– Слышал, как плакала.
– Кого посоветуешь позвать?
– Народ хвалит молодую знахарку Домну, дочь скорняка Терентия Чуйнова. Поговаривают, что ей в лечебном деле равных нет. Особливо как раз по детским болезням.
– Где найти ее?
– У Чуйновых дом на Покровке, рядом с храмом Святого Василия. Где точно, не знаю, но там спросишь, народ подскажет. Только один не езди.
– Я давно с собой охрану не беру, и ничего.
– Береженого, как говорится, Бог бережет.
– Кого мне опасаться, Гриша?
– Да тех же Глинских. Ты же вместе с государем по Москве ездил, когда на них Богдан Сумбуров пожаловался. Дядья Ивана могут подумать, что ты государя против них настроил, воспользовавшись случаем. А Глинские ничем не лучше Шуйских, если не хуже. Людишки у них как на подбор, один паскуднее другого, способны на любую подлость. Возьми с собой Ваську Угрюмого. Тут ему особо делать нечего, да и дом он на Покровке поставил, дорогу знает. А проводит тебя, вернется. Так и мне спокойнее будет. Прислать?
Ургин махнул рукой.
– Давай! Все одно по-своему сделаешь, за мной следом Угрюмого пошлешь. Я у ворот жду.
До позднего вечера 15 января в Успенском соборе Кремля шли приготовления к венчанию на царство. В центре храма был устроен деревянный ступенчатый помост, чертог, обшитый красным сукном и бархатом. На него поставили царский трон и кресло митрополита, покрытые золотыми наволоками. Чертог окружали скамьи, убранные дорогими тканями. Повсюду расстелили красные дорожки.
Дмитрий Ургин приехал в Кремль до рассвета на следующий день, 16 января. В шесть утра он прошел во дворец. Иван не спал, сидел в палате, где собирались думные бояре, и о чем-то крепко размышлял. На нем сияли золотые одежды.
– Здравствуй, государь!
Иван вздрогнул.
– Это ты, князь Дмитрий?
Ургин поклонился.
– Я, государь.
– Здравствуй. Рад видеть тебя. Проходи, садись на скамью.
Дмитрий устроился рядом с великим князем и спросил:
– О чем думаешь в этот праздничный день?
– Да вот размышляю, не поторопился ли я, согласившись на царское венчание? Достоин ли такого высокого титула?
– Дело вспять не повернуть. В Успенском храме уже все готово. К Кремлю со всей Москвы идет народ. Я проезжал, видел. Пока людей немного, но еще рано. Думаю, вся площадь и ближайшие улицы будут забиты толпой.
Иван неожиданно сказал:
– Я слышал, дочь у тебя захворала. Сильно ли болеет?
Ургин удивился. Великий князь все знает, помнит даже то, что было сказано мимолетно.
– Слава Богу, хворь отступила. Знахарка помогла, совсем молодая, но шибко сведущая в своем деле.
– Ну и слава Богу! Что-то боязно мне, Дмитрий.
– Так нельзя, государь. Соберись!.. Тебе следует вести себя по чину, с достоинством принять титул. Бояре, народ должны увидеть в тебе уверенного в своих силах государя, истинного царя, а не растерянного юношу. От этого многое зависит. Отбрось сомнения. Ты принял правильное решение. На том и стой, да построже. Я буду рядом и в храме, и потом, в процессии буду. Коли что, взгляни на меня, подбодрю.
Иван улыбнулся.
– Ничего, справлюсь.
Тем временем в храм пришел митрополит, с ним весь клир. Они прошли в алтарь, там облачились в святительские одежды и стали ждать переноса в собор царских регалий: шапки Мономаха, животворящего креста, святой бармы и золотой цепи.
Дмитрий подошел к окну.
– Начинается, государь. Бояре торжественно несут в храм царские регалии. В дверях их ждет митрополит Макарий. Вельможи собираются. Скоро и тебе в храм идти.
Великий князь поднялся из кресла, расправил плечи и повторил:
– Ничего, справлюсь.
В палаты вошел молодой человек в монашеском одеянии, опустился на колено и сказал:
– Государь, святейший митрополит Макарий просит известить тебя, что все готово.
– Ты сам кто будешь?
– Иван. Дьякон.
– Почему митрополит тебя послал?
– Я при владыке в писцах состою. Не знаю, почему он меня выбрал.
– Хорошо, ступай. Передай, иду.
Дьякон поклонился и покинул палаты.
Великий князь взглянул на Ургина.
– Пора, князь.
– Ступай с Богом, государь. Я за тобой.
Иван, сопровождаемый многочисленными придворными, под колокольный звон кремлевских храмов вышел из дворца. Дмитрий старался держаться как можно ближе к великому князю. Парадные одежды Ивана ослепительно блистали золотом и самоцветами.
Процессия медленно двинулась к Успенскому собору. Народ, собравшийся на площади, с любопытством смотрел на происходящее.
В храме великий князь и митрополит взошли на помост и сели на свои места. Духовенство расположилось на скамьях. Бояре и придворные чины остались стоять.
Государь выждал, пока говор уляжется, поднялся и обратился к митрополиту Макарию, который тоже встал, c просьбой благословить на царство. Митрополит выслушал Ивана и сказал ответную речь, в которой признал права великого князя на престол.
Иван встал на колени. Митрополит возложил животворящий крест на его обнаженную голову и произнес молитву.
После нее он взял с золотого блюда бармы – драгоценное оплечье, украшенное религиозной символикой, возложил их на Ивана и произнес:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Макарию поднесли царский венец – шапку Мономаха.
Он трижды перекрестил им Ивана, потом возложил венец на его голову и повторил:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Иван поднялся с колен.
Митрополит перекрестил его и сказал:
– О боговенчанный царь, князь великий Иван Васильевич, всея Руси самодержец! Прими от Бога хоругви великого царства Русского, блюди и храни его! Божьей милостью радуйся, о боговенчанный царь, князь великий Иван Васильевич, всея Руси самодержец.
В храме запели многие лета. Митрополит поклонился государю.
Боговенчанный царь обернулся к боярам. Те тут же опустились на колени, истово крестясь под пение церковного хора.
В завершение церемонии государя подвели к царским вратам. Митрополит совершил над ним обряд миропомазания.
С этого момента царь становился помазанником Божьим.
Из Успенского собора государь в полном царском облачении вышел на площадь. По пути бояре по старинному русскому обычаю осыпали его золотыми монетами.
Народ, собравшийся на площади в огромном количестве, встретил появление боговенчанного царя таким гулом, что не слышно стало колокольного звона. После чего люди упали на колени, выказывая этим свое полное повиновение помазаннику Божьему.
Иван стоял и смотрел на тысячи людей, приветствовавших его земным поклоном. Они делали это не по команде вельмож или стражи, но по своему желанию. Только тогда шестнадцатилетний Иван Васильевич в полной мере осознал все могущество царской власти, а с ним и колоссальную ответственность пред теми, кто стоял на коленях, пред всем православным народом.
Он невольно сам поклонился людям, хотя и не должен был этого делать. Народ вновь возрадовался. Простым людям кланялся сам царь. Площадь опять огласилась неописуемым шумом восторга.
Самодержец прошел в Архангельский собор, чтобы поклониться могилам своих предков. На этом пути бояре тоже осыпали его золотом. Оттуда Иван направился в домовую церковь – Благовещенский собор. Потом он вернулся во дворец.
В это время народ, собравшийся на площади, бросился в Успенский собор. Каждый желал взять себе на память об этом поистине знаменательном событии кусок ткани на счастье.
Одним из первых у помоста оказался Григорий Тимофеев. Он схватил с подножия трона изрядный кусок бархата, но на него тут же налетели посадские мужики. Григорий, обладавший недюжинной силой, отбил нападение, однако какой-то прыткий мальчуган лет десяти выхватил-таки у него из рук кусок бархата.
Григорий воскликнул:
– Ух ты, ловкач! Погоди, вороватая твоя душа, отыщу, розгами угощу.
Молчун, оказавшийся рядом и отпихивавший от себя мужиков плечами, спросил:
– Чего ругаешься, Гриша?
– Да как тут не ругаться, Андрюша? Из-под носа трофей увели. И кто? Малец лет десяти, но шустрый до невозможности.
– Так это же сын Ивана Бурлака. Я видел его и еще подумал, чего это он возле тебя вьется.
– Бурлака? Чего это у Ивана сын такой вороватый?
– Хитрый он, Гриша, а воровством не промышляет. Ты погляди, что вокруг-то деется! Всяк норовит что-нибудь да унести отсюда. Добро еще, что без драки обходится. Так что не серчай на Мишку, сына Бурлака. Ты бы на его месте да в эти года поступил бы точно так же.
– Ладно. Хоть свой, не обидно. А что, все наши здесь?
– Не знаю. Видел Карпа Смуглова, Афанасия Дубину, Васька Угрюмого, больше вроде никого.
– А кто службу несет?
Молчун улыбнулся.
– Все и несем. Хотя какая сейчас служба? В Грановитой палате столы накрывают для праздничного обеда. Вельможи до ночи гулять будут. Их, что ли, охранять?
– Государя! Или не в том наш долг?
– В том. – Молчун согласно кивнул. – Тогда командуй, начальник.
