Костюмер, суетливая дама в очках, периодически подбегала то к одному, то к другому танцовщику, что-то поправляла, бурно жестикулировала и так же резко пропадала. Надо отдать должное художнику – наряды, стилизованные под армянский национальный костюм, были на самом деле роскошные. Ребята разглядывали друг друга так, будто впервые увидели. Одежда, украшения и парики сделали свое дело. Юноши в мягких танцевальных сапожках, узких черных штанах, ярких рубахах с широким рукавами и украшенных вышивкой жилетках, девушки в легких платьях с пышными юбками и армянским орнаментом… Все изменились, наконец в полной мере ощутив собственную ответственность, накал момента и характер спектакля.
Главная героиня в алом платье, напоминавшем традиционный армянский тараз, большеглазая, с длинными темными косами, притягивала взоры. Для нее было подготовлено два наряда – основой, красный, с золотым узором по подолу и рукавам, и белый, свадебный. Даже Павел на миг застыл, когда впервые увидел невесту в таком облике. А она величаво, не иначе армянская княжна, отвела выбившуюся из косы прядку, гордо вскинула голову и отвернулась. Хотя какая уж тут гордость, какая княжна, когда хотелось одного – выть в голос, будто деревенская юродивая.
Вспомогательный персонал очень раздражал Королевича, который и сам был на взводе. Он постоянно кричал, чтобы посторонние не мельтешили. Срывался даже на журналистов, приглашенных осветить заключительную репетицию балета «Гаянэ». Для города это было грандиозное культурное событие. А уж что будет твориться завтра на премьере – представить страшно.
Последний прогон, в отличие от обычной репетиции, идет без остановок. Артисты в костюмах должны выложиться на сцене так же, как на премьере. Только не перед зрителями, а перед практически пустым залом. Лишь передние ряды были заняты сотрудниками театра, прессой, приглашенными гостями. Среди них – отчим Павла Платон Альбертович. Сидел в бархатном кресле, лениво перебрасывался фразами со своими соседями. Красивый! И выглядит гораздо младше, чем она его себе представляла.
Настя, когда Артем из-за кулис указал ей на этого человека, еще больше разволновалась. Ее и так била дрожь, потому что казалось, что этот спектакль будет ее провалом, грандиозным разоблачением и позором. Все поймут, что она самозванка, которая только прикидывается балериной. Ей даже снилось, как ее выгоняют под улюлюканья толпы. А как она проведет ночь накануне премьеры – вообще не хотелось думать. Не заснет точно.
Настя до сих пор была уверена, что на фоне подготовки других девочек, даже тех, что танцуют в кордебалете, она проигрывает. Как этого не видят Вава и Королевич? Ей бы хоть до среднего уровня дотянуть. За три месяца классов и упорных растяжек она смогла значительно улучшить свой поперечный шпагат. Продольный у нее с детства получался отлично. Хоть тут повезло. Подъем растягивала вечерами в комнате общежития, суя ноги под низкий шкаф. Было больно, но она терпела. Тома как-то рассказывала, что в балетной школе во время растяжки некоторые девочки плакали и даже кусали или царапали педагогов – настолько сильной была боль. И все удивлялась, как это Настя с таким до сих пор не сталкивалась.
Вообще в балетную школу поступить было очень тяжело. По словам Томы, из пятисот девочек в лучшем случае могли отобрать тридцать-пятьдесят. Из них лишь половина окончит училище. А танцевать ведущие партии будет только одна.
Анастасия была уверена, что Тамара преувеличивает. Ее же саму до сих пор не выгнали! К слову, по многим спецпредметам у Насти выходили твердые тройки. И только по классическому танцу четверка. Даже не пятерка! Однокурсницы иногда ее задевали ехидными замечаниями насчет того, как ей удалось заполучить партию Нунэ. Сама Настя объясняла себе все это исключительно мистикой. И природной гибкостью. И еще упорством. Ее первые пуанты были стерты «в хлам», а ноги сбиты до крови. Татьяна ей посоветовала обматывать каждый палец пластырем перед тем, как надеть балетную туфельку. Эта хитрость помогала избежать кровавых мозолей. Гальская немного подивилась тому, что Настя ничего не знала о таком простом способе сберечь ноги, но и особого значения данному факту не придала. В отличие от нее Тома постоянно стремилась девушку на чем-то подловить. Однако пока ей это не удавалось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мать тоже подливала масла в огонь Настиной неуверенности, пугая опущением почек и желудка, которое, по ее словам, ждет практически всех балерин, отсутствием менструации и бесплодием, пенсией в тридцать пять лет и другими страшилками. Что из этого миф, а что – правда, разбираться девушке было некогда. Непонятно как, но комбинации Анастасия запоминала легко, могла быстро повторить увиденное. Воодушевленная этим, работала еще старательнее.
В столичном балетном училище с высокими требованиями ее бы нещадно отсеяли – тут и сомнений быть не могло. Поэтому пока все заботились о том, как обратить на себя внимание высоких гостей из Москвы и Ленинграда, Настя, не питавшая особых иллюзий на этот счет, думала, как бы совсем не опозориться. И о Татьяне. Не ходить же за ней везде хвостом? А вдруг ту убьют вот прямо завтра? Девушка пристально поглядела в щель между кулисами на Платона Альбертовича. Сидит, смеется, что-то говорит молоденькой журналистке по левую руку от него. Нужно рассказать все Артему! И про то, что он Таню просил о встрече, и о Катиной беременности. И о доме с тремя спусками в подземные коридоры. Над ухом раздался голос Артема, все это время стоявшего за ее спиной и незаметно поглаживавшего Настину талию. По крайней мере, ему казалось, что он это делает незаметно.
– Завтра на премьеру явятся всякие толстосумы, чиновники всех мастей с женами и любовницами, – усмехнулся Мартовицкий. – Во фурор будет, если Платон Альбертович тоже пожалует! Он же у местной элиты негласно считается персоной нон грата.
Балерина нахмурилась, но взглянув на парня, не смогла сдержать улыбку. Он был бесподобен в армянском образе, добавлявшем его светлым глазам какого-то неуловимого эротизма. О чем, кажется, сам молодой человек совершенно не догадывался. Или догадывался?
Она не подозревала, что юноша тоже любуется ею, облаченной в пышную юбку, белую рубаху и корсет в виде расшитой армянской жилетки.
– А поехали сегодня ко мне? – неожиданно предложил Артем.
Только этого ей не хватало! У Насти ноги моментально стали ватными. Любой понятно, зачем парень зовет к себе домой. И от этого стало совсем страшно. Но одновременно с тем и сладко, чего уж скрывать?
Первым порывом было сказать, что им ведь нужно хорошенько отдохнуть перед завтрашним представлением. Но тогда он наверняка решит, что она либо не хочет проводить с ним время, либо боится этого. И еще Настя предпочитала быть честной перед самой собой. Отдохнуть у нее получится, только если она примет, например, валерьянку. Но быть завтра заторможенной ей нельзя категорически. Поэтому девушка не нашла иного выхода, как принять приглашение. Она знала, что Артем живет один в квартире, доставшейся от бабушки. Тем страшнее было к нему ехать…
– Только сначала Таню проводим, хорошо?
– Ее Пашка проводит.
– Нет, они поссорились.
– Вот оно что, – протянул Артем. – А я все думаю, что это с Танькой? Ее как будто подменили. Вообще некстати эта их размолвка. Внутреннее состояние артистов зритель очень хорошо улавливает. Да и на исполнении оно отражается. Настрой для успеха важен не меньше, чем репетиции.
– Ты сейчас как психолог говоришь, – заметила Настя.
– Хорошо, что не как психиатр, – засмеялся Мартовицкий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Банальная шутка, и все же она вызвала у Анастасии улыбку. Хоть у кого-то все было хорошо. Артем сиял, расточая кому комплименты, а кому колкости. Если исходить из его логики, то «Гаянэ» ждало неминуемое фиаско, ибо внутреннее состояние большинства ведущих артистов оставляло желать лучшего. Если что и спасет спектакль, так это позитивный настрой самого Артема.
Черный парик изменил его до неузнаваемости и скрыл светлый отросший ежик, из-за которого Мартовицкий очень расстраивался.
