— А кто руководит «Грин эйдженси» в Нью-Йорке?
— Арон Грин, — ответил Сэм Викарсон. — Филантроп, покровитель искусств, издатель собственных стихов. Превосходный человек!
— Мой единоверец, — добавил Алан Мартин. — Только он из «наших» в Бирмингеме, а не в Новой Англии, Коннектикут, — там, где мы, евреи, ели свою колбасу или получали по шее от поляков... Все это я записал.
Ярлыки, нация ярлыков...
Эндрю Тривейн сделал еще пометку на обороте конверта.
— Ничего себе, ценная информация, раби Мартин.
— И это после того, как вы убедились в моей эрудиции? Жестокий вы человек, господин председатель!
— Мы ценим вашу эрудицию, Сэм... Не так ли, Алан? Как ценим и ваш изысканный вкус при выборе подарков!
С этими словами Тривейн взял фонарик и нажал на спинной плавник акулы. Однако лампочка в пасти акулы почему-то не загорелась.
— Надо было купить батарейку. Так... Что же намерен сообщить наш ученый советник?
— Чепуху... Забавно, терпеть не могу это слово, а пользоваться им приходится часто. В данном случае оно самое подходящее...
Викарсон встал с кушетки, подошел к телевизору и побарабанил по нему пальцами.
— Что значит «чепуха»? — спросил Тривейн.
— Есть такой термин — no volotore. По крайней мере, это мой термин. — Викарсон повернулся и взглянул на Мартина и Тривейна. — Годдард пригласил сегодня юриста, но тот ни черта не понял, no volotore — ни черта не смог предложить... Правда, Годдард и пригласил-то его только для того, чтобы убедиться, что никаких противоречий с законом нет! Вот и все. И тот, конечно, мало что знает об этом деле.
— Господи, — сказал Мартин, — я опять ничего не понимаю!
— Глупый еврей! — Викарсон запустил в Мартина пустой пепельницей, которую тот ловко поймал левой рукой. — Да это просто прикрытие — наблюдатель, который смотрит на происходящее, словно судья! Он ловил нас на слове и задавал вопросы не по существу, потому что его больше всего интересовали формулировки... Понимаете? Он убедился, что у него не будет проблем. И попомните мое слово: сегодня не было сказано ничего такого, что можно было бы использовать в суде...
Закончив эту тираду, Викарсон откинулся на спинку кресла.
— Все это, конечно, очень хорошо, мистер Блэкстоун, — проговорил Тривейн, — но почему это вас беспокоит?
Тривейн специально сделал так, чтобы показать молодому Сэму, что он весь внимание.
— Очень просто, командир! Никто не пригласит юриста, и уж тем более из корпорации, никто не поставит его в столь сложную ситуацию, если только юрист не запуган до смерти. Спросите его о чем-либо — этот человек ничего не знает! Поверьте, мистер Тривейн, он и в самом деле знает меньше, чем мы!
— Вы начинаете применять тактику судьи Студебейкера, — заметил Тривейн, — больше рассуждаете на абстрактные темы...
— Ни в коей мере, мистер Тривейн. — Викарсон перестал расхаживать по кабинету и направился к кушетке.
Усевшись, поднял один из лежавших на чайном столике листков.
— Я сделал несколько заметок, — продолжал он. — Конечно, не аналитических, как Алан. Я ведь имел дело с опытными людьми, мне пришлось изворачиваться, задавать разные вопросы... И все же удалось кое-что выяснить... Но сначала ответьте мне на один вопрос: что бы вы сказали о тайном сговоре между двумя как бы противниками в ущерб третьей стороне?
Тривейн и Мартин переглянулись и снова впились глазами в юриста.
— По-моему, ничего такого, что можно было бы использовать в суде, сегодня сказано не было, — проговорил Тривейн, закуривая сигарету.
— Конечно, вопросы о квалификации сотрудников оспорить в суде невозможно. Но если добавить еще кое-какую информацию и копнуть глубже, такая возможность появляется.
— Что вы имеете в виду? — спросил Мартин.
— Годдард опустил тот факт, что он — то есть «Дженис индастриз» — не сообщил о квотах для стали, установленных президентом Комиссии по импорту в марте прошлого года, перед тем как были опубликованы статистические данные. То, что «Дженис» получила от «Тамисито» из Японии огромное количество железных болванок, было объяснено благоприятными рыночными условиями и умением заключать сделки.
Тривейн кивнул, а Мартин включил на несколько секунд подаренный ему фонарик.
— И что? — спросил он.
— А то, что в августе «Дженис» пустила в ход долговое обязательство на несколько миллионов долларов... Мы, юристы, всегда следим за подобными сделками: обидно, что нанимают не нас, ведь это всегда хороший гонорар... Простите, я несколько отвлекся. Фирмой, подписавшейся под долговым обязательством, была чикагская «Брэндон энд Смит», очень большая, и я бы даже сказал, аристократичная компания. Но почему именно Чикаго? У них полно своих фирм в Нью-Йорке...
— Продолжайте, Сэм, продолжайте! — сказал Тривейн. — И какой же вы сделали вывод?
— Я бы объяснил это так. Правда, мне пришлось кое-что для этого выяснить... Две недели назад «Брэндон энд Смит» приобрели третьего компаньона. Им оказался некто Йан Гамильтон, безупречный юрист и...
— Тот самый Гамильтон, — наклонившись вперед с конвертом в руке, перебил Сэма Тривейн, — что работал в президентской Комиссии по импорту?..
— Комиссия была распущена после того, как доклад отправили в Белый дом. В феврале, девять месяцев назад... И хотя никто не знал, примет ли президент предложенные ему рекомендации, пять членов комиссии, как и ожидалось, продолжали хранить молчание относительно своих выводов, несмотря на официальные запросы...
Выпрямившись в кресле, Тривейн сделал какую-то пометку на конверте.
— Отлично, Сэм... Это хороший след... Что-нибудь еще?
— Так, мелочь... Хотя, конечно, кое-что вы можете извлечь...
Они говорили еще целых сорок пять минут. Тривейн больше не делал пометок на конверте, он занялся приготовлением мартини из ингредиентов, затребованных из служебной комнаты. Анализ встречи с представителями «Дженис» был почти закончен.
— Вы перетряхнули наши мозги, мистер Тривейн, — сказал Викарсон. — О чем вы, интересно, думали?
Тривейн встал с кресла и показал конверт. Затем подошел к сидевшим на кушетке Викарсону и Мартину и положил конверт на кофейный столик.
— Я думаю, что мы получили то, к чему стремились...
Викарсон подвинул конверт так, чтобы он оказался между ним и Мартином, и оба они стали изучать аккуратно выписанные имена:
"Эрнест Маноло — Пасадена
Ральф Джемисон — Хьюстон
Джошуа Студебейкер — Сиэтл
Митчелл Армбрастер — округ Колумбия
Арон Грин — Нью-Йорк
Йан Гамильтон — Чикаго".
— Внушительный список, Эндрю, — сказал Алан Мартин.
— Весьма. Каждый из здесь упомянутых участвовал в проводимых «Дженис» крупных операциях, совершенных при обстоятельствах весьма необычных. И что самое интересное, все эти люди связаны друг с другом!
Судите сами: Маноло — урегулирование спорных вопросов с рабочими, Джемисон — вопросы дизайна, Студебейкер — в высшей степени подозрительный вердикт с точки зрения федеральных властей. Далее, Армбрастер и его люди, которые не имеют ничего общего с «Дженис индастриз» в Калифорнии, но заступаются за нее в сенате; Арон Грин распределяет большую часть денег национального лобби — интересная, между прочим, любезность со стороны «Дженис индастриз»... И наконец, Йан Гамильтон! Кто знает, что за ним стоит? Особенно меня беспокоят личности, так или иначе связанные с президентом, имеющие отношение к контракту в сто миллионов долларов, где главным подрядчиком выступает министерство обороны!
— И что же вы будете делать? — спросил Мартин, забирая у Сэма конверт. — Мы можем собрать на каждого из этих людей все интересующие нас сведения...
— Не возбуждая ненужного интереса?
— Думаю, что смогу, — сказал Викарсон.
— Я так и думал, что вы сможете, — рассмеялся Тривейн. — Пожалуйста, сделайте это быстро и хорошо... Кроме того, пусть у Маноло, Джемисона и Студебейкера возьмут интервью: по вопросам переговоров «АФТ-КПП» в Пасадене, об изменении планов в хьюстонских лабораториях и по поводу судебного заключения в Сиэтле. Возможно, мы ничего не добьемся, поскольку каждый мог действовать в одиночку, хотя лично я так не думаю... Кто знает, быть может, нам и удастся узнать, как «Дженис» проворачивает свои операции. И даже если эти люди не имеют к компании никакого отношения, мы все равно получим довольно полное представление о методах ее работы...
— Ну а что с тремя остальными? — спросил Мартин. — Я имею в виду сенатора, Грина и Гамильтона...
— Оставим их, пока не получим интервью от других, — сказал Тривейн. — Сейчас самое важное — скорость и конспирация. Никто не должен догадываться, чем мы заняты. Возьмем на вооружение «боннеризм»: неожиданная атака, клещи. Мы должны действовать так, чтобы ни у кого не осталось времени на обдумывание и подготовку объяснений... Сегодня еще можно позволить себе отдохнуть, но завтра начинаем работать на заводах — от Сан-Франциско до Денвера. Да, господа, этого требует история! Мы продолжаем. Правда, тут возможна некоторая уклончивость...
