— Я и мысли такой не допускал, Рамаль… — наконец заговорил он, ссутулившись, точно провинившийся школьник, — а ведь тебе, как женщине, действительно открыты все тайны ее души. И наверное, ты права. Валиде так молода и так красива, а я так эгоистичен…
Внутри я торжествовала. Сработало! Осталось лишь несколько финальных штрихов.
— Все можно исправить, Джахан! Ты мудрый правитель и добрый сын. Осчастливь свою мать, подари ей вторую жизнь, выдай ее замуж! Поверь — ты не увидишь более счастливого человека во дворце, чем она.
Он наклонился ко мне и нежно поцеловал в губы, вызвав тысячи микроскопических молний по всему телу.
— Какая ты добрая и заботливая, Рамаль, — прошептал он мне на ухо, цепляя губами его мочку, — но за кого я могу выдать свою мать? Она достойна самого лучшего!
Мне до безумия хотелось уже завершить этот разговор и отдаться во власть его горячих рук и ласковых губ, но дело нужно было закончить.
— Я невольно заметила, как загорелись ее глаза при встрече с бейлербеем Карадагского ханства Ансар-пашой, когда он приезжал сюда по делам и случайно встретился с валиде в саду. Он достойный паша, и этот союз укрепит границы нашего великого государства.
Ему вновь пришлось отстраниться от меня, ибо речь зашла о серьезных делах, и у меня вырвался разочарованный вздох.
— Но я уже обещал Ансар-паше Эфсуншах в качестве жены. Как же быть?
— Эфсуншах-ханум еще так молода и так неопытна в любовных делах, а Ансар-паша видный и взрослый мужчина, ему нужна такая женщина, как валиде. Я уверена, для любимой сестры падишаха Персии найдется более достойный муж, и более подходящий по возрасту и статусу.
Джахан задумался на несколько секунд, словно взвешивая на своих внутренних весах совести мои слова, а затем широко улыбнулся.
— Рамаль, если бы ты была мужчиной, я назначил бы тебя своим главным визирем! Ты облегчила мои сердечные муки насчет матери и сестры. Завтра же объявлю валиде о моем решении. Свадьбу назначим на начало осени. Времени на подготовку должно хватить! — Он был так возбужден, что, казалось, вот-вот начнет хлопать в ладоши.
«Посмотрим, как теперь ты запляшешь, кобра дворцовая», — подумала я, одарив его самой лучезарной из своих улыбок.
— А теперь довольно слов, — его глаза загорелись огнем, и он наклонился ко мне, обдав мое лицо жаром своего дыхания, — я хочу обладать тобой!
Он пальцем поддел бретельку моего пеньюара и потянул ее вниз, оголяя плечо, ключицу, а затем грудь. Я жадно глотала воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, в то время как его жаркие руки без зазрения совести шарили по моему телу.
На несколько секунд он встал, чтобы скинуть с себя одежду, при этом не сводя с меня вожделенного взгляда. Я лишь бесстыдно извивалась на шелковых простынях в ожидании продолжения ласки, чем вызвала его похотливую улыбку.
Он, словно обезумевший, набросился на меня, накрыл всем телом, сдавил руками бедра и впился поцелуем в набухшие от возбуждения губы.
Когда его палец добрался до тугого узелка удовольствий в моей промежности, я выгнулась ему навстречу, истекая влагой и издавая непристойные звуки. Мне хотелось его всего — немедленно и без остатка, поэтому, вконец осмелев, я сильно толкнула его в грудь, заставив упасть на лопатки, и забралась на него сверху.
Не давая ему опомниться, я ввела его член во влагалище и начала двигаться, постепенно ускоряя ритм. Он рычал и хрипел от удовольствия, словно дикий зверь, сильно сжимая пальцами мои розовые соски и вызывая в моем теле горячие волны наслаждения.
Все кончилось так же стремительно, как и началось. Я упала ему на грудь, растекаясь кисельной сладкой лужицей, ощущая томительные вибрации во всем теле. Он тяжело дышал и гладил меня по спине.
Я приручила тебя, необузданный дикий лев. Я приручила тебя, правитель Персии, Ирана, Омана и Аравии.
Легкая улыбка появилась на моем лице. Улыбка мышки, обхитрившей кошку.
ГЛАВА 37
Я положила ладонь на то место, где должен был спать Джахан, и почувствовала ровную холодную гладь простыни. Резко подняв голову с подушки, я осмотрелась, ища глазами любимого мужчину. В комнате его не было.
Подобрав с пола сброшенную накануне атласную накидку, я вышла на террасу. Падишах сидел на низком диване с резной деревянной спинкой, покрытой серебром, и пил чай из армуда — небольшого стеклянного стакана с широким горлом, напоминающим по форме пышное женское тело.
Мой нос уловил запах шафрана, кардамона и розового масла, исходивший от медного заварочного чайника, стоявшего на столе перед диваном.
Яркое солнце играло на светлом мраморном полу озорными солнечными зайчиками, отражаясь от прозрачной поверхности армуда. Я невольно зажмурилась, ослепленная его лучами и сочной зеленью сада.
— Джахан, — я подошла к нему сзади и прильнула к его спине, свесив ему на грудь руки и уткнувшись носом в ложбинку между шеей и ключицей. От его кожи исходил такой знакомый и такой приятный аромат сандала, мандарина и мускуса, что я не удержалась и прижалась губами к широкой пульсирующей вене, выступающей под кожей.
— Рамаль, — он повернулся и поцеловал меня в висок, — ты проснулась, моя страстная дикая кошка? — Он улыбнулся: — Изящная пума одолела свирепого льва!
Я со смехом отстранилась от него, обошла диван и села рядом.
— Просто лев держит кошку на коротком поводке: куда он идет — туда и она, в какую сторону он склонится — и она туда же. А если лев падает, поддавшись притяжению любви, то кошка неизбежно оказывается сверху!
Он улыбнулся уголками рта и положил ладонь мне на колено. Боже! Почему каждое мое утро не может быть таким? Почему каждый мой день — борьба?
— Я приказал накрыть завтрак на террасе. Сейчас нам принесут свежий творог с медом и орехами, фрукты и хлеб. Ты должна хорошо питаться. Следи за своим здоровьем и не забывай, что ты носишь под сердцем будущего шахзаде! — он говорил ласково, но в то же время строго, как заботливый учитель с подающим надежды учеником.
— То есть жареных куропаток больше нельзя? — я обиженно поджала губки и захлопала ресницами.
Джахан засмеялся. От его улыбки мое сердце трепетно сжалось, а затем растеклось от нежности.
— У тебя прекрасный аппетит, значит, ребенок развивается хорошо! — снисходительно ответил он на мой вопрос, тактично избежав прямого запрета на поедание столь любимых мной куропаток.
Я тяжело вздохнула, демонстрируя легкую степень разочарования из-за новых гастрономических ограничений, и положила голову ему на плечо.
За спиной послышались мягкие крадущиеся шаги слуг, и через минуту стол перед нами ломился от яств.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
