Сталин, поверх формально выборной и легитимной советской власти, создал аристократическую партийно-номенклатурную систему и страхом держал и ее, и народ в состоянии бодрости и свежести в борьбе за идеал. После его смерти партократия ("каста проклятая") потеряла революционность и в своем сословном сознании отделила насущные потребности своего благоденствия от далеких целей благополучия всего народа. Возник конфликт между сознанием правящего сословия и официальной идеологией государства.
Коммунистическая идеология, накладывая моральные ограничения на аппетиты верхов, напоминая об их обязанностях перед народом, раздражала номенклатуру, на словах продолжавшую проповедовать идеалы для всех, но на деле погрязшую в своих потребностях и бесцеремонном карьеризме. В народе же на третьем поколении после Великой революции накопилось отчаяние исторического ожидания коммунистической справедливости, понимаемой, прежде всего, как равенство.
Пример достигнутого благополучия богатого Запада со свободой частной инициативы на фоне ущербного монополизмом и весьма скромного достатком советского хозяйства, где критериев успешности не существовало и, что бы ни делали, все изображалось превосходным, давил и на знать, и на советский народ неким комплексом неполноценности собственной системы. На явную полноценность общества в науке и технике (космической, ядерной, авиационной, атомной подводной), электроэнергетике, спорте, культуре закрыли глаза. "Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, и даже в области балета мы впереди планеты всей", — пел А. Галич, но бревном-то в глазу стояла отсталость в гражданских технологиях и дефицит хорошего ширпотреба.
Первопричина неодинаковости результатов хозяйствования лежала и лежит не в различиях политических систем, а в очевидных различиях условий среды обитания, жизненного пространства (холода и расстояния). Грубая зависть к комфортным условиям Запада, желание жить "как у них там", не оправдана природой. Однако партийное дворянство в третьем поколении (за "дедушкой" Лениным шел "отец всех времен и народов" товарищ Сталин, а за ним, следовательно, внуки) уже прогнило в привилегиях и догмах, унаследованных от героического прошлого. Было неспособно к подвигу за идеал, к тоталитарному целеполаганию реформ внутрь, на себя. Партократия стала искать выход не в опасном для ее власти снятии преград инициативе "активных" внутри своего общества, а в контролируемой ею же либеральной перестройке с целеполаганием вовне: общечеловеческих ценностях, свободе торговли, открытом обществе, правах человека. Когда же подогреваемая Западом перестройка стала выходить из под контроля партноменклатуры и приобрела характер либеральной революции, она вконец подавила волю партийных князей к удержанию власти. Прогнившая партократия раскололась. Часть перегруппировалась в новые демструктуры власти и "конвертировала власть в собственность". Наиболее активная комсомольская часть номенклатуры "оседлала" приватизацию государственной собственности. А "святые праведники" и "мечтатели" снова ушли в оппозицию.
I Несоответствие между самооценкой достоинства "капитала знаний", с одной стороны, и незначительностью получаемых денег и места во власти, с другой, сделали советскую интеллигенцию основной движущей силой либеральной контрреволюции. Яростный бунт советской интеллигенции (в терминологии Э. Лимонова: "новой буржуазии знаний") против номенклатурной системы был в лучших русских традициях "бессмысленным и беспощадным". В отместку за очень большую и долгую власть номенклатуры славные коммунистические идеалы в обществе были разбиты, "оковы" приоритета национальных и общественных интересов пали, а к личным деньгам и власти с одними только знаниями интеллигенция в массе своей при наступившем разорении хозяйства в России пробиться не смогла. Лишь кучка профессоров и заведующих лабораториями заняли верхушку новой власти. А "просто" хорошие мозги, "капитал знаний", потекли из России туда же, куда стратегические запасы и обычный капитал: на Запад.
Разочаровавшийся народ отвернулся от дискредитированного знатью коммунистического идеала справедливости для всех и поддался на соблазн фальшивых перспектив обогащения для себя в "открытом обществе". Россия держится не на законе, она держится на вере. Вере народа в идеал и государственную власть, эмоциональном контакте доверия к власти по любви ("умом Россию не понять, в Россию можно только верить", — гениально подметил Ф. И.Тютчев). Если совсем коротко, то вера — это желание и ожидание чуда. Быстрое построение коммунистического чуда, где "каждому по потребностям", не состоялось^ В начале 90-х годов либеральная пропаганда навязала народу представление о жизни на Западе, как об уже воплощенном коммунизме. Просто слово "коммунизм" заменили на "цивилизованный мир" с тем же содержанием: "от каждого по способности (ленивому напрягаться не надо), каждому по потребности (наслаждайся, двигай телом, в супермаркете для тебя все уже приготовлено)".
Социализм как реальная самодостаточная система небогатого удовлетворения потребностей всего общества в России рухнул. Суровые же климатические условия российского жизненного пространства, делающие невозможной одинаковую с Западом по затратам эффективность производства, остались.
Либеральные реформы, дойдя до результатов хозяйствования в условиях навязанного России "ига" свободы для международной торговли и перемещения капитала, провалились. Рентабельным в России оказалось слишком незначительное число преимущественно уникальных производств. Только эти немногие производства способны платить достойную зарплату.
К проявлению же частной инициативы в получении самостоятельного дохода способны лишь активные. На развалинах советской экономики значительная часть собственного населения была исключена из довольства и процветания. Капитализм получился ущербным, только для своих, и держится на абсолютно слепом традиционном для России доверии общества к соблазнительным картинкам западного благосостояния в "демократических СМИ". Потенциальные капиталисты оказались не более чем "обманутыми вкладчиками". Акционеры от произвола не защищены, их права не волнуют ни бесконтрольных управленцев компаний, ни бесконтрольную административную власть, по-прежнему исходящих из "целесообразности". Цель спектаклей передачи власти в декорациях "демократических выборов" не имеет никакого отношения к выявлению воли народа. Мафиозно-номенклатурный (замкнуто-аристократический) захват власти проводится тяжелой рукой путем нагнетания страха потери имеющегося уровня благополучия и тотальной манипуляцией сознанием народа. Не демократическое состязание на выборах и не назначение через аттестацию и экзамены по бюрократии, но навязывание без выявления, кто лучший по аристократическому принципу, без риска проиграть в открытом соревновании с другими активными. Либеральному капитализму в России противостоит вовсе не коммунистическая оппозиция, но верноподданное чиновничество. Ведь в замысле либеральных реформ главным было перевести все ценности жизни на денежный расчет. Все социально-экономические системы, имеющие в себе элементы социализма (социальной или национальной справедливости, социальной защищенности) требовалось заменить на рыночные, i Однако сами чиновники сохранили за собой все привилегии и льготы (по жилью, транспорту, лечению, санаторно-курортному отдыху и пр.) и намерены передавать свои привилегии детям. В мафиозно-номенклатурной системе нынешней России и мафия-олигархия и номенклатура — это "новая аристократия" с неподсудным имущественным иммунитетом, для которой любой закон не писан. В униженном же народе падает мораль, растет растерянность, апатия и враждебность ко всякой власти. Де-юре условия для инициативы людей вроде бы есть, а толку нет. Для того, чтобы в России "процесс пошел", создать условия развитию частной собственности (либерал-демократия) и дать команду чиновникам (бюрократия) оказалось недостаточно. Без подвига элиты (аристократии) дело зашло в тупик. Прошедшие испытания заказными убийствами и криминалом малочисленные "новые русские" и повязанные с ними коррупцией более многочисленные новые дворяне-чиновники за неправедные хапки при приватизации государственной собственности и государственных доходов подвержены общему диагнозу: "страх". Деньги спрятаны за границей и омертвлены на банковских депозитах под смешные, но надежные 3–5% годовых. Широкий деловой маневр и оборот капитала "новых русских", имеющего источник в ресурсах России, опасен отрывом от источника и потерей за границей собственно капитала, пущенного туда в рост. Запад же смотрит на "новых русских" с подозрением и с распростертыми объятьями к себе их не ждет. Новая знать окружила себя телохранителями, отгородилась от деморализованного ею же народа охраной и думает о своем. Народ пассивен, на бессмертный подвиг ради капитала избранных идти не хочет и, как всегда, желает и ожидает чуда: прихода благочестивого лидера, который будет не править для себя, но, провозгласив благородную цель, станет служить Отечеству, наведет порядок, объединит общество своим замыслом и быстро сделает жизнь народа и сытой, и спокойной, и культурной, и вольной. Народ "желает и ожидает" вернуть свою утраченную в ходе либеральных реформ гордость (нравственное равенство с верхами) и былую уверенность в завтрашнем дне, но сохранить при этом ощущение свободы. Отсюда напрашивается вывод, что после либеральной контрреволюции "дедушки" Ельцина складывающееся в России новое сословное общество, видимо, вернется на новый круг российского девиза: "православие — самодержавие — народность". Ha собственный путь православия в этике. Тоталитарной аристократии в конструкции власти. И "русского социализма" в экономике (национального капитализма/социализма).
