Он бросил второй окурок в камин.
— Можно сказать, — продолжил Паркинсон с каким-то завистливым восхищением, — ты заслуживал выигрыша. Сделал мастерский ход, позвонив сначала по неверному номеру перед тем, как связаться с полицией, чтобы тверже установить свое алиби. И сообщил все данные, адрес и прочее? Ты был прав: говорил мне, что убийца зарвется, так оно и вышло.
Движение за моей спиной стало более заметным. Я увидел на фоне темной стены лицо Берджесса, напоминавшее морду спаниеля.
— Игра окончена, мистер Кертис, — произнес он. — То письмо при вас?
Оно было при мне. Я достал его из кармана и подал ему. Берджесс подошел к Паркинсону.
— Смотрите, мистер Паркинсон! — Он быстро перелистал страницы. — Чернила, какими сделана подпись. Это стало завершающим штрихом. Потому что, видите… — Берджесс снова обратился ко мне: — Ваша авторучка при вас? Будьте добры, распишитесь на этом листе. Спасибо. Теперь вы, мистер Паркинсон. Теперь я.
Берджесс достал из кармана авторучку и склонился над листом. Я не понимал, к чему он клонит. Оказалось, что ручка не пишет. Поводив ею по бумаге, он отложил ее.
— Видите? Это авторучка мистера Грэма. Ручки с чернильницей в его квартире не было. Заметили, мистер Кертис? Значит, если он не расписывался этой авторучкой, то чем он, черт возьми, расписался?
— Он не расписывался, — проговорил Паркинсон. — Мы это установили.
Берджесс сурово посмотрел на него.
— В нашей работе мы не употребляем слово «установили», пока это не установлено. Догадок, чистой дедукции для нас недостаточно. Итак, если Грэм не расписывался, тот, кто подписал письмо, был его автором. Согласны?
— Конечно.
— Тогда, — он поднял лист бумаги, — как вы это объясните? Мистер Кертис расписался синими чернилами. Письмо подписано черными. Ваши соображения?
Паркинсон вскочил, но по обе его стороны стояли люди Берджесса. Револьвер со стуком упал на пол. Берджесс нагнулся и поднял его.
— Вы были правы, мистер Паркинсон, — сказал он. — Самый умный преступник иногда зарывается. Что ж, думаю, у нас наконец есть все улики, какие нам нужны.
— Я хотел бы узнать еще кое-что, — произнес знакомый мягкий голос у моего плеча. — Может, инспектор, вы позволите задать мистеру Паркинсону последний вопрос? Мистер Паркинсон, как вы узнали, что мистер Кертис позвонил по неверному номеру перед тем, как связаться с полицией? В газетах об этом не сообщалось. Я не представляю, как об этом мог узнать кто-то, если не находился там. Разумеется, если мистер Паркинсон может убедить нас в каких-то добрых намерениях, заставлявших его прятаться за шторой… Нет? Тогда позвольте мне сделать предположение. Он находился там, зная, что игра окончена и мы идем по его следу. Мы должны были представить доказательства, для чего задействовали всю свою агентуру, что он не только убийца Рубинштейна, но и что он Артур Рэнделл, убийца Джеймса Керби и потенциальный убийца Саймона Кертиса.
Крук подался вперед и неожиданно сорвал с головы Паркинсона толстый золотистый парик, открыв совершенно новую личность: человека лет на пятнадцать старше того Паркинсона, к какому я привык. Его бледное лицо искажалось яростью и унижением.
— Разумеется, Рэнделл, вам нужно было остаться, — продолжил Крук. — Существовала вероятность, что кто-нибудь позвонит Грэму, и если он не ответит, могут возникнуть вопросы. Кто-то мог даже ворваться в квартиру через дверь, которую вы предусмотрительно оставили незапертой. А следовало сделать вид, будто он жив, до того времени, когда должен был приехать Кертис. Эта квартира идеальное укрытие для убийцы; нужно только встать за дверь смежной комнаты, а когда явится полиция и поднимется суматоха, ускользнуть через черный ход. Вы очень о многом подумали, Рэнделл. И как умно было выставить главным подозреваемым того, кто и совершил убийство. Как вы только что сказали Кертису, это новый метод. Более надежного способа сбить погоню со следа не существует.
Глава двадцать вторая
Давайте быть нравственными.
Давайте созерцать существование.
Мистер Пексниф
— Всякий раз их губит тщеславие, — серьезно сказал мне Крук на другой день, — или страх. Паркинсона сгубило и то и другое. Случайно, а подобное всегда происходит случайно — несмотря на предостережение Джона Китса, который, как большинство поэтов, вовсю пользовался поэтической вольностью — он совершил безупречное убийство. Я не вижу никаких причин подозревать его; даже если бы его фамилия была упомянута в связи с этим преступлением, против него не существовало ни малейшей улики. Никто не думал о том, чтобы связать его с Рэнделлом — никто даже не слышал о Рэнделле. Ему нужно было просто спокойно ждать, предоставляя полиции двигаться ощупью. Обнаружение пуговицы Фэнни снимало с него все подозрения. Пуговица, естественно, доказывала, что Рубинштейна убили не после возвращения, а до того, в сущности, как он покинул дом и что Фэнни была причастна к его гибели.
— А если бы Фэнни заговорила, сказала, что он Рэнделл?
— Для него это могло закончиться неприятностью, но дела не завели бы. Он работал у Рубинштейна почти год и не вызывал никаких нареканий; в худшем случае его бы сочли человеком, который ступил на кривую дорожку и теперь хочет вести честную жизнь. Ему бы все сочувствовали. Заявили бы, что такой жены, как Фэнни, достаточно, чтобы сбиться с пути истинного. У Паркинсона было превосходное алиби до семи часов. Он играл в бридж, это могли подтвердить по крайней мере двое свидетелей. Неожиданный уход Фэнни стал для него счастливым случаем. Это означало, что Рубинштейна не будет в доме примерно до семи пятнадцати, и тем временем Паркинсон собирался подменить браслеты. Он знал рынки, знал, где у него купят их, не задавая лишних вопросов. А деньги, видимо, были Паркинсону очень нужны. Рубинштейн вряд ли платил ему очень щедро, а Беннетт присосался к нему, словно голодный клоп.
— А Грэм? Он принимал в этом участие? И погиб, поскольку был слабаком, а Паркинсон опасался предательства?
— Я бы не сказал. У него бы не хватило духу. Об убийстве говорят напыщенно, но не все его совершают.
— Думаешь, Паркинсон замышлял убийство?
— Нет, — ответил Крук. — Честно говоря, сомневаюсь. Не вижу смысла в нем. Паркинсон был бы последним, кого заподозрил Рубинштейн, если бы подмена открылась. Поскольку в доме находились Грэм, Фэнни и ты, он бы оставался в стороне. Только — Рубинштейн вернулся слишком рано. Видимо, проехал мимо Черного Джека и застал Паркинсона на месте преступления. Что оставалось Паркинсону? Его ждала тюрьма, и он понимал это. Но не терял головы. Он сделал все возможное, чтобы скрыть следы преступления, на время спрятал машину, пока вы все одевались, и ночью спустил ее с обрыва. И при этом не оставил никаких следов, кроме рыжего волоса на пальто Рубинштейна. Не случись этого, он вряд ли стал бы волноваться и был бы сейчас в такой же безопасности, как до убийства Рубинштейна. Но с обнаружением этого рыжего волоса ты начал действовать, став для него опасным. В конце концов ты узнал о существовании Рэнделла, и осведомители стали тебе уже не нужны. Ты упорно искал его — и Паркинсон потерял присутствие духа. Когда сам знаешь что-то, трудно поверить, что этого не знают другие. Паркинсон, разумеется, следил за каждым твоим шагом. Винить его за это нельзя, от этого зависела его жизнь. И тут ему пришла в голову блестящая мысль. Этот навязчивый тип ищет Рэнделла как убийцу? Дадим ему Рэнделла. Вот тогда и началась кампания с рыжими волосами. Он посылал их себе, чтобы сбить со следа. Это тоже часть нового метода. Разумеется, это Паркинсон привязал револьвер перед твоим окном и явился к тебе, желая удостовериться, что ты убит. Ему просто не повезло, что ты уцелел. Если бы ты погиб, он позвонил бы в полицию, вылез в окно, отвязал револьвер, выбросил его — или, еще лучше, стер бы с него отпечатки пальцев и вернул в тот ящик письменного стола, где нашел его.
— Он рисковал? Я мог войти в любую минуту.
— Вспомни, Паркинсон позвонил тебе домой и узнал, когда ты должен вернуться. Он продумал почти все. Когда это не сработало, сделал последний отчаянный ход. Грэм находился под подозрением; в какой-то мере я бы считал себя виновным в его гибели, будь у меня совесть, но адвокат быстро теряет ее по ходу деятельности. Поэтому Грэму предстояло стать козлом отпущения, и если бы не мистер Блай, шкура мистера Паркинсона была бы в безопасности. Когда об этом стало известно, он, очевидно, решил, что дошел до точки. Его последней надеждой стал ты. Он не предполагал, что в нем кто-то может увидеть Рэнделла. Это было скверной стратегией. Либо Рэнделл был мертв, а мы доказали, что это не так, либо играл во всем этом такую значительную и очевидную роль, что мы его проглядели. Если бы он не старался так обвинить тебя, нам бы не удалось схватить его. Потому что Паркинсон умен. Собственно говоря, я склонен думать, что он был опьянен своим успехом. Смотри, он убил Керби, и его не заподозрил никто. Он убил Рубинштейна, и никто не заподозрил этого. Он пытался убить тебя, и этого никто не подозревал. Он убил Грэма и все-таки оставался на свободе. Но Паркинсон не знал, долго ли будет в безопасности. Оставался ты. И пока был жив, представлял для него угрозу. Тебя требовалось убрать, и Паркинсон подошел к этому очень искусно. Это был наглядный урок того, как легко создать дело против невиновного человека, хотя тебе не вынесли бы вердикта «виновен», если адвокатом был бы я, — самодовольно продолжил Крук. — Он споткнулся на пустяке — синих чернилах — за что его почти можно простить. Почти все пишут черными. Однако начав хвастаться, Паркинсон потерял осторожность. В остальном он продумал все, и ты помогал ему на каждом шагу. Ты помог ему, позвонив мне в последнюю минуту, а не из своей квартиры.
