в твоих детей, это уже априори смена правил игры на анархию. Так?
Хамасаки промолчала.
— А с этим нужно бороться всерьёз. В футболе подобного беспрецедентного нарушителя правил просто удаляют с поля, знаешь зачем?
— Нет, не знаю. Никогда не интересовалась этой игрой.
— Не любите вы футбол… Чтоб другие, играющие по правилам, могли продолжать играть в ФУТБОЛ и дальше. А не в регби, не в бои без правил и не в другие аналогичные затеи.
***
— Что там у вас было в суде?! — когда я после заседания возвращаюсь на транспорте HAMASAKI INCORPORATED в резиденцию Мартинес, меня с порога встречают обе матери.
— Да там два дебоша подряд, один на другом, — подробно пересказываю и затею Айи, и демарш её полицейского земляка. — Судья в итоге тупо сбежал, патрульный — за ним в дверь. Мы подождали некоторое время, затем с вашим адвокатом зашли к какому-то начальству. Японцы между собой наверное пятнадцать минут говорили не по-английски, я ничего не понял.
Тика слегка морщится, как будто от досады:
— Я даже со своего терминала не могу достучаться туда. Как будто сбой системы, хотя сбоя нет.
Молча развожу руками. Понятия не имею, чем закончился забег копа-латиноса за судьёй-японцем по коридорам суда.
— Айя уже дома, — Дальхис Эскобар буднично касается губами моего виска. — У себя: её из здания вывели и официально запретили туда сегодня возвращаться. Ана и Миру тоже с ней.
Разговор происходит в просторном холле. В дальнем углу, между кадками с фикусом и пальмой, с низкого кресла поднимается девушка:
— Хамасаки-сан, я тоже пойду туда? Чего мне здесь сидеть?
— Да, конечно, — Тика слегка озадачивается, но затем как будто берёт себя в руки.
— Пошли, заодно покажешь, где тут что, — миловидная японка лет двадцати пяти по-европейски берёт меня под руку. — Я о тебе уже наслышана.
Захлопнувшаяся за нами дверь отделяет коридор, по которому мы шагаем, от помещения, где остались женщины.
— А ты сама-то кто? — задаю встречный вопрос.
Вообще-то, частично я знаю ответ, но он явно нуждается в уточнениях.
Потому что под руку сейчас меня держит именно та девчонка, которую на известном видео насиловал родной отец Миру, Хадзимэ Хамасаки.
Глава 13
— Тодо, Руи. — После едва уловимой паузы отвечает японка.
— Какая ты хитрая. И не промолчала — и ничего не сказала в итоге.
— Да я из семьи второго списка, нечего особо рассказывать. Школа второго списка, университет тоже; вроде и титульная, а в реальности — всю жизнь на подхвате. Я честно сейчас вот думаю, как бы поинтереснее тебе ответить — но ничего оригинального в голову не приходит.
А ведь я ничего не слышал ни о каких вторых списках у японцев. Ух ты. Видимо, нужно будет наводить справки.
— Пошли в тот холл зайдём, посидим? — веду новую знакомую в нужном направлении, пользуясь тем, что её рука с моим локтем образует сцепку.
По дороге на этаж Мартинес под лестницей есть моё любимое помещение. С моей точки зрения — самое уютное в доме, потому что там и оранжерея, и огромный стеклянный прозрачный холодильник (после регулярных физических упражнений — то, что надо, потому что вода и напитки плюс интерьер располагает).
— Держи. — Усадив её в одно из кресел, щедро рассыпанных по комнате десять на десять, всовываю ей в руки стеклянную бутылку с газированной минералкой.
Я уже здесь освоился и в курсе, что эта вода реально вкусная и по местным раскладам считается премиумом.
— Я бы колы засадила, — задумчиво вздыхает Тодо, расфокусировано глядя на меня сквозь стекло.
Делаю, что просят. Поднимаюсь из кресла напротив, возвращаюсь с открытой колой, её минералку забираю к себе (видимо, до конца не избавился от инерции: по цене эта стекляшка как мой предыдущий рабочий день на мойке посуды, жалко открыть и не использовать):
— Рассказывай.
— В смысле? — она встряхивается и словно выныривает из каких-то своих облаков.
Её взгляд становится осмысленным, а лицо — озадаченным.
— Ну смотри сама. Никакого дела в помещении с Тикой и Дальхис у тебя не было: ты там откровенно тяготилась и атмосферой, и компанией. Что называется, изнывала от нечего делать.
— Что, так заметно?
— Мне — да. Сидела и скучала как будто из чувства долга или из вежливости. А как только появился я — у тебя сразу и настроение поднялось, и даже глаза местами заблестели.
— Хм. У тебя же плохое зрение? Врали?
— Не врали, но уже не настолько плохое, как было, — пожимаю плечами. — Не отвлекайся. Если бы меня попросили описать тебя одним словом, то до моего прихода это была бы апатичность.
— А сейчас?
— А сейчас одним словом не получится. Сейчас это сдержанный интерес, переходящий в какой-то нездоровый энтузиазм. Вот я и говорю: рассказывай. Если я хоть чуть-чуть разобрался в вашей психологии, у записной японки должны быть причины, чтобы так резко переключаться между эмоциональными тонами.
— Научи меня убивать через нейроконцентратор, как ты умеешь?
* * *
— Научи меня убивать через нейроконцентратор, как ты умеешь? — Японка, прибывшая в резиденцию к Тике в таком виде, что хоть святых выноси, ходить вокруг да около не стала.
Айя, не то чтобы внимательно слушавшая их разговор через трансляцию искина (скорее, приглядывавшая за беседой), поперхнулась собственным языком.
— Что? — Эрнандес с половины пинка просекла что-то не то.
Вместо ответа Мартинес расшарила доступ и добавила отдельный файл с записью последней фразы.
Подруга, и не думая изображать секретности, тут же добросовестно создала зонтик для Миру.
В следующий момент Рыжий не подвёл. Причём во всех своих возможных смыслах.
Он тоже подавился, правда, водой. Затем выпучил глаза, словно филин. Уже занятно.
Во-вторых, согнувшись в три погибели, он добросовестно закашлялся, пытаясь прочистить горло — и тут же обдал японку сложным содержимым своего рта с ног до головы.
— И ведь ни разу не играет, — отморожено заметила Хамасаки-младшая, наблюдая за голограммой в исполнении хозяйского искусственного интеллекта.
— Такое из-под палки и не изобразишь, — подтвердила баскетболистка. — Стопроцентный натурал. В смысле, натурализм исполнения. Чистейшей воды естественность и никакой наигранности.
Тодо Руи, в каких бы личных трагедиях до сего момента ни витала, очень живо со всеми предыдущими переживаниями рассталась, потому что сразу же