После душа Крайнев почувствовал себя бодрее. Побрился, брызнул на лицо туалетной водой и прошел в кухню. Он допивал кофе, когда в прихожей вновь заиграл орган.
– Как самочувствие? – спросила Ольга.
– Лучше! – признался Крайнев. – Но голова болит.
– Не страшно. От вашего дома до мастерской не больше двух километров, пешая прогулка пойдет на пользу. Жду вас не позже десяти!
– Может, к обеду? – взмолился Крайнев.
– Свет уйдет. Собирайтесь!
Мысленно стеная и проклиная жестокосердных художников, Крайнев оделся и вышел на улицу. Дорогой он мучительно пытался вспомнить, как давно они виделись с Ольгой. В первый раз память подвела его. То ли вчерашний загул отшиб мозги, то ли он вконец запутался в двух мирах, но вспомнить не получилось. После разговора с Ольгой в холле банка произошло слишком многое. Две военные операции, кровь, смерть, разрыв с Соней…
Мастерская располагалась в типичном московском "строении", упрятанном в глубь двора. Подходя к дому, Крайнев невольно обратил внимание на стеклянную крышу на одной стороне и понял, о каком свете беспокоилась художница. Лифт в "строении" отсутствовал, Крайнев поднялся по лестнице и позвонил. Ольга встретила его недовольным взглядом (Крайнев украдкой бросил взгляд на часы – вроде не опоздал) и посторонилась, пропуская внутрь.
Мастерская состояла из двух комнат: собственно мастерской, где стоял мольберт и на стенах висели картины, и небольшой передней, представлявшей, как понял Крайнев, нечто вроде гибрида кухни, столовой и комнаты отдыха – у стены разместился угловой диван со столиком. Ольга усадила его и завозилась у маленькой плиты. Вернулась скоро.
– Выпейте! – она подала ему маленькую чашечку.
Это был кофе: невероятно вкусный и крепкий. Крайневу доводилось пить похожий в Италии, он не предполагал, что в Москве кто-либо умеет варить похожий. Он опорожнил чашечку одним глотком.
– Полегчало?
Он кивнул.
– За работу!
Ольга усадила его на стул в центре мастерской, а сама прошла к мольберту. Крайнев принялся крутить головой, разглядывая картины на стенах, Ольга прикрикнула, он подчинялся. Поэтому разглядывал Ольгу. В представлении Крайнева художник за мольбертом должен работать свободной блузе или, в крайнем случае, рабочем халате – краска все же! Однако на Ольге была светлая блузка без рукавов, почти прозрачная, и короткая юбка, открывавшая стройные ноги. Обута в туфельки на высоком каблуке. "Женщина! – решил Крайнев. – Даже перед натурщиком хочет выглядеть!" Выглядела Ольга и вправду соблазнительно. Некоторое время Крайнев бессовестно пялился на ее прелести, затем спохватился и стал наблюдать за процессом. Ольга набрасывала рисунок широкими, уверенными движениями, затем отложила карандаш и взяла палитру. Время от времени она пристально смотрела на модель, взгляд ее был цепким, оценивающим, Крайневу всякий раз становилось неловко. Скоро, однако, он привык и погрузился в свои мысли. Скорбные. В который уже раз он прокручивал в голове вчерашний разговор с Соней, пытаясь понять, где ошибся. Ему, пожалуй, не стоило называть Гольдберга юродивым. И предателем. Гольдберг, конечно, и тот и другой, но женщины жалеют убогоньких. Крайневу следовало принять горячее участие в судьбе нежданного гостя, посочувствовать, поахать, предложить помощь. Соня не стала бы спешить с выбором, она вообще не собиралась это делать, это он поторопил. Гусак! Если женщина сама прыгнула к тебе в постель, это не означает, что она твоя до гроба. Трудно было сказать ласковое слово? Стать на колени, в конце концов? Поплакаться, как Гольдберг?.. Крайнев укорял себя, понимая, что ничего из того, о чем сейчас думал, делать бы не стал. Не смог бы. Его уязвил не разрыв с Соней, а то, что ему предпочли другого. Если б они просто расстались, он не стал бы так переживать. Возможно, даже обрадовался – с Соней было трудно. Он ее и в самом деле не любил. А вот она – да! Он пользовался ее любовью, ничего не давая взамен. Или почти ничего. Чем он лучше Гольдберга, совращавшего студенток? Тот хоть покаялся…
От таких мыслей на душе было гадостно. Тем не менее, Крайнев вновь и вновь возвращался к ним, ковыряясь в открытой ране, словно мазохист. Самобичевание прервала Ольга.
– Я так не могу! – воскликнула, бросая кисть. – Что с вами, Виктор Иванович? Вчера соколом смотрели, а сегодня – раненый олень!
"Так это было вчера? – удивился Крайнев. – И почему олень?"
– Лицо помятое, вид как у наказанного пса, – продолжила Ольга, вытирая руки. – Сеанс закончен!
"Не больно-то хотелось!" – подумал Крайнев, вставая.
– Погодите! Просто так не отпущу. Выдернула человека из постели, заставила тащиться через город… Считаете, я садистка?
Ольга отвела его к знакомому дивану, достала из холодильника поднос с бутербродами и двумя коньячными бокалами. Между бокалами ютилась бутылка "Хенесси".
"Везет мне! – подумал Крайнев, выкручивая пробку. – В прошлый раз "Хенесси" наливал Пищалов, сегодня – Ольга. Так и привыкнуть можно…"
Он плеснул ей на донышко, себе наполнил на треть. Оба молча чокнулись и пригубили. Крайнев откинулся на спинку дивана, с наслаждением ощущая, как мягкий огонь бежит по крови, вымывая из нее пивной шлак. Голова отяжелела, но зато пропала скованность и тягостные мысли. Крайнев сделал второй глоток и с удовольствием зажевал бутербродом с икрой. Икра была черная. Ольга не ела. Грела в ладонях свой бокал, внимательно разглядывая гостя.
– Спасибо! – поклонился Крайнев.
– Бог подаст! – вздохнула она, ставя бокал. – Сорвали мне работу!
– Экая беда! – успокоил Крайнев.
– Угораздило вас напиться! Стаканами глушили?
– Из горла…
Она не выдержала и рассмеялась.
– Я еще песни пел…
– Никогда б не подумала!
– Плохо меня не знаете!
– Заблуждаетесь! – возразила Ольга. – Думаете, папа доверит не проверенному человеку капитал? Да вас просветили рентгеном! По всем отчетам – непьющий. И вдруг…
– Ясно! – сказал Крайнев, ставя бокал. – Значит, встреча в кабинете отца – не случайность? Приглашение в мастерскую тоже? Вы ведь не пишете портреты, Ольга! Там, – Крайнев кивнул в сторону мастерской, – на стенах ни одного. Поступило задание? В дополнение к рентгену провести мануальное обследование?
– Не хамите! – нахмурилась Ольга. – Не в пивной!
– Извините, леди! – Крайнев встал. – Покорный раб ваших миллионов забылся. Не следовало наливать ему "Хенесси" и кормить икрой. Он расслабился и возомнил…
– Сядь!
Крайнев изумленно воззрился на нее.
– Да сядь ты!
Она подскочила и с силой надавила на его плечи. Для этого ей пришлось встать на цыпочки. Крайнев плюхнулся на диван.
– Обиделся он! – сердито сказала Ольга. – А я – нет? Какое задание? Кто его мне, – она выделила "мне", – может его дать? Соображаешь, что говоришь?
– Разве мы на "ты"? – вяло возразил Крайнев.
– Будем!
Ольга сунула ему бокал. Она переплели локти (Крайнев машинально подчинялся) и допили коньяк. После чего поцеловались. Вернее, Ольга чмокнула его в губы.
– Доволен?
Крайнев провел ладонью под подбородком, демонстрируя насыщение. Ольга засмеялась.
– Сукин ты сын!
– Еще какой! – подтвердил Крайнев.
– Что взъерошился?
– Не люблю, когда меня разглядывают.
– Не разглядывают, а смотрят.
– Какая разница?
– Большая! Разглядывают зверей в цирке, смотрят на человека.
– Чего на меня смотреть?
– Интересно.
– Кому?
– Мне?
– Почему?
– Давно тебя знаю.
Брови Крайнева поползли вверх.
– Забываешь, что я наследница миллионов, – усмехнулась Ольга – Папа с детства учил: персонал надо знать как себя. Биография, семейное положение, склонности, привычки… Служба безопасности ведет досье, но оно большей частью формальное. Папа брал меня на каждый корпоратив, показывал людей, учил незаметно наблюдать за ними, замечать, как себя ведут… На последнем празднике в честь юбилея я стояла рядом с отцом.
– Не заметил! – признался Крайнев.
– Мне следовало обидеться, – хмыкнула Ольга. – Но я добрая. Ты женщин не замечал. Ел, пил, шептался с дружком. Потом к вам подплыла девица, вы ее отшили и ушли вместе.
– Пьянствовать…
– Я подумала о другом. В досье значится: "не интересуется женщинами". Даже пожалела: такой симпатичный – и голубой!
Крайнев обиженно засопел.
– Остынь! – успокоила Ольга. – Я ошибалась. Достаточно вспомнить, как ты смотрел на меня. Боялась: изнасилует прямо у мольберта!
Крайнев смутился.
– Раньше ты мне не нравился, – продолжила Ольга, – хотя папа рекомендовал. Умный, честный, исполнительный, с отличной памятью – хороший клерк, надежный винтик в налаженной машине. Симпатичный, но глаза холодные. Лощеная физиономия из делового журнала: гладкая, довольная и пустая. Вдруг вижу: изменился! Живое лицо, огонь в глазах, спинка прямая… Папа не звал меня в кабинет на тебя смотреть, сама напросилась. Смею думать, понравилась. Ты спустился в холл, стал разглядывать картины. Раньше не замечал?
