— Стой, Пьяри, стой! — кричал Рустамхан. — Я убью Банке!
Ноги у него подкашивались.
Пьяри остановилась в дверях.
— Иди наверх, — приказал Рустамхан.
— Боюсь! Иди ты вперед. Он избил меня. Он кричал: «Подлюга, с твоим полицейским я тоже разделаюсь…»
— Что?! — взревел Рустамхан и, неистово ругаясь, пошел наверх. Пьяри последовала за ним.
Шум на улице заставил ее вздрогнуть и остановиться. Что это? Шум напугал и Каджри. Она выглянула в окно. Со стороны поселка к дому приближалась толпа. В нараставшем шуме почти ничего нельзя было разобрать. Только время от времени кто-то выкрикивал имя Рустамхана.
«Чамары? — лихорадочно соображала Каджри. — Они пришли мстить за Дхупо? Но кому они теперь будут мстить? Банке мертв. Неужели сейчас все раскроется? И Сукхрама рядом нет, что теперь будет?»
— Где этот подлец? — кричал Рустамхан, врываясь в комнату. Каджри хотела выбежать, но на пороге налетела на него. Он преградил ей дорогу.
— Кто это? А, Каджри? — он узнал. — Каджри?
— Пусти меня! — зашипела она.
— Куда бежишь? — не выпуская ее руки, допытывался полицейский. — Где Банке?
Каджри растерялась.
— Там лежит… — сорвалось у нее, и Рустамхан, старая опытная полицейская ищейка, сразу все понял.
— Ты от меня не уйдешь, паршивая дрянь! Лежит? Это ты убила его? — крикнул он, мгновенно протрезвев.
— Пусти! — вырывалась Каджри.
— А отвечать кто будет?
— Я не убивала. Он сам умер!
— Поговори еще, тварь! На виселицу тебя отправлю!
— Отпусти меня! — кричала Каджри.
Шум на улице усиливался. «Рустамхан! Эй, Рустамхан! Чего скрываешься? Выходи!» — кричали за воротами.
Рустамхан кинулся к окну, ослабил хватку, и она вцепилась зубами в его руку. Полицейский взвыл от боли и разжал пальцы. Каджри бросилась было бежать, но он тут же схватил ее здоровой рукой, а другой нанес ей несколько сильных ударов по лицу. В это мгновение в комнату вбежала Пьяри.
— Не тронь ее! — закричала она.
— Уйди, гадина!
Разъяренная Пьяри набросилась на Рустамхана. Но полицейский был начеку. Он сильно ударил ее ногой.
Между тем шум на улице нарастал. Казалось, что дом окружен, крики неслись отовсюду.
Рустамхан спешил. Он ударил Пьяри ногой в живот. От страшной боли она упала и потеряла сознание. Тогда он схватился с Каджри. Рустамхан был намного сильнее. Но Каджри боролась за жизнь; отчаяние придавало ей силу. Изловчившись, она отбросила Рустамхана к стене. Но прежде чем Каджри успела выхватить кинжал, он бросился на нее, готовый разделаться со своей жертвой. Под рукой у Каджри оказался стакан. Она метила ему в голову. Но Рустамхан успел увернуться, и стакан вдребезги разлетелся, ударившись о стену.
С улицы доносился рев толпы: «Рустамхан, выходи! Трус! Куда ты спрятал Банке?»
Придя в себя, Пьяри увидела, что Рустамхан схватил Каджри, которая тщетно пыталась вывернуться у него из рук. Пьяри поднялась с пола. Было нестерпимо больно. Рванувшись вперед, она выхватила кинжал и по самую рукоятку всадила его Рустамхану в живот. Рустамхан разжал руки.
Пьяри нанесла еще удар. Рустамхан закричал. Пьяри наносила ему удар за ударом. Он упал. На улице стоял такой страшный шум, что никто не услышал его криков.
Полицейский умолк. Пьяри с презрением пнула его ногой и прошептала:
— Гадина!
О, как много могла бы она сказать в тот момент, но ненависть поглотила все другие чувства! Пьяри смотрела на труп Рустамхана без малейших угрызений совести. Он был проклятием ее жизни. Он опозорил ее. Если бы она не убила его, он убил бы Каджри. Но, слава богу, этого не случилось! Пьяри захохотала.
Резкий смех потонул в реве толпы, но ее безумный взгляд напугал Каджри.
Пьяри все еще стояла с окровавленным кинжалом в руках. Постепенно ее лицо смягчилось. Она подошла к Каджри, нежно положила руку ей на плечо, заглянула ей в глаза и улыбнулась.
А люди на улице продолжали кричать: «Трус! Трус! Выходи!»
— Что им надо? — спросила Каджри.
— Посидим немного вместе, дорогая, — сказала Пьяри, словно забыв о шуме, доносившемся с улицы.
— Не время сидеть, посмотри на улицу! — воскликнула Каджри.
— Присядь! Чему быть, того не миновать, — убеждала Пьяри, силой усаживая Каджри. — Все мы когда-нибудь умрем, — продолжала она, — не завтра, так сегодня, а то и сейчас… — И Пьяри снова расхохоталась. Затем она помазала ноги Каджри кровью Рустамхана.
— Смотри, — сказала Пьяри, — я сдержала слово и втерла краску в твои ноги.
Каджри расплакалась. Со слезами на глазах они несколько мгновений смотрели друг на друга, а потом нежно обнялись.
Шум на улице все нарастал.
— Вставай, надо торопиться! — сказала Каджри.
— Что там происходит? — спросила Пьяри, поднимаясь.
— Собрались люди. Они ищут Банке. Да идем же, помоги мне, идем!
Они подошли к кровати, где лежал Банке, сдвинули его к стенке и вонзили ему в грудь кинжал. Потом приволокли Рустамхана, положили его рядом лицом вниз.
— Ну вот, — проговорила Пьяри. Она сбегала за бутылками из-под вина и бросила их рядом с убитыми.
— Бежим! — крикнула Каджри.
Пьяри взглянула в окно. Толпа плотной стеной стояла у входа.
— Куда же? — испуганно проговорила она.
— Ну, теперь, видно, пришел конец! — вздохнула Каджри.
Чамары не решались ворваться в дом. А из дома никто не выходил, дверь открыта. Внутри все тихо. Иногда за окном мелькали тени, они видели, но чьи — разобрать не могли, было уже темно. Сквозь щель в двери нижней комнаты пробивалась узкая полоска света. Они послали парня в полицейский участок, он вернулся и сообщил: Рустамхана там нет. Значит, он дома! И толпа с новой силой кричала: «Выходи, трус! Выходи!»
Но каждый опасался за свою жизнь. Кто пойдет первым? Чамары не хотели кровопролития. Им нужен Банке, чтобы всыпать ему как следует, полицейскому они ничего не сделают. Шум все нарастал.
Сукхрам первый заметил тень, мелькнувшую в одном из окон. Он мог бы войти в дом, но ему хотелось остаться со всеми. Здесь все были настроены против Банке, а не против Рустамхана. О двух тхакурах люди еще ничего не знали. Если Сукхрам первым пойдет в дом, над ним, конечно, станут смеяться — кто он ей, этой Дхупо? «Их не тронут», — думал он о Пьяри и Каджри. Но, зная, что в доме находится и Рустамхан, он не понимал, почему тот не показывается. Сукхрам заметил и человека, осторожно пробиравшегося к левому крылу дома, но не придал этому никакого значения: мало ли людей бегает взад и вперед..
Толпа ревела. С каждой минутой она становилась все более грозной.
Сукхрам наблюдал за человеком. Тот, воровато оглядываясь по сторонам, продолжал красться к дому. Сукхрам перевел взгляд на окна верхнего этажа. Но на душе у него становилось все тревожней. Человек тем временем скрылся за домом. Вскоре оттуда полыхнул неяркий свет. Толпа заревела. Сукхрам не понял, в чем дело. Человек вновь появился из-за дома и не спеша пошел прочь. А над домом взметнулись огненные языки. Несколько мгновений, и все увидели, что горит крыша. Пожар!.. Человек побежал. Теперь Сукхрам узнал его. Брахман Нироти!
Сукхрам бросился за ним. Подлый брахман воспользовался тем, что чамары окружили дом Рустамхана, и решил, что теперь может свести с ним счеты. Это его велела избить Пьяри, и сегодня он пришел, чтобы отомстить, зная, что вина за поджог падет на чамаров, на него никто не подумает. Дом Рустамхана сгорит, низкие ответят за это, а Нироти выйдет сухим из воды.
В деревне поднялась суматоха. Ветер сразу же подхватил и понес пламя. Никто не сомневался в том, что дом подожгли взбунтовавшиеся чамары. Как они осмелели! Люди из высших каст видели в этом дурное предзнаменование. Поджечь дом! Ведь так они, сговорившись, могут поджечь любого. Нет, надо сообщить властям! И несколько человек бросились в полицию. Поднятый с постели дежурный полицейский участка походил на Кумбхакарана[59], очнувшегося после шестимесячной спячки.
Огонь занялся теперь по всей крыше. Ветер раздувал его, и пламя переливалось через край, как вскипевшее молоко. В его отсветах крыша светилась червонным золотом. Багряные, будто налитые кровью, языки пламени метались, бешено кружились в налетающих порывах ветра, схватывались друг с другом. Но вот пламя взвилось десятками огненных гребней, ударилось о передний край крыши и, не встретив преграды, стало сбегать вниз. Крыша исчезла в огне.
Чамары, глядя на пылающий дом, радостно кричали:
— Да здравствует Бхавани! От твоего жара загорелось логово презренного грешника!
— Это гнев сати! — выкрикнул какой-то старик.
Но многие уже понимали: возникший пожар — не божья кара. За него придется расплачиваться дорогой ценой. Гнев властей падет на них — на чамаров. Но отступать было поздно. Их бегство подтвердило бы подозрение, что поджог совершили они.
