Стол был накрыт с большим искусством: серебро на белой льняной скатерти, крахмальные салфетки, свернутые трубочкой и вдетые в кольца, фужеры под крепкие напитки, под шампанское и воду. Тарелки для смены блюд, белые свечи в симпатичных веночках. Ева знала толк в сервировке.
Не выставив никакой оценки стараниям Марго, Адам ловко, как метрдотель со стажем, усадил даму, наполнил бокалы вином.
– За тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте, – стоя, поднял бокал Рудобельский.
Маргарита обалдела от такого тоста:
– За старый год!
– За все вместе, – согласился моряк.
Едва пригубив, Маргарита побежала на кухню – в духовке томились отбивные под сырной корочкой, пора было вынимать и нести к столу горячее.
Галкина доставала противень, когда услышала голос президента:
– Дорогие земляки!
– Марго! – позвал Адам.
– Сейчас!
– Поздравление уже, – появился Рудобельский на кухне, – и вообще, в таком платье у плиты стоять – преступление.
Галкина сунула Адаму блюдо с отбивными:
– Иди, открывай шампанское, я сейчас.
Марго нырнула в шкаф, достала увесистый сверток, упакованный в блестящую подарочную бумагу. «Справочник яхтсмена» Бобы Бонда – настольная книга всех отставных офицеров ВМФ, если верить Владимиру Кунину. Вот и узнаем, о чем мечтает Рудобельский!
Рудобельский с аппетитом уплетал отбивную.
Поздравление президента уже обещало счастливую семейную жизнь, процветание и мир во всем мире, а шампанское было еще не откупорено!
– Адам! – Марго схватила бутылку. – Обжора! Открывай шампанское!
– Вкусно, – оправдывался Адам, освобождая горлышко от фольги.
Маргарита с подозрением посмотрела на Рудобельского: второй комплимент за вечер…
Вино играло, пенилось, переливалось через края, Маргарита потянулась через руку Адама, торопясь, отхлебнула из фужера. Животом почувствовала крепкую мужскую руку – распрямилась, как пружина.
– С Новым годом, дорогие земляки! – Поздравительная речь закончилась.
– С Новым годом! – У Маргариты от нетерпения ныло все внутри.
Загадать желание под отбивание часов! Желание! Их так много, что списком подавать можно в небесную канцелярию!
«Тили-бом», – начали перезвон колокола на Спасской башне. Один, два, три, четыре… Бу-ум! Часы!
– Поздравляю. – Маргарита, смущаясь, протянула блестящий сверток Рудобельскому.
– И я тебя.
В руках Адама блеснула коробочка.
– Спасибо. – Бирюза, точно после реставрации, засияла глубиной и чистым цветом.
Адам протянул бокал, они чокнулись, выпили как раз под последний, двенадцатый удар курантов.
– Я не успела загадать желание, – расстроилась Маргарита, зажигая бенгальский огонь.
– А я успел.
Адам не торопясь обошел стол, вынул из дрожащих пальцев Маргариты заискрившийся фейерверк, сунул в стакан с водой.
Марго, не мигая, следила, как раскаленный прутик зашипел и выпустил тонкую струйку дыма. Остановившимися глазами она смотрела, как наклоняется лицо Адама, как приближаются беспощадные губы. Все, это конец. От волнения у Маргариты стали покалывать подушечки пальцев. Губы затягивали в воронку страсти. Страсть – это быль и слезы. Надо выбраться! Марго задохнулась и закрыла глаза. Выбраться! Выбраться? Придет же в голову!
Гирлянды перемигивались, строго соблюдая очередь, выходили на сцену: сначала зеленые огоньки, потом красные, после них желтые. И только в высшей точке замысла выбегали все вместе.
– Ева ты моя.
Этот шепот и все, что творил с Маргаритой Адам, так потрясли ее, что она разревелась. «Валька, дура, тоже еще, нашлась сексопатолог», – вытирая слезы, вспомнила Марго.
Адам перепугался этих слез, как, кажется, ничего в жизни не пугался.
– Япона мать! Что такое? Не понял, что такое?
– Слишком сильные эмоции, – прячась от взгляда Адама, всхлипнула Маргарита.
Лоб у Рудобельского блестел мелким бисером: диван разложить не успели, Адаму было тесно, и он боялся нечаянно придавить этот венец эволюции – гибкое, податливое, безупречное женское тело. Только об этом, кажется, и думал.
Самые смелые надежды Адама оказались недостаточно смелыми – эта женщина таила бездну головокружительных сюрпризов. Например, эти слезы после близости – что они значат? Вот вопрос. Если бы его спросили об этом друзья-сослуживцы во время стоянки на рейде, он не задумываясь ответил бы, что нужно тащить бабу в койку. Чтобы не дискредитировать высокое звание офицера морского флота России. Но они уже в койке. Тогда что означают эти слезы? Было о чем задуматься.
Маргарита видела, с каким удивлением и восторгом разглядывал ее этот… этот дикий моряк, но ей нужны были словесные подтверждения.
– Жена у тебя молодая, не жалеешь, что не уехал с ней? – отбросив с лица скрутившуюся тугим завитком прядь, испытующе посмотрела Марго на Адама.
Рудобельский бросил быстрый взгляд на разгоряченное лицо с еще трепещущими ноздрями:
– Жалею, что женился. Ошибся курсом: маяк был на профилактике… А ты разве не ошибалась?
– Ошибалась… Посадочные огни не горели, я и приземлилась не на свою полосу…
Рудобельский пересел на пол, оставив Маргариту лежать на диване, как на пьедестале. Взгляд Адама скользил с разметавшихся рыжих кудрей на глаза, спускался к губам, с губ соскальзывал на заостренный подбородок и прямую линию шеи.
Под пледом прятались по-девичьи упругая грудь, впалый живот, круглая попка и длинные, скульптурной лепки ноги. Чтобы оторваться от этой роскоши, требовалось все мужество офицера. Адам не чувствовал себя достаточно мужественным. Маргарита была как ведьмин напиток: чем больше пьешь, тем больше пить хочется.
Рука Адама поднырнула под плед.
– Слушай, Марго, а почему ты больше не летаешь?
Галкина хмыкнула.
– Вот тот рейс как раз и был последним. – В глазах Маргариты вспыхивали и умирали хороводы огоньков. – Командир написал на меня рапорт, заявил, что я не справилась со своими обязанностями, не предотвратила драку, устроила танцы на борту, создала аварийную ситуацию, подвергла опасности жизнь пассажиров и экипажа, что приборы чуть не отказали… В общем, все, что мог, собрал…
– Постой, какие танцы?
– Понимаешь, я тогда хлебнула по ошибке водку с клофелином.
– Чего? – не поверив, переспросил Рудобельский. – С клофелином?
– Кстати, ты тоже. Я не успела рот открыть, как ты хлопнул стаканчик. Да. Я ее приготовила для того пакса, ну, у которого «белка» была.
– Ну ты и штучка! А я понять не мог, отчего меня вырубило! – Адам сжал в руках мягкие ступни Маргариты.
– Щекотно! – взвизгнула она.
– Ты ревнивая?
– Не знаю, – соврала Галкина, закуталась в плед, села по-турецки, посмотрела на Адама сверху вниз. «Ну и кто здесь теперь подданный?» – можно было прочитать в этом взгляде.
