческих. Мы же за справедливость и равноправие?
Он вскинул брови.
— Равноправие?
— Между королевствами, — пояснил я. — А потом со временем и до человечков дойдем.
Он кивнул.
— А пока никакой жалости?
— Не переборщи, — сказал я. — Вдвоем такую махину не приведем в бухту. Должно остаться не меньше половины народа. Особенно тех, кто занимается кораблем, а не товарами.
— Значит, будем гуманистами?
— В меру, — уточнил я. — Гуманизм без меры — это тот же фашизм… потом объясню.
Он буркнул:
— Это «потом объясню» я от тебя по сто раз в день слышу. В общем, рубим всех, пока не остается их мало? Тогда вспоминаем, что мы гуманисты, так?
— Точно, — согласился я. — Но помни, купцов можно рубить всех, не жалко, а специалисты всем нужны и при любом режиме. На этом стоит прогресс!
Самое трудное, как я полагал, проникнуть на сам корабль, однако, к моему изумлению, сходни остались на месте, просто непростительно, но Фицрой толкнул меня в бок и указал в сторону города.
Два пьяных голоса, распевающих непристойную песню, приближаются к причалу, вскоре показались два оборванца, идут в обнимку — то ли крепкая дружба, то ли поддерживают друг друга.
Когда они и по сходням еле-еле перебрались на корабль, стало понятно, что по веревочной лестнице точно бы не забрались.
— Надо вслед за ними, — сказал я, — пока не вернулись остальные гуляки. А то потом не пробраться.
— Давай, — сказал он. — Я пойду первым.
— Нет, — возразил я. — Я ученик чародея, помнишь?… У меня выше чутье. Если велю прятаться, тут же замирай, как дохлая мышь. Все понял?… А теперь давай тихонько, медленно и печально.
Фицрой тоже набросил плащ на голову, так и пошли почти в открытую, только что стараясь не шуметь, а когда миновали сходни, я кивнул в сторону огромной груды мешков с овечьей шерстью.
— Вот за ними и схоронимся.
Он буркнул:
— Дурно пахнет.
— Зато деньги, — напомнил я шепотом, — которые выручишь за них, ну совсем не пахнут!
— Свинья ты, — сказал он сердито. — Разве это главное?
— А что, — шепнул я, — для тебя важнее: деньги или приключения?
— Конечно, — ответил он уверенно, — приключения!.. Но, понятно, чтоб с деньгами. Если без денег, то это уже неприятности, а не благородные мужские приключения.
Когда затихли голоса и прекратилось хождение по палубе, я слышал, как убрали сходни, корабль отодвинулся от пристани достаточно далеко, чтобы даже с разгона не перепрыгнуть на корабль, там встали на якорь и, как догадываюсь, подняли веревочную лестницу.
Постепенно все затихло, я сам не уловил момент, когда погрузился в сон, а очнулся от зловещей красноты, проникающей в глаза даже через плотные веки.
На корабле слышится негромкий говор, в борта бьют волны, над головой лениво хлопает парус, корабль уже в море, рассвет вот-вот, на востоке уже искрится горизонт.
Я начал тихо-тихо выползать из под груды мешков с шерстью. Фицрой, похоже, уловил, хотя я стараюсь двигаться, как мышь, в красном лунном свете мелькнул его силуэт, приблизился, прячась в тени.
— На корабле восемнадцать человек, — сказал он шепотом. — Капитан, два помощника, трое купцов, четыре грузчика и одиннадцать матросов. И ни одной женщины, дикари…
— Начнем с капитана, — сказал я, — не вздумай зарубить штурмана.
— Штурмана?
— Это проводник, — объяснил я, — который знает, как плыть. Простые моряки умеют только парус распускать да веслами грести… В общем, смотри не убей никого из нужных нам. Сами мы с кораблем не управимся.
Его лицо стало озабоченным.
— Ты уже говорил. Ничего страшного, они от берега далеко не уходят. Можем заставить на веслах доставить… Да понял, понял!
Я на цыпочках, держась в тени, пробежал до двери капитанской комнаты. Дверь легко подалась, хорошо, даже не закрыто на засов, в тесной кабинке две узкие койки под стенами, между ними небольшой столик, капитан и его помощник спят каждый лицом к стене, хотя должны бы стоять на мостике. Но, конечно, не после гульбы в городе и похмелья.
Я не успел сказать слова, как спавший слева быстро вскочил, блеснула рукоять ножа. Пистолет в моей руке дернулся словно сам по себе, второй на койке подхватился тоже, цапнул стоящий у изголовья меч.
Второй выстрел прогремел вроде бы даже громче. Соратник капитана дернулся и застыл, я отступил, толкнул дверь и в тревоге выскочил наверх.
На залитой лунным светом палубе начали шевелиться разбуженные странными звуками люди.
Я закричал страшным голосом:
— Всем оставаться на местах!.. Корабль захвачен!.. Кто поднимется — умрет!
Фицрой в двух шагах от меня, чтобы не задеть мечом в бою, сказал громко:
— Капитан убит!.. Теперь мы командуем!.. Кто против — пусть встанет!
Они продолжали шевелиться под тряпками и одеялами, ночью прохладно даже в самом южном море, но подняться никто не решился, наконец один, осмотревшись, сказал неуверенно:
— Вас только двое?… А здесь шестнадцать человек…
Я сказал резко:
— Это немного. Если хотите попытаться… давайте. Я с вами согласен — шестнадцать — это много. Чтобы управляться с этим кораблем, достаточно и шестерых.
Край оранжевого солнца поднялся из-за края земли, мир залило золотистым огнем, но команда только таращила еще пьяные со вчерашнего глаза, морщатся от яркого света и даже со вздохами прикрываются руками.
— Теперь слушайте все, — приказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более страшно и зловеще, — прежний курс отменяется. Сворачиваем к берегу.
Фицрой уточнил:
— Поворачиваем обратно.
— Но вдоль берега, — добавил я. — Всем, кто управляется с парусом, — встать!
Поднялся только один, лохматый, поскреб бороду, посмотрел на меня сонными глазами, на Фицроя, сказал нехотя:
— А если откажемся?
— Капитан, — ответил я, — и второй, что с ним в каюте, убиты. Нам не жалко отправить к рыбам и побольше народу… Непонятно?
Он буркнул:
— Понятно. Ребята, опустите парус. Гонтарь, усади гребцов, пусть развернут корабль.
Я спросил с интересом:
— Вот так примитивно?… А парусом слишком сложно? Или квадратным нельзя?. Ладно, все впереди. Побыстрее!
Я оставался на корме и оттуда бдительно следил за каждым движением экипажа. У них пока что идут переговоры шепотом: я вроде бы главнее, но опаснее выглядит Фицрой. Он, чтобы показать, кто есть кто, молодецким ударом меча срубил выступающий конец отесанного бревна, за который цепляют канаты.
Это впечатлило, про меня почти забыли, смотрят на него с уважением и опаской.
Корабль развернули, затем снова подняли парус. Мне кажется, не мучай всех жуткое похмелье, на двух сумасшедших бросились бы сразу, а так долго соображали, кто они сами и почему кругом вода, затем начали приходить в себя, вполголоса переговариваться…
Продолжая работать, ко мне зигзагами начали приближаться двое, бесцельно перекладывая связки канатов, а когда я демонстративно не замечал, один, приободрившись, взмахом руки позвал еще двух, и уже вчетвером, делая вид, что зачем-то тянут канат на корму, приблизились ко мне на расстояние, когда можно попробовать напасть.
Я все же дождался, когда разом выпустят из рук канат, один крикнул диким голосом: «Хватай его!» — и вчетвером бросились ко мне.
Мои руки и даже указательные пальцы в готовности, и как только в ладонях возникли пистолеты, грянули выстрелы. Я всадил в них по две пули в каждого и еще свалил троих, что бросились им на подмогу.
Фицрой, двигаясь быстро и красиво, двоих рассек пополам, что устрашило не меньше, чем загадочный шум выстрелов, после которых семь человек рухнули, обливаясь кровью.
Я внимательно оглядел застывших пленников мрачно и с угрозой.
— Осталось семеро… Кого еще отправить на корм рыбам?… Еще не поняли?… Эй ты, лохматый! Ты хоть Что-то сообразил?
