— Братва, — сказал Числов, — соберитесь поближе, я кричать не любитель. Значит, так: все вы теперь на свободе — кто по собственному почину, а кто и против воли. Если среди вас есть такие, кто стремится обратно в клетку, тех я силком держать при себе не стану. Ну-ка, отзовитесь, есть?
— Есть! — закричали стоявшие позади. — Такая свобода не нужна!
— Конвоира-то зачем изуродовали?!
Числов приподнялся на цыпочки:
— Кто недоволен? Ну-ка, выйди вперед!
Все умолкли.
— Боятся меня люди. Видишь, Федя? — сказал Числов. — Один ты, рисковый паренек, меня не испугался. Детки! — Он поднял руку. — Я вам вот что скажу: у кого срок малый, тем я и сам советую вернуться. Наказания вам не будет. Все валите на меня. Что б вы там самое худшее обо мне ни придумали, майор всему поверит. А мне здесь вы обуза. В таком большом количестве совершенно не нужны. Делайте, детки, правильные выводы. Кто хочет вернуться, отойди влево.
Отошли многие.
— Умные молодцы! — похвалил Числов. — Смелые, решительные ребята. Поглядите на них. Из ихней клетки открылась дверца в широкий свободный мир, а они говорят: «Нет, нет, дядечка, разрешите нам хоть как-нибудь пропихнуться обратно в тесную клетку, за железную решетку». — Он любовно поглаживал бороду. — Но только, детки, я с вами сейчас не расстанусь. Ведь вы такие послушные — как только попадете к начальничку, сразу ему выложите: «Числова мы оставили там-то, и он повел людей туда-то». А я вас пока что с собой возьму и отпущу со своих глаз откуда подальше. — Правильно я делаю, Федя? — обратился он к Пузанкову.
Тот буркнул:
— Мне что…
— Значит, будем считать — Федя мои действия одобряет. — Он засмеялся. — Теперь другой вопрос. Что нам делать с этими нашими приятелями? — Согнутым локтем он повел назад, в сторону кювета, где находились конвоиры.
— Оставим их тут, Генка!
Это негромко сказал — но все услышали — самый старший по возрасту, пятидесятилетний Влас Уколов. По кличке он почему-то был «Минька». В грязной узловатой руке он держал пистолет, отнятый у шофера, и то сжимал, то разжимал широкую ладонь. В другой руке пистолет мог выглядеть сторожем, защитником, хранителем спокойствия. В этой руке он был убийцей. И все поняли смысл предложенного: «Оставим их тут!» За этими словами стояла смерть.
— Подожди, Минька! Про таких, как ты, верно сказано: «Сед да умен — два угодья в нем». Ты умный человек. А то, что седой, — это всем видно. Совет твой хороший, но давай-ка мы самих этих мужчин спросим, как нам с ними поступить. — Он задумчиво взглянул на шофера. — У тебя, друг, детишки есть?
— Есть, — неохотно подтвердил шофер.
Ему было стыдно оттого, что он вступает в разговоры с бандитами и, признавая, что у него есть семья, этим самым как бы просит о снисхождении. Но он был молод, и ему казалось, что погибнуть сейчас от руки взбесившегося бандита, погибнуть не в бою, а вот так, распластавшись в кювете, после того как тебя обезоружили, — это черт знает какая глупость. И он угрюмо повторил:
— Дети есть. Трое.
Конечно, он понимал, что если Генке Дьякону покажется выгодным его уничтожить, то дети, будь их хоть десять, не продлили бы ему жизни ни на одну минуту. Вероятно, Числов, самый умный из банды, рассчитал, что если шайку изловят, то за убийство придется отвечать по самому суровому счету.
— Вот видишь, Минька, — человек перед нами ответственный за свою семью, у человека дети. Можно, конечно, их осиротить, да какая от этого польза? Пускай молодой мужчина благодаря своих малых ребятишек останется жив. А как у тебя насчет детушек? — спросил он у конвоира.
Тот глядел исподлобья и молчал.
Он горько переживал свое унижение. Держал ведь в руках оружие — и оказался побежденным. Не было, значит, должной бдительности. А сколько раз майор Гукасян предупреждал: «Ни на одну секунду не утрачивай, конвоир, внимания!» И вот результат. Он сидит в кювете, напарник его весь изранен, и судьба их обоих, да и струхнувшего шофера, находится в руках вырвавшихся на свободу преступников.
У него была семья, были дети — девочка и мальчик. Но он не хотел пасовать перед бандитом.
— Нету детей, — сухо сообщил он.
Геннадий Числов не предвидел, что ответ будет таким. Мог бы и соврать этот дурак, никто у него метрику не просит. Нет детей! Но замешательство длилось недолго.
— Вот видишь, Минька, конвойный еще не успел даже детей наплодить, еще и жизни не видел. Дурак дураком. Что с него взять? Пусть продолжается его молодая; цветущая жизнь, хотя он и легавый.
— Геннадий, — тоном угрозы процедил Уколов, — ты не будь здесь умнее всех!
Числов проговорил раздельно и тихо:
— Меня нужно слушать, как господа бога.
Он шагнул вперед и звонко ударил Уколова по щеке. Седая голова качнулась вправо и стала покорно склоняться на грудь. Рука, держащая пистолет, не поднялась для выстрела. Сила была продемонстрирована и признана, все знаки покорности выражены. Геннадий подождал секунду и, хотя в этом уже не было необходимости, так же звонко, так же сильно ударил его по другой щеке.
— Ты понял меня, Минька?
— Понимаю, — сдержанно сказал убийца.
— Вяжите конвойных. Покалеченного не трогать. Он и так никуда не денется. Этих двух — спина к спине. И пусть лежат в кювете.
Веревка, видимо, была припасена заранее.
Витька Визгиленок, румяный блондин с пухлыми губами, поездной вор из Одессы, полез в кювет и удивительно ловко, прочно, быстро связал конвойных.
— Теперь — в машину! — приказал Числов. — За руль сядет Васька Голодаев, я с ним в кабине, а Федя станет у борта с дрючком, будто он конвойный с автоматом. Станешь, Феденька?
— Стану.
— Вот какой ты нынче послушный!
— А куда мы поедем, Дьякон? — спросил Короткий. — Меня послушаете, так надо поворачивать налево и дуть напрямик через киры, пока в лагере не спохватились.
— Через киры не пролезем на машине. — Уколов озабоченно почесал ухо дулом пистолета. — По солончаку надо — к ближайшему селу. А там — на выход к железной дороге.
— А я считаю — бросить здесь машину и двинуть пешим ходом кто куда! Поодиночке всех не переловят! — горячился Визгиленок.
Геннадий Числов терпеливо слушал, поглаживая бороду.
— Все высказались? — Он жестко оглядел толпившихся вокруг него людей. — Тогда давайте в кузов и располагайтесь в том виде, как ездим на работу. А потом я укажу вам, куда ехать и что делать. «В киры»! — передразнил он. — «Рассыпаться по одному»! А то забыли, что на участке ждет техник-дорожник? Не придет вовремя машина — он будет звонить в колонию, и сразу погоня, далеко не уйдешь. Техника надо успокоить. Чтоб до одиннадцати ночи никто о нас и не вспомнил.
Шофер застонал:
— Очень туго связали… Ослабьте же хоть сколько-нибудь! Невозможно переносить…
— Потерпишь! — сурово сказал туго привязанный к нему конвоир.
Проводников с собаками ждали в колонии нетерпеливо и раздраженно. И не дождались — решили выйти на поиск немедленно, чтобы не терять зря времени. Собаководам из питомника милиции было оставлено распоряжение — догонять на мотоциклах.
— Очень уж вы долго! — упрекнул дежурный по колонии.
— Да к вам разве быстро доберешься?
Под жестким светом низко висящего на воротах электрического фонаря постояли, подумали, посовещались. Вблизи, по настилу скрипучей вышки, ходил часовой и кричал куда-то во тьму:
— Стой! Кто идет? Давай назад!
Собак повели обнюхать вещи бежавших. Тем временем дежурный рассказал Геворку о том, как обнаружился побег.
— До одиннадцати часов вечера никто ни о чем не беспокоился. К этому времени машина с заключенными должна была вернуться в лагерь. Ждем. Нету. Ну, думаем, может, камера спустила. В двенадцать послали туда двоих на мотоциклах. Они нашли связанного техника-дорожника, который руководил работами на этом участке. Тот уже и рассказал, как все было. Он поджидал бригаду. Примерно в назначенное время появилась машина. С виду она была такая же, как всегда, Заключенные сидели, часовой стоял. Техник и опомниться не успел — его сбили с ног и прикрутили к тачке. Наши вернулись на мотоциклах с этим известием, тут сразу мы забили тревогу, подняли всю охрану, сообщили вам. Никаких новых сведений пока что нет.
Геворк объявил:
— Выступаем!
Мотоциклы, словно большие неповоротливые жуки, осторожно выползли на шоссе, а там уже помчались вовсю. Двадцать километров проглотили за несколько минут.
Еще издали Андрей увидел мягко подсвечивающие красные фонарики. Это шли грузовики отряда майора Гукасяна. Они продвигались медленно, потому что то и дело люди выскакивали из машин, осматривали дорогу.
Дикарь в коляске чуть слышно повизгивал. Андрей наклонился к нему:
