- Двадцать два. На данный момент.
- А остальная ферма? Я же не видела ее всю, не так ли?
- Нет, - он отложил письмо, которое читал, чувствуя, что она хочет поговорить. -
Преимущественно я выращиваю озимую пшеницу, чуть-чуть арахиса, чуть-чуть соевых
бобов. Я перестал выращивать табак несколько лет назад из-за вредных воздействий,
которые приписывают курению сигарет. Он встал, обошел угол стола, оперся о край
стола, одним плавным движением скрестив лодыжки и руки. Фактически я не занимаюсь
земледелием. У меня есть прекрасные люди, которые на меня работают. Конечно же, они
получают процент от прибыли.
Управление владениями такого размера должно требовало сотню тысяч долларов в
год. Но что это было, по сравнению с миллионами? Такое богатство изумило ее,
напугало, и, по непонятной причине, разозлило. Было ли честно, что один человек имел
так много, в то время как другие имели так мало?
Взяв одну из книг с собой, она поднялась:
- Думаю, я прилягу до ужина, Дерек.
Он оттолкнулся от стола, подошел к ней и обнял:
- Хорошо. Ты не заболела?
- Нет, ничего такого. Просто устала.
- После вчерашнего, не сомневаюсь, - он приподнял ее голову, ухватившись
пальцем за подбородок. Его губы заигрывали с ее. Туда и сюда, один раз, второй. Но он
поцеловал ее лишь раз, легко, целомудренно, прежде чем отослать ее. - Увидимся за
ужином.
Короткий сон чуть-чуть помог. По крайней мере, когда она смотрела в зеркало, ее
порадовал цвет ее розовых щек. Она с неприязнью смотрела на платье, которое должна
была надеть. Это было хорошее платье, но Дерек видел её в нем уже три раза. Три раза за
одну неделю.
Она посмотрела в шкаф, где Дейзи недавно развесила ее одежду, и начала
инвентаризацию. Даже с учетом всей одежды, оставленной в Джорджтауне, его гардероб
был скудным.
Инстинктивно она предположила, что к ужину следует надеть платье. Она была
рада, что именно так и поступила. Ведь когда она присоединилась к Дереку в передней
гостиной, он был одет в слаксы и куртку свободного покроя. Он играл на большом
пианино.
- Я налил тебе бокал белого вина, - сказал он не прекращая играть.- Но если ты
хочешь чего-то другого…
- Нет, все нормально, - закаленный бокал стоял на столике около пианино. Он лишь
слегка коснулся скамейки и кивнул ей головой, чтоб она села рядом. - Не знала, что ты
играешь, - сказала она.
- Моя мать настояла, и я брал уроки. А ты?
- Моя мать настояла, и я брала уроки.
Он засмеялся и эффектно закончил играть кусок на скрипичном ключе. Когда он
отклонился в сторону, его рука задела ее грудь:
- Как насчет зажигательного варианта «Чопстикс»? (прим. «Чопстикс»- это
простенькая мелодия, которую легко выучить и играть.)
Подавляя вздох удивления, она сказала:
- Хорошо,- она расположила руки над клавишами.
- Подожди! Мне нужна поддержка.- он сделал глоток из своего хайбола, бурбона с
содовой, как она предполагала, и согнул пальцы.
- Готова? Начали.
- Подожди. Нечестно. Я не готова.
- О'кей. А сейчас?
- Сейчас!
К третьему разу темп все нарастал до тех пор, пока их пальцы не стали порхать и
они смеялись так, что сильно, что пропустили половину нот.
- Остановись, становись, пожалуйста. У меня мизинец свело, - закричала она. Она
откинула голову и произвела сильный вздох облегчения, когда они закончили мелодию
стуком в конце.
Но следующее дыхание было вздохом. Дерек воспользовался преимуществом ее
незащищенного горла. Наклонив ее так, чтоб ее спина опиралась о его руку, он нагнулся и
запечатлел поцелуй прямо у основания ее шеи. Этот жест горячей волной пронзил все ее
тело, пока не разбил мягким взрывом сердце ее женственности. Она стиснула лацканы
его куртки, чтобы не упасть со скамьи.
- Дерек…
- Ты так хорошо пахнешь. Как дождь, как жимолость, - его губы странствовали по
ее горлу, оставляя жаркие поцелуи. Когда он нашел ее рот, она сдалась его просящему
языку. Его способностям невозможно было сопротивляться. Он целовал ее основательно,
со знанием дела, пока она лишилась всей воли. - Голодна?- промурлыкал он после
последнего поцелуя, в котором их языки едва касались.
- Хмм…
- Тогда пошли, поужинаем, - она, словно лунатик направилась в освещенную
свечами столовую. Они ели сочный ростбиф и идеально хрустящие овощи. Атмосфера
была спокойной. Она не хотела ставить под угрозу его безмятежное настроение, поднимая
этот вопрос, но совесть не позволяла ей продолжать его игнорировать. После орехового
пирога и кофе, она, насколько могла небрежно, спросила:
- Дерек, у тебя есть дети?
Он не двигался и не отвечал. Она была вынуждена оторвать глаза от месива, в
которое она превратила карамелизованный пирог, и подняла их на него.
- Почему ты спрашиваешь?
Ее ресницы нервно трепетали, когда она опустила глаза:
- Это не мое дело, и я не хотела лезть в твою личную жизнь. Мне лишь интересно,
если… ну, ты был с таким большим числом женщин… я думала…- не способная
продолжать, она позволила своему заиканию умереть мучительной смертью.
- Нет, - он долго не отвечал. Когда же он ответил, это было сказано с такой
абсолютной честностью, что она подняла голову. - Почему ты спрашиваешь? - снова
повторил он.
Она могла с тем же успехом могла нырнуть со скал в Акапулько. Это будет словно
самоубийственное погружение. Не было никакой возможности избежать этого. Она
должна была сказать ему прямо сейчас.
- На Ямайке, я… как бы это сказать, я должна была… я должна была
подготовиться, но…
Ее глаза умоляли, надеясь, что он заполнит пропуски и освободит ее от надобности
производить это. Но он сидел неподвижно, словно статуя, не моргая своими тигриными
глазами.
- Я не ожидала, что ты придешь и вынесешь меня той ночью, - защищаясь, сказала
она.- У меня не было времени принять что-то. Сколько раз в ту ночь ты… Я имею в виду,
мы… Я имею в виду…- неожиданно ее тревога возросла, и она с раздражением
посмотрела на него. - Ты знаешь, что я пытаюсь сказать, и ради Бога, перестань так на
меня смотреть.
- Ты говоришь мне, что беременна?
- Нет! Я лишь пытаюсь тебе сказать, что мы не предохранялись, - у нее появилась
мысль:- Или все же да?
- Если ты имеешь в виду, делал ли я вазэктомию, то ответ - определенно нет. Тебе
настолько противна мысль, что ты беременна моим ребенком?
