— Спускайся, Каджри! — приказал он.
Каджри быстро, как обезьяна, спустилась во двор.
— Пьяри, быстрей, — сказал Сукхрам.
— Нет, сначала ты!
Пьяри, не в пример Каджри, заспорила. Даже сейчас она хотела командовать…
— Ну! — крикнул Сукхрам.
У Пьяри на глазах выступили слезы.
Но Сукхрам был неумолим.
Последним спустился Сукхрам. Все трое облегченно вздохнули и приготовились бежать, но Каджри напомнила:
— Веревку сожги!
Сукхрам поджег простыни, и огненная змейка медленно поползла вверх.
Они спрятались за навозную кучу.
Огонь не унимался. Он опять взвился над крышей, но теперь уже с другой стороны. В окне, через которое они только что спускались, показались языки пламени. В порыве налетевшего ветра огонь взревел с новой силой. Взбунтовавшееся пламя беспощадно пожирало ночную тьму.
Все трое, будто сговорившись, бросились бежать. Беспрепятственно миновав кустарник, они очутились на заднем дворе одного из храмов, обогнули его и вышли на шоссе. Перебежав дорогу, огляделись: впереди маячили домики мали. Встреча с ними не сулила ничего хорошего. Сукхрам огляделся и свернул налево. Женщины последовали за ним. Через некоторое время они услышали шум воды. Озеро! Теперь они были вне опасности. Убедившись, что на озере никого нет, они двинулись дальше. На этой заброшенной дороге попадались лишь шакалы, которые, завидя их, шарахались в стороны. Наконец они добрались до сада и остановились в тени густых деревьев.
— Бежим, — сказал он, — здесь нам нельзя оставаться.
Сукхрама тревожило будущее. Теперь вся ответственность лежала на нем. Куда податься? То, что случилось, вселяло ужас и вместе с тем доставляло огромную радость. Но успокаиваться было рано, за все это придется расплачиваться дорогой ценой.
— Кто знает, что теперь будет с чамарами? — первой проговорила Пьяри.
Миновав сад, они пробрались в лес. Здесь было тихо. Так тихо, что становилось страшно. Вид заросших лесных тропинок и густо переплетенных лианами деревьев вселял безотчетный ужас. Они пробирались сквозь колючий кустарник. За каждым кустом им чудился хищник.
Каджри и Пьяри были безоружны. У Сукхрама был кинжал. Он с трудом обстрогал кинжалом две крупные ветки, которые вполне могли сойти за дубинки, и вручил их женщинам. «Идемте», — сказал он. Но Пьяри схватилась за живот и присела.
— Он ударил ее ногой в живот, — объяснила Каджри.
— Кто, Банке?
— Нет, Рустамхан.
— Она дралась с ним?
— Она бросилась спасать меня.
Сукхрам сел рядом с Пьяри.
— Очень больно?
— Очень, — ответила Пьяри. Каджри опустилась на траву рядом и положила ее голову себе на колени.
— Здесь нам нельзя оставаться, — сказал Сукхрам, — надо идти дальше.
— Пошли, — с трудом поднимаясь, проговорила Пьяри.
— Да куда ты пойдешь? — спросила Каджри.
— Пойду, пока смогу, а станет не под силу, бросите меня.
— Что ты сказала?! — Каджри повернулась к Сукхраму. — Бери ее на спину. Он и меня однажды нес на спине. Так мы и поднимались в гору, — сказала она Пьяри.
— Когда это было? — забыв о боли, спросила Пьяри.
— После поговорим, — отмахнулась Каджри, — а сейчас надо идти, не то нас увидят, тогда не миновать беды. Обвинят, что рыщем ночью в лесу, ждем, чем бы поживиться. Это только предлог для ареста. А потом пришьют нам эти два убийства. И мы втроем загремим на Андаманы.
Каджри обхватила Пьяри за талию и приподняла ее, а Сукхрам подсадил ее себе на спину. Пьяри обвила руками его шею, а голову устало положила на плечо.
— Не дай бог быть второй женой, — шутливо пожаловалась Каджри, — сгоришь от зависти прежде, чем умрешь.
Пьяри улыбнулась.
Издали послышались выстрелы.
— Что это? — встревожилась Пьяри.
Отсюда они уже не видели пламени пожара, но зарево занимало полнеба в той стороне, где осталась деревня.
Старая крепость темным силуэтом выделялась на фоне неба. Только башни озарялись отсветом далекого пожарища.
Сукхрам рассмеялся.
— Не ревнуй, Каджри, — сказала Пьяри.
— А я и не ревную, — ответила Каджри. — Шли бы прямо, давно на месте были бы, — буркнула она.
— А если кто увидит?.. — спросила Пьяри.
— Сейчас в участок не посадят, — ответил Сукхрам. — Зато плетьми исполосуют. Они, верно, подумали, что мы сгорели. Но найдут только два скелета, и сразу заподозрят неладное.
— Тогда нам и в таборе жить нельзя? — спросила Каджри. — Даже если молчать будем?
— Эх, теперь молчи не молчи — все одно обвинят в убийстве.
— Я скажу, что ничего знать не знаю.
— Эх, простота, тебя и спрашивать не станут. А потом что будет, знаешь?
— Нет.
— Потом начальник поставит перед тобой халву и пури[63] и скажет: «Ешь». А потом что будет, знаешь?
— Э-э, пусть они все сдохнут! Нас что, привязали здесь, что ли? Давайте совсем убежим отсюда. Уйдем в те места, откуда пришел когда-то мой отец, — предложила Каджри. — На востоке от Данга[64] живут гуджератские наты, а за ними — наты-борцы. Еще дальше живут карнаты. Там и схоронимся. В поселке карнатов нам нечего бояться. Если бы ты видел этих людей! Есть среди них такие храбрецы, которые и жизни не пожалели бы, чтобы сделать тебя хозяином крепости.
— А полиция? — спросил Сукхрам.
— Что ты! Там горы, лес. Полицейские побоятся туда сунуться. Однажды один попробовал… Раджа даст нам приют. Там есть и гуджары. Отвязывай и уводи буйволицу у любого из них. Если что не так, дают деньги радже, и все шито-крыто. С тахсилдаром все на короткой ноге. Среди бела дня стреляют. Никто никем не командует, но за раджу все жизнь отдать готовы. А так каждый живет, как хочет… Ох и устала же я! Отдохнем немного, — Каджри с трудом переводила дух.
— Остановись же, — сказала Пьяри Сукхраму и повернулась к Каджри. — Слушай, теперь я пойду, а ты лезь сюда.
Пьяри сказала это безо всякого умысла, просто она пожалела Каджри. Но Сукхрам вспылил.
— Вот попал между двумя жерновами! Осел я вам, что ли?
— Ладно, ладно, не кипятись! — примирительно сказала Каджри. — Не нужна мне твоя спина. Оставайся ослом. Тащи ее да помалкивай. Мне и так ладно.
Все трое рассмеялись. Но надо было что-то придумать.
— Вы посидите здесь, — предложил Сукхрам, — а я пойду и принесу из табора свою шкатулку.
В ней Сукхрам хранил портрет тхакурани.
— Мы тут, вдвоем? — боязливо спросила Пьяри.
— Ладно, вы оставайтесь, а я сбегаю в табор, — вызвалась Каджри и, взяв у Сукхрама кинжал, спрятала его в складках юбки. — Здесь ждите. — И ушла.
23
— Каджри, тебя кто-нибудь видел? — спросил Сукхрам, когда они продолжали путь.
— Нет, — ответила она. — Я прокралась тайком.
— Мангу был в таборе?
— Не знаю, не видела.
— Что ты сделала с конем?
— Отвязала, — ответила Каджри. Сукхрам опечалился.
— А собака? — спросил он.
— Я ей несколько раз посвистела.
— Вернется — станет нас искать.
Некоторое время они шли молча.
— А вещи? — спросил Сукхрам.
— А что вещи, вот они, в мешке, там осталась одна рвань, — ответила Каджри.
Начался подъем. Кругом высились каменные глыбы. Каджри поставила шкатулку на один из уступов.
Все трое выкурили по бири.
— В путь! — скомандовал Сукхрам.
— В путь так в путь, — согласилась Каджри. Они поднялись. Пьяри взяла мешок, но он был тяжелый. Она зашаталась и упала под его тяжестью.
— Не осилишь? — спросил Сукхрам.
— Может, раньше и осилила бы.
— Брось мешок, — сказала Каджри.
— Дай-ка мне, — протянул руку Сукхрам.
Он взвалил на спину мешок, но оставалась еще шкатулка. Сукхрам посмотрел на нее и усмехнулся.
— Сукхрам, ты же мужчина, почему бы тебе не взять и шкатулку? — вступилась за Каджри Пьяри, видя, что та совсем обессилела.
— Я мужчина, это верно. Но ведь существуют и обычаи, — заметил Сукхрам.
— Какие? — поинтересовалась Пьяри.
— Я бы взял шкатулку. Но подумай сама, разве это мужское дело? Что же, вы пойдете налегке, а я потащу весь груз? Если люди увидят, они же засмеют меня!
— Это почему же? — спросила Пьяри.
— Скажут, что я к вам в работники нанялся, — ответил Сукхрам.
— Ну и пусть языки чешут. Пристанет к тебе, что ли? О других ты беспокоишься, а о своих не думаешь! Сначала позаботься о доме, а уж потом выглядывай за ворота, — сказала Пьяри.
— Да ну его, Пьяри. Он же себя раджой считает. От него так и разит тхакуром. Только ведь тхакур никогда не допустит, чтобы его жена работала, хоть и заставляет ее соблюдать обычаи парды[65]. Сукхрам, или будь как все мы, или переходи к господам.
Под ногами шуршала галька, занесенная сюда потоками дождевой воды, стекавшими с гор в период муссонов. По ней было трудно идти — ноги скользили. За поворотом они услышали шум. Шум постепенно приближался. Все трое насторожились.
