Тигр открыл глаза, поднялся.
Маленькая собака и огромная кошка с ненавистью смотрят друг на друга. Ни с той, ни с другой стороны нет боязни.
А чего бояться тигру? Он создан природой, чтобы ломать и сокрушать. На свете нет ему равных. Ненависть — его сила.
Но вот маленькая собака с поперечным шрамом на морде. Тоже отлита в мастерской природы, только улучшена, подправлена человеком. Должна дрожать перед тигром. А нет, не дрожит.
— Ты ведь не боишься его, Дикарь?
«Боюсь, хозяин, но, если прикажешь, я вцеплюсь ему в горло!»
Андрей уводит собаку в боковую аллею. Там пусто. Дикарь радуется жизни, как щенок. Бегает, прыгает, лает. Становится на задние лапы, а передние кладет на грудь хозяину. И высовывает язык, хочет лизнуть в лицо.
Но вот беда — не достает он. Маловат. Карай, вытянув морду, добирался языком до уха Андрея. А этот — только до плеча.
Андрей склоняется и на секунду прижимает к груди мохнатую голову.
Потом он покупает в киоске мороженое. И долго смотрит, как Дикарь впервые в жизни осторожно пробует длинным языком холодное сладкое белое месиво в коричневом вафельном стаканчике.
Вот так же когда-то познавал мороженое Карай…
ПОГОНЯ СКВОЗЬ НОЧЬ
— Это квартира старшего лейтенанта милиции Витюгина?
Голос в трубке знакомый. Но почему тон такой начальственный, отчужденно-официальный?
— Геворк, это ты?
— Старший лейтенант Витюгин, вам приказание — немедленно явитесь в питомник.
— Что случилось?
— Прибыть по вызову, не теряя ни минуты! — Голос в трубке чуть смягчился. — Объяснение получишь на месте. Торопись, как только можно.
Трубка лязгнула. Отбой.
Быстро — голову под кран. Надо стряхнуть сон. Гимнастерка, пистолет. Теперь — плащ. По ночам уже холодно.
— Андрей, ты куда?
Ева подняла голову с подушки. Казалось бы, давно пора ей привыкнуть, что у мужа работа беспокойная. А она постоянно задает вопросы, на которые нечего ответить.
Ей хочется, чтобы он сказал: все в порядке, дорогая, спи, ничего опасного нет, усни поскорее и ни о чем плохом не думай!
Уже не раз Андрей ночью уходил из дому с такими словами.
Ева сидит на постели, смотрит на мужа испуганными глазами. Конечно, он мог бы ее успокоить. Но ему некогда.
— Вызывают меня.
По лестнице он спускается бегом. Выкатить из гаража мотоцикл — на это уходит еще две минуты.
Теперь он мчится по темным пустынным улицам. Мотоцикл оглушительно стрекочет. Освещенных окон в домах уже мало. Произошло, конечно, что-то совершенно необычайное. Иначе не стали бы его без всяких объяснений поднимать среди ночи.
Еще издали он услышал, что в питомнике яростно лают собаки. По двору мечутся огоньки карманных фонариков. Кажется, собралось много людей. У ворот стоят мотоциклы — один за другим, словно очередь выстроилась.
Полковник из Управления милиции выходит на крыльцо:
— Все в сборе?
Геворк подскакивает к нему и рапортует:
— Так точно!
— Пойдет весь питомник. Все проводники со всеми собаками. Выступать немедленно.
— Разобрать собак по коляскам! — негромко приказывает Геворк. — Не терять времени, ребята!
Андрей, как прибыл последним, так и теперь едет в колонне позади всех.
Мотоциклы проносятся цепочкой по улицам уснувшего города. Дикарь не спит, сидит рядом в коляске, глядит во тьму.
Что же все-таки случилось?
На шоссе за городом Геворк остановил колонну.
— Внимание! Разъясняю обстановку. Может, кто из вас что слышал, но большинство, по-моему, ничего не знает… Произошел групповой побег из колонии заключенных: ушли уголовники-рецидивисты. Группа вооружена. Угнали машину. Знают закон об усилении ответственности за нарушение порядка в местах заключения, понимают, следовательно, что им грозит, и дешево не дадутся. На поиск вышло несколько отрядов. Каждый из вас с собакой будет присоединен к такому отряду. Поскольку следы бежавших утеряны и даже направление в точности неизвестно, а побег произошел еще днем, на нас возлагают большую надежду. В том смысле только, чтобы отыскать. Брать бандитов уже будем не мы.
Он взмахнул рукой.
Колонна двинулась дальше.
…В это утро Геннадий Числов, как и обычно, первым вышел на развод. Он аккуратно проделывал это весь последний месяц. Едва дежурный простучал железным прутом по висящему у столба куску рельса, Числов шагнул вперед, картинно приставил ногу и вытянулся по стойке «смирно». За ним молчаливо выстроились остальные — все те, кто с вечера были назначены вместе с ним на дорожные работы.
— Опять ты у меня правофланговый, — сказал майор Гукасян, начальник вооруженной охраны колонии, выходя из караулки к воротам.
У него была особая память на рецидивистов. Он знал их всех по именам, помнил все их клички, кто, где, когда, сколько и за что отсидел. С Числовым он тоже встречался не впервые. Несколько лет назад Геннадий Числов, по кличке «Купец», или «Генка Дьякон», попал в колонию за соучастие в квартирной краже. Срок ему дали небольшой, и сам он тогда был еще очень молод. Но с его появлением в лагере среди уголовников началась подозрительная возня. Кто-то кого-то избил, поранил. Люди, до того спокойно отбывавшие наказание, вдруг попытались бежать. Открылась картежная игра, и высшей ставкой стала чья-то жизнь. Появилось много «отказчиков» — то есть лиц, не желающих работать. Администрация долго не могла понять, кто верховодит. Но майор Гукасян опытным глазом выбрал из всех молоденького Генку Числова: «Ручаюсь, все беды от него. Это крупная птица, хотя у нас — по самому маленькому делу».
Сейчас Геннадию Числову было лет двадцать шесть — двадцать семь. Его судили за участие в вооруженном ограблении, при котором были убиты двое: сторож, охраняющий магазин, и проходившая в ночной час по улице девушка — телефонистка междугородней станции, которая пыталась помешать грабителям. Всех бандитов приговорили к расстрелу. Один только Числов сумел доказать, что он находился далеко от места происшествия — на другой улице.
— А ведь это наверняка вся шайка под твоим началом была! — сказал майор Гукасян, когда Числова привезли в колонию. — И убил, вернее всего, именно ты. А отделался мягче всех.
— Ого, знакомый начальник! Разрешите поприветствовать? — Генка Дьякон поклонился. — Ваш черный глаз наш темный мир на три километра в глубь пронзает! Но судьи разбираются, конечно, не так глубоко, и я вышел с детским сроком, хотя, как вы сами понимаете, умолял прокурора, чтобы мне влепили вышку.
Он носил теперь густую каштановую бороду, почти до пояса. И странно было видеть молодое, красивое, жестокое лицо в обрамлении всклокоченных волос.
Обрить бороду Геннадий Числов не дал. Вежливо объяснил: «Я знаю, что у вас такой порядок и раз я попал в ваш монастырь, то должен подчиняться уставу. Но прошу со всей убедительностью сделать для меня исключение. Вам же, начальникам, удобнее, чтобы я остался в бороде. Особая примета: бородач! Начальство любит, чтоб у жулика были особые приметы. А я своим внешним видом исключительно дорожу и очень обижусь, если обреете».
С майором Гукасяном он всегда балагурил, очень точно, впрочем, удерживаясь в допустимых границах. Сейчас, стоя первым у ворот, он весело откликнулся:
— А ведь я заметно перековываюсь, гражданин начальничек, ключик-чайничек, только вы один не хотите признавать.
Майор Гукасян никогда не позволял излишних вольностей в обращении:
— Что это еще такое — «ключик-чайничек»?
— Песня; Художественное произведение. Откуда, как говорится, слов не выкидают:
Течет реченька по песочечку.Золотишко моет.Молодой жулик, молодой жуликНачальничка молит:«Ты, начальничек, ключик-чайничек,Отпусти до дому…»
— Отставить песню! — приказал майор.
К воротам подали грузовик.
Всех, кто назначен был на дорожные работы, пропускали через ворота по двое. Каждого дежурный останавливал на секунду и ощупывал карманы и бушлат на груди. В руках преступника любой ржавый брусок железа мог превратиться в смертоносное оружие. Затем заключенные по одному влезали в кузов машины.
Первым влез Числов и уселся на дно, привалившись спиной к борту и обхватив руками колени. За ним, соблюдая установленный порядок, стали подниматься остальные.
Машина должна была отвезти заключенных на работу в степь — за двадцать пять километров от лагеря. Там прокладывалась новая шоссейная дорога. Майор Гукасян охотнее всего посылал работать по этому наряду самых подозрительных. Там пустынно, посторонние не появляются, машины почти не ездят. И всё там на виду. Часовые, расположившись поблизости от работающих — в конце и в начале участка, — могли без труда предотвратить любую попытку побега. К тому же с машиной обычно отправляли троих конвоиров. Один с автоматом стоял впереди, в кузове грузовика, а все заключенные сидели на полу, другой — у заднего борта и тоже с оружием наготове, а третий ехал в кабине с шофером.
