Поплевав на ладони, провел Зоря первую борозду от березовой рощицы до болотистой низинки. От низинки снова повел борозду в гору. Радовалось сердце: от желтых маслянистых пластов подымался теплый пар, над пашней кружили грачи, важно вышагивали по сторонам, отыскивая в земле жирных червяков.
Посветлевшими глазами глядел Зоря по сторонам, шутя разворачивал орало, помахивая ивовым прутиком. За зеленым островком густого хвойника раздавались голоса: и там мужики пахали пашню, борозда за бороздой расчерчивали подернувшееся свежей зеленью поле. Спешили. Поглядывали, улыбаясь, на небо — было оно на редкость прозрачное и ясное, солнце припекало согнутые спины, намокшие рубахи прилипали к телу, к вечеру усталость валила с ног.
Малка прибегала к Зоре два раза на дню: то хлеба принесет, то квасу. Завидев ее еще издалека, дружинник останавливал коня, бросал орало, распрямлял натруженные плечи, шел ей навстречу неторопливой, валкой походкой.
Малка расстилала под кустиком тряпицу, раскладывала угощенье. Зоря жевал хлеб, пил квас, прищурясь, сквозь выцветшие ресницы разглядывал девушку. Такого покоя и такого тепла не знал он с рожденья. Знать, судьба привела его в Поречье. Ведь давал князь Юрий два угодья ему на выбор. А ежели не попал бы он в эти места? Ежели бы не наехал на приткнувшуюся у берега Клязьмы избушку?.. Не видать бы ему тогда своего счастья, вовек не видать.
— А ведь ты не из наших краев, — сказала ему как-то Малка, надкусывая зубами травинку.
— Верно, — ответил Зоря. — Да как ты догадалась?
— Сорока на хвосте принесла.
Зоря засмеялся.
— Из далеких я мест. Отсюда не то что не видать, скоро и не доехать. Про булгар слыхала?
— Как не слыхать...
— Так вот я, почитай, от самых что ни на есть бул гap. Деревню нашу сожгли, а князь Юрий Андреевич мне что отец родной. Кабы не он, не видать бы мне ни Поречья, ни тебя, Малка...
Девушка прикоснулась ладонями к запылавшим щекам.
— Да что ты такое говоришь, Зоря!
— Спас меня наш князь от верной погибели.
— Страшно-то как!
— Еще и пострашнее бывает.
Загрустил Зоря, вспомнив свое ратное житье-бытье. За родных с булгарами он рассчитался сполна. Ему б сейчас на землю сесть, остаться в Поречье. Да только что у князя на уме? Лето жаркое заглядывает в окна, а летом князь ни за что в тереме не усидит. Опять пойдут они на булгар, а то и на половцев, а то и еще какую другую землю воевать.
— Не отпущу я тебя, Зоря, — испуганно шепнула Малка, прижимаясь к нему плечом.
— Да как же не отпустишь-то? — удивленно переспросил дружинник, гладя ее по волосам. — Как же не отпустишь-то, ежели князь призовет? Нынче нас с Юрием Андреевичем никак не разлучить.
— Какой же он князь, ежели без тебя ему и в поход идти не с кем?
— Таких-то, как я, у князя не один и не два сыщется. А за спасение свое в долгу я перед ним до самой могилы. Вот как.
Солнце садилось за Клязьму, купало в золотистой воде длинно протянувшиеся лучи. Тени деревьев перекидывались за середину речки.
Ведя выпряженного, упревшего коня в поводу, Зоря возвращался с Малкой с пашни. Уставшее за день тело отдыхало, приятный ветерок обдувал лицо. Зоря улыбался, поглаживая приветливо тянувшегося к нему коня по морде, по теплым мягким губам. Конь фыркал, тряс головой и норовил перейти на рысцу. Зоря сдерживал его, натягивал повод.
— Ишь ты, разыгрался.
Надей сидел на лавочке перед избой, чинил бредень. Увидев дружинника, встал, поклонился. Малка скользнула в избу.
Привязав коня, Зоря сел рядом с Надеем. Смотрел на ловко работающие руки рыбака. В тишине слышно было, как шевелится за бугром река. В лесу посвистывала одинокая пичуга.
— А нелегок и твой хлеб, Надей, — сказал Зоря.
— Чего уж легкого, — охотно отозвался рыбак, и руки его, вязавшие бредень, замерли, взгляд Надея устремился вдаль.
— Хорошо ли пошла рыбка? — спросил Зоря.
— Рыбка-то пошла, да все мелкая, — сказал Надей. — Не то что в запрошлом годе.
— В запрошлом годе и хлеба были хороши.
— А какая рыбка ловилась! — оживился Надей. — Раз клюнул у меня сом, полдня по реке водил. Умаялся я, пока вытащил. Во сом!..
— Да неужто такие бывают?
— У нас и не такие бывают. Да-а, река нас и кормит и поит. Места здесь кругом обильные...
Руки Надея снова принялись ловко вязать узелок за узелком.
— А давно ль ты у Клязмы-то поселился? — спросил Зоря.
— Давно. Жена моя тогда еще на сносях ходила. После Малку родила...
Задумался Надей. Заволокло глаза его туманцем, пересекли лоб глубокие ложбинки.
— Мужики в Поречье сказывали, красивой она была?
— Такой ли раскрасавицей, что и не опишешь, — оживился Надей. — Доченька-то вся в нее пошла.
Помолчал. Снова безвольно опустились над бреднем распухшие в суставах красные руки.
— Померла она в лихую годину, — глухим от волнения голосом принялся рассказывать Надей. — Зима тогда выдалась снежная да морозная. Ох, и лютовала. Я ко княжескому двору рыбку повез, а жена одна в избе оставалась. Пошла по воду, дело-то бабье, да нога в прорубь-то и скользнула. Едва выбралась, сердешная. Заледенела вся. А когда воротился я из Боголюбова, ее уж лихоманка взяла. Лежит вся синяя, озноб ее колотит, зуб на зуб не попадает. Уж как ее только не отхаживали. И в баньку водили, и травкой отпаивали. Не помогло. Преставилась на Романа...
Из избы вышла Малка, села на лавку рядом с отцом, участливо спросила:
— Снова за старое, батя?
— Ветер кручины не развеет, доченька, — отозвался Надей. — Одна ты у меня на всем белом свете. Без матери воспитал, — повернулся он к Зоре. — А какова! — глаза его заблестели от гордости. — Иному и мужику перед ней не устоять.
— Уж хватит нахваливать-то — отмахнулась от него Малка, смущенно глядя на дружинника. — Захвалишь еще...
— Товар красен лицом.
— Не товар я, да и ты не купец...
На пригорке показался припадающий на левую ногу мужик в короткой душегрее мехом наружу, с огромной копной волос.
— Ивака идет, — сказала Малка.
— Поклон добрым людям, — тихим голосом приветствовал их мужик.
— И тебе поклон, — сказал Надей. — Что на печи-то не лежится?
— Кости ноют, должно, к дождю,— сказал Ивака, присаживаясь на корточки. Только сейчас Зоря заметил, что у мужика не было правой руки.
— Дождь нынче ни к чему, — покачал головой Надей. — Еще пашню не подняли, а уже дождь. Ни к чему он... Ты, Ивака, не дело говоришь...
— Да что ж не дело-то, — кротко улыбнулся Ивака.— Не я говорю, рука вот отрубленная говорит. Пальчики ломит...
— Ох ты, господи, — выдохнула Малка.
Зоря с любопытством разглядывал мужика. У него был загорелое, высушенное солнцем и ветром лицо с начинающей седеть бородкой, голубые добрые глаза и чуть приплюснутый нос с широкими крыльями ноздрей. Под густыми усами прятались усмешливые губы.
— Ты где руку потерял? — участливо спросил дружинник.
— На Болоховом поле, — хрипло сказал Ивака и передернул плечом. — Это когда с Ростиславичами секлись. Свой же мужик и отмахнул — ростовский... Беда!
— Да как же ты без руки-то? — удивился Зоря. — Как же ты с оралом управляешься?
— Управляюсь, — выпятив грудь, гордо сказал мужик. — Не гляди, что я ростом не вышел, а силы во мне хоть отбавляй. Одной рукой орало и подымаю.
— Врешь, — не поверил Зоря.
— А что мне врать? — ничуть не обиделся мужик.
— Давай, коли что, силой потягаемся?
— Давай.
Надей засмеялся:
— Не связывайся ты с ним, Зоря. Он и впрямь что бык.
Сели на землю друг против друга, поставили левые руки локтями на скамейку, вложили ладонь в ладонь, поднатужились.
— Ого! — сказал Зоря, напрягая мускулы.— Отродясь такого не было.
— Еще будет, — весело откликнулся Ивака, наклоняя Зорину руку.
Но Зорю насмешками лучше не тронь. Рассердился он, рванул вправо, прижал Ивакину руку к лавке.
