– А что степняки? Мне говорили, что они доставляли нам много хлопот.
– Это правда. Но степные племена, стоявшие на стороне хана, подчинялись ему лишь формально. Они жалили нашу рать ударами в спину и то только тогда, когда были уверены в том, что смогут быстро уйти в степь или в леса. На крупные отряды нападать не решались. С ними надобно разбираться отдельно. Это возможно. Но руководить таким делом надо не из Москвы. Главный воевода должен находиться у стен Казани.
– Я понял тебя, Дмитрий! Благодарю. Взятием Казани буду руководить я.
– Значит, следует готовиться к большому походу?
– И не к одному, князь!
Ургин вновь удивленно взглянул на государя, сосредоточенно смотревшего на лед Москвы-реки.
– Что это означает?
– А то, что сначала я должен посмотреть на Казань. Нельзя рубить сплеча, бросать воинов на губительный приступ, допускать неоправданные потери в войске. Но об этом мы поговорим позже. Прошу держать в тайне наш разговор. Знаю, что в этом я всецело могу положиться на тебя.
– Благодарю за доверие, государь.
Великий князь улыбнулся.
– Ну а теперь поговорим о другом, интересующем не только тебя, но и многих бояр, особливо моих дядьев Михаила и Юрия Глинских, а также митрополита Макария.
– Ты о своей женитьбе?..
– А разве ты сам вчера не говорил, что мне пора жениться?
– Говорил. – Ургин тоже улыбнулся.
– Так вот, митрополит, а особенно дядья мои Глинские предлагают мне связать жизнь с какой-либо иноземной особой королевского или княжеского рода. Насколько мне известно, они даже ведут с кем-то тайные переговоры. Я в их дела не вмешиваюсь. Пусть суетятся с этим и не лезут в дела государства. Я же твердо решил жениться на русской девушке. После того как свершится таинство венчания меня на царство. Как бы ни старались Глинские и ближние бояре выбрать мне невесту на иноземщине, только я решу, на ком мне жениться. У русского православного царя должна быть русская православная жена. Такова моя воля, и ее не изменить никому.
– А что, государь, и девушка на примете уже есть?
– Тебе, князь, скажу. Есть!
– Кто же она?
– Анастасия Захарьина.
Ургин поинтересовался:
– Где ты познакомился с ней?
Иван вздохнул.
– Мы не знакомы. На прошлую Пасху пир в Кремле устраивали, пригласили много знатных московских бояр с семьями. Захарьиных в том числе. Я, ты знаешь, не люблю гулянья, потому ушел в разгар веселья и на пир смотрел со стороны. Тогда-то и увидел в первый раз Анастасию. Она мне очень понравилась. Не сказать, что красавица писаная, обыкновенная девушка, но чем-то зацепила мое сердце. Да так, что, кроме нее, мне никто не нужен. Если быть свадьбе, то иной невесты мне не нужно. Я пойду под венец только с Анастасией.
Ургин спросил:
– Так это дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина?
– Да.
– Наслышан о ее кротости и благочестии. Достойный выбор.
– Ты одобряешь?
– Да, государь, – твердо ответил Дмитрий.
– Пока об этом знаешь ты один, князь.
– Но твое решение, государь, не может долго оставаться тайной.
– Скоро о нем узнают все. Но не сейчас.
– Воля твоя.
– Вот и поговорили. Поедем теперь к торговым рядам, поглядим, что за оружие выставили на продажу наши мастера и иноземные купцы.
Великий князь направил коня к площади. За ним поспешили Ургин и стражники, внешне не заметные.
Иван проехал вдоль рядов, рассматривая сабли, копья, доспехи. Он остановился у лавки, пред которой на деревянных лафетах были выставлены пушки разных калибров.
Оружейник в пояс поклонился великому князю.
– Здравствуй, государь!
– И тебе того же, – ответил Иван и спросил:
– Как звать тебя, мастер?
– Ефим Куриша, государь.
– Мелковаты пушки у тебя, Ефим Куриша. Из них только по воробьям стрелять.
– Почему обижаешь, государь? Пушки хорошие. В самый раз по коннице вражеской бить или по пешим.
– В поле они, может, и хороши, – согласился Иван. – А вот крепостные стены из них не пробьешь.
– Так на крупные, дальнобойные ни заказов, ни покупателя нет. Коли есть потребность, ты только скажи, мы пушки получше иноземных отольем. От их ядер каменные стены на куски разлетаться будут.
Из-за угла вышел другой мастер, угрюмый с виду.
Он тоже поклонился в пояс, приветствуя великого князя, и заявил:
– Ефим дело говорит. Нужны пушки, любые отольем. Да вот не только в них сила твоя, государь, должна быть.
– Кто такой? – спросил Иван.
– Богдан Сумбуров.
Куриша добавил:
– Бедовый малый, государь, но мастер большой.
– Почему его Бедовым кличут?
– Правду-матку в глаза режет, не глядя, вельможа пред ним или такой же мастеровой. Оттого и беды наживает.
– Вот как? – Иван посмотрел на Дмитрия, перевел взгляд на Сумбурова. – А что, Богдан, может, и мне чего скажешь?
– Скажу, государь! Только ты выслушай до конца, а потом решай, казнить меня или миловать.
– Сразу за слова и казнить? Этого не будет. Говори, ничего не бойся. Но только правду!
Богдан перекрестился.
– Вот те крест, правду скажу!
– Ну?..
– Дядья твои, государь, князья Глинские обнаглели без меры. Третьего дня вечером по Москве разъезжали. Тут недалече улица узкая. По ней навстречу князьям старуха немощная воду на санях тащила. Так Глинские не объехали ее, не пропустили, а кнутом сбили со своего пути. Так отделали бабку, что та тут же дух испустила. Они только посмеялись, а князь Юрий крикнул: «С дороги, смерды! Или ослепли? Не видите, кто едет? Так поймете! Одна вон уже узнала».
Великий князь резко выдохнул, но смолчал.
Сумбуров же повернулся к Ивану спиной и продолжил:
– Тулуп распорот, видишь, государь? Так это другой твой дядя, князь Михаил Васильевич, и меня кнутом огрел, когда я помочь бабке хотел. А стража чуть конями не затоптала, кинулась народ с улицы разгонять. Вот и желаю я у тебя, государь наш, спросить. Почему вельможи бесчинствуют, безобразничают без всякой меры? Нас за людей не считают, держат хуже скота! Почему ты, великий князь, защитник народный, допускаешь такой произвол?
Глаза Ивана потемнели.
– Когда это было?
– Три дня назад. Вчера ту бабку на кладбище отнесли.
Великий князь повернулся к Ургину.
– Слышал, Дмитрий?
– Как не слыхать, государь!
– Богдану Сумбурову нынче же шубу новую выдать. Родственников бабки найти, от моего имени попросить прощения да денег дать. Хотя нет, это другие сделают. А ты, Богдан, прости, коль так вышло. Не сомневайся, с князьями Глинскими у меня будет серьезный разговор. По всей строгости спрошу с них за бесчинства. Обещаю.
Сумбуров смутился, затем его смятение сменилось опасеньем.
– Как бы мне потом князья не только тулуп или шубу обещанную не располовинили, а и башку с плеч не снесли!
– Не бойся, – твердо сказал Иван. – Ходи смело, никто не посмеет тронуть тебя. Да и других тоже. Ты, Богдан, пушки лей. Скоро нам их много понадобится.
Сумбуров спросил:
– Уж не на Казань ли вновь поход собираешь, государь?
В разговор вступил Дмитрий:
– Тебе, Богдан, этого знать не надо! Нельзя задавать великому князю такие вопросы. Выложил обиду свою? Получил ответ? Поговорил с государем, ну и довольно.
Тем временем вокруг собралась немалая толпа. Ратники особой стражи, подошли вплотную. Они оставались незамеченными, но были готовы защитить государя. Да и князь Дмитрий с Григорием были начеку, зорко всматривались в толпу.
Иван же обратился к народу:
– Кто еще хочет чего сказать или подать жалобу? Всех выслушаю.
Но люди промолчали.
– Тогда, православные, с праздником вас. Гуляйте, люди добрые.
– И тебя, государь, с праздником!
Великий князь с Ургиным отъехали на площадь.
Иван попридержал коня, повернулся к Дмитрию и спросил:
– Что по дядьям сделать посоветуешь?
– В том я тебе не советник, государь! Но оставлять безнаказанным поведение князей Глинских нельзя. Так и до бунта недалеко. Ты видел, как слушали тебя люди, верили в то, что защитишь, восстановишь справедливость. Пока жива та вера, ты в силе, потеряешь ее – лишишься власти.
– Жаль, не понимал я раньше, что дядья в борьбе с Шуйскими не о государстве радеют, а хотят отнять у них власть. Федьку Воронцова не послушал, он же предупреждал меня о том, что Глинские хотят убрать Шуйских лишь для того, чтобы занять их место. Я поверил не Федору, а навету на него, отдал друга на растерзание. Я сильно жалею об этом, Дмитрий, только прошлого не вернешь.
– Юн ты был, государь, чтобы разобраться, где правда, а где ложь. Вельможи окутали тебя сетью лжи. Не вини себя. Жить надо настоящим и будущим. Оно у тебя, поверь, великое, коли, повторюсь, сохранишь да приумножишь народную веру. Ошибки допускает всякий человек. На них люди учатся.
Иван тряхнул головой так, что шапка чуть не упала в снег.
– Ладно! С дядьями разберусь, да и бояр поприжать срок пришел. С этим справлюсь.
