Также тихо, в тон стрельцу, осторожно меня предупредившему, я ответил:
— Так может, предупредим?
Орел согласно кивнул, одновременно с тем скрипя воротом:
— Конечно, предупредим. Дай только воды спокойно набрать, а то вдруг неправильно поймут нас.
Достав деревянное, стянутое железным обручем ведерко, сотник принюхался, пытаясь, видно понять — не потравлена ли вода. А то вдруг селяне куски тел неудачливых воров туда бросили, для себя оставив иной колодец — а воду из этого предлагают теперь смахивающим на литовцев или ляхов путникам? Хотя ведь всплыли бы давно останки-то — да и вонь стояла бы…
Пригубив немного влаги, Тимофей одобряюще кивнул:
— Чистая вода, хорошая. Ничем не отдает! Давай-ка бурдюк свой…
Я подал флягу и стрелец быстро ее наполнил, как и свой бурдюк, после чего от души напился прямо из ведерка, широко ливанув себе на грудь и за шиворот.
— Ух, хороша! Держи «чарку» немец, испей!
Всю дорогу я вполне себе стоически терпел жажду — но сейчас, видя, как жадно пьет товарищ, щедро обливаясь драгоценной влагой, я почувствовал сильнейшую жажду! Дважды просить меня не пришлось — и как только Орел подал мне ведерко, я от души напился вкусной, прохладной воды, почитая ее сейчас едва ли не самым вкусным питьем на свете!
Осушив ведерко до последней капли (также щедро облившись, как и мой соратник), я вернул тому ведро. Стрелец же начал набирать вновь, приговаривая про себя:
— Сейчас родимые, сейчас попьете…
Спустя несколько минут напоены были и призывно ржущие лошади, почуявшие близость воды. Беднягам четвероногим, посменно несущим нас на себе, приходилось еще сложнее… Наконец, вылив в траву остатки воды, недопитой кобылками, стрелец опустил ведро в колодец, после чего взлетел в седло — и громогласно крикнул, обращаясь к держащимся поодаль старикам:
— По дороге к Ростову, в трех верстах пути от вас висит на дереве черкас. Вы бы сняли его — не дай Бог лисовчики налетят, заприметив убитого. Виноваты вы или нет — всех, кого успеют, пожгут да порубят!
Старики, однако, ничего не ответили, все также настороженно косясь в нашу сторону, и Тимофей, раздраженно махнув рукой, пустил Уголька вперед.
— Слышь, Себастьян… Как доедем до князя и передадим благословение, да дары старца, буду я тебя настоящей рубке учить!
Я удивленно хохотнул:
— Ничего себе предложения! Интересно, конечно, но мне ведь нужно будет ваших рейтар учить из ваших детей боярских. А ты видел, с кем мне приходится работать? Упрямые до жути, словно ослы!
Я страдальчески закатил глаза, а Орлов закатился громким смехом. Ну конечно — он же ведь видел мое последнее занятие с дворянами московитов.
— Ничего, по вечерам время найдется. Хотя бы пару-тройку раз скрестим клинки!
— Что же, это вполне осуществимо… Наверное.
Я усмехнулся, и товарищ мой ответил такой же понимающей улыбкой. При этом сердце мое вдруг предательски сжалось — пришло понимание того, что скоро наши пути с сотником разойдутся. Он вернется к своим стрельцам, я — к рейтарам. И предложение провести учебные схватки — ведь это, скорее всего, просто неуклюжая попытка сохранить зародившуюся в пути дружбу, не теряться в не таком уж и маленьком лагере Скопина-Шуйского после возвращения…
И я поймал себя на мысли — что да, я буду очень рад этим занятиям и времени, проведенным с другом. Стало даже немножко жаль, что после победы над ворами самозванца я покину Московию — край твердых и честных, иногда по детски наивных, но столь искренних и открытых душой людей…
Но нет, все решено. После войны — только дорога домой и только Виктория.
Хотя ведь можно будет и вернуться — вместе с супругой…
— Ты действительно думаешь, что благословение старца поможет нам обрести победу?
Я задал вопрос, которым задавался еще в самом начала нашего пути, но который пришелся к месту только сейчас… А стрелец уверенно кивнув в ответ, твердо ответил:
— Я верю в это. Наш князь в это верит. Поверит и вся рать! И тогда, вступая в бой с литовцами и ляхами, никто не станет вспоминать о предавших нас наемниках или о плохом царе, за которого и кровь проливать нет нужды. Нет, все будут помнить лишь о благословении отмеченного Богом старца — а значит, и Божьем благословении!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что-то такое я предполагал... Тем более, что это благословение не просто поднимет боевой дух войска Скопина-Шуйского, но и привлечет на нашу сторону сомневающихся. Народ Московии очень религиозен, а значит , и слух о том, что солдат молодого и удачливого князя-воеводы благословил на бой с захватчиками прозорливый старец, станет решающим для колеблющихся.
Тех, кого не убедили воззвания игумена осажденной Троице-Сергеевой лавры…
Нам осталось лишь передать благословение, крест и просфору князю. Как говорят местные — дело осталось за малым…
Мы отъехали от оставшегося за спиной поселения уже версты за три. Возделываемые поля кончились, сменившись не очень густым перелеском и кустарником, подступающим к самой дороге.
— Хорошо хоть, в тенек въехали. А то совсем дышать нечем было…
Сотник обтер рукавом рубахи взопревший лоб.
— Подписываюсь под каждым твоим словом, друг мой! Тень в такую жару — великое благо. Сам я давно уже скучаю по настоящему лесу, где даже сейчас было бы прохладно…
Неожиданно чувствительная Стрекоза вдруг привстала на дыбы и призывно заржала. Мгновенно посерьезневший Тимофей, бросив на мою кобылу мимолетный, настороженный взгляд, потянулся к луку, покоящемуся в саадаке. А я привычно схватился за рукояти пистолей, заранее заведенных и покоящихся до поры в кобурах — уже заметив шагах в тридцати впереди, между кустарником, какое-то движение…
Выстрел!
Седое пороховое облако окутало место, где я только что наблюдал движение — а мушкетная пуля свистнула рядом со стрельцом. В ответ последний выпустил уже наложенную на тетиву стрелу, после чего резко рванул поводья влево, разворачивая коня:
— Засада!!! Уходим!!!
Повинуясь команде сотника, я также принялся разворачивать Стрекозу — но прежде разрядил в сторону прилегающих к дороге кустов оба пистоля. Я вновь успел заметить движение неизвестных врагов — и, кажется, после второго выстрела кто-то даже вскрикнул! Ну, а кроме того, теперь и нас с Орлом окутала пороховая дымка, мешающая неприятелю целиться...
— Быстрее, немец, быстрее! В засаде нас порешают!!!
Подгоняя меня, из кустарника по левую сторону дороги прогремел еще один вражий выстрел. Пуля вжикнула рядом с плечом, а впереди послышались яростные крики атакующих…
— Н-н-н-о-о-о!
Развернув коней, мы со стрельцом поскакали назад — причем Тимофей, отпустив поводья и развернувшись в седле, отправил назад стрелу, продемонстрировав мне технику «скифского выстрела» воочию. Я только и успел подивиться его сноровке наездника, как сзади кто-то протяжно вскрикнул — и лицо моего спутника исказилось радостной и свирепой гримасой.
Значит, достал…
— Шайсе!!!
На дорогу впереди нас начали выбегать черкасы; воровские казаки держат в руках колья с небольшими листовидными наконечниками. По всей видимости, до того они выжидали на заметном удалении от дороги, чтобы кони не почуяли… Умно.
— Прорвемся!!!
Это кричит сотник, очередной стрелой сбивший наземь бегущего впереди черкаса. Я же, осадив Стрекозу, выхватил оставшиеся два пистоля из кобур — и поочередно разрядил их в воров, расчищая нам путь! Орел, в свою очередь, отправил лук в саадак и вырвался вперед, выхватив из ножен саблю. На моих глазах он доскакал до первого из разбойников — и уже знакомым мне размашистым ударом клинка отклонил вражеский выпад, после чего встречным движением вонзил острие елмани в грудь ворога.
Еще один готов!
К стрельцу подскочил последний казак — и вонзил стальной наконечник в грудь Уголька! Конь отчаянно заржал, поднимаясь на дыбы и сбрасывая седока… Но черкас даже не успел освободить копья из тела лошади, как на него уже налетел я — и тяжелый палаш обрушился на бритую голову противника!
