— Не знаю. Наверное, зона научила меня молчать. Все время боюсь сказать что-то лишнее. Эта чертова колония словно испытывала нас на прочность. Мы с тобой все-таки не сломались, не упали лицом в грязь, многие не могут подняться на воле. Даже не верится, что сегодня я смогу спокойно уснуть. В бараке я постоянно держала ухо востро, чтобы не случилось беды.
Танька протянула мне длинную сигарету с ментолом и улыбнулась:
— Давай, Дашка, отучайся папиросы курить. Несолидно как-то. Я быстро от них отвыкла, даже сама не ожидала.
До Москвы оставалось километров десять. Я с трудом сдерживала слезы.
— Прости, Танька, прямо не знаю, что со мной такое. Кажется, что сейчас проснусь и увижу этот жуткий барак с тусклым, портящим зрение светом, эти сырые стены, покрытые грибком, эти железные койки и этих гадких баб, диктующих свои законы.
— Я тебя понимаю. — Танька достала из бардачка маленькую сумочку и остановила машину у придорожного кафе. — Пойдем, выпьешь что-нибудь — легче станет. Я тоже дура, не догадалась с собой бутылку прихватить.
Мы зашли в кафе. Танька заказала для меня двойную порцию виски со льдом, а себе взяла стакан апельсинового сока.
— Мне нельзя, я за рулем, — улыбнулась она. — Я потом наверстаю.
Народу в кафе было довольно много. Веселая компания в углу праздновала чей-то день рождения. Вскоре шум заметно поутих, и я почувствовала на себе заинтересованные взгляды.
— Послушай, Танька, что они так на меня уставились? — занервничала я. — Я что, плохо одета? У меня телогрейка новая. Мне все бабы завидовали. Теплая, удобная. Я ее у Вальки за пачку чая выменяла. Платок тоже почти новый. Наверное, все дело в полукедах. Они уже старые. Я хотела казенные войлочные ботиночки прихватить, но не дали. Сказали, не положено. Заставили сдать. Мне даже жалко стало. Ведь ботинки хорошие, самое главное, что теплые. Но на воле в них, пожалуй, неудобно ходить.
— Ну, Дашка, ты даешь! — рассмеялась Танька. — Правда, я и сама только недавно адаптировалась. Сегодня мы с тобой все это дерьмо, пропахшее колонией, сожжем в камине. На воле нужно ходить в приличных шмотках.
— Телогрейку жалко. Ведь новая совсем.
— Дашка, ты что, доярка, что ли, в телогрейке ходить? В ней только на ферме работать!
— Может, ты и права. Я пока плохо соображаю. Мне кажется, что я в колонии всю жизнь просидела.
Допив виски, я потянула Таньку за рукав и тихо прошептала:
— Танюха, поехали. Уставились, словно девушку в телогрейке никогда не видели.
Мы сели в машину и дружно расхохотались. Я достала папиросу, помяла ее и жадно закурила.
— Ей-богу, отвыкну, — улыбнулась я Таньке, — но только со временем. Сразу не могу. Знаешь, чего очень хочется?
— Чего?
— Крепкого чая.
— Приедем, будет тебе чай.
— С печеньем и конфетами, — мечтательно произнесла я.
— И с печеньем, и с конфетами, и даже с настоящим огромным тортом. Таким большим, что ты такого никогда не видела. Скоро доберемся. Мы живем за городом в коттедже.
Примерно через полчаса мы подъехали к огромному коттеджу, напоминавшему средневековый замок с башенками. Замок был обнесен высоким забором с видеокамерами по углам.
— Танька, и ты в этом дворце живешь? — присвистнула я.
— Живу. Правда, у меня есть еще пятикомнатная квартира на Тверской. Ее нам с мужем подарил папик в день свадьбы. Но здесь мне нравится больше. Тут тишина, сосны, чистый воздух. А там постоянная загазованность, шум. Окна мой не мой — все равно черные.
— Ну, ты даешь! Я таких замков никогда и не видела.
— Тебе всегда будут рады, — погладила меня по плечу Танька. — Ведь ты моя подруга. Ты когда-нибудь видела ворота, управляемые фотоэлементами? — спросила она меня.
— Нет, — замотала я головой.
— Ну, так смотри.
Мы въехали во двор. К машине подошли бритоголовые мордовороты в форме охранников. Не обращая на меня внимания, они обратились к Таньке:
— Ты сегодня куда-нибудь еще поедешь или нет?
— Нет, — ответила она.
— Машину можно загонять в гараж?
— Загоняйте. — Танька открыла дверцу и подмигнула мне: — Ну что, подруга, выходи!
Один из мордоворотов неожиданно произнес:
— С возвращением вас, Даша.
— Спасибо, — смутилась я.
Надо же! Обычно такие лбы никогда не относились ко мне по-человечески. В стриптиз-баре, где я работала, они часто напивались, матерились, устраивали дебоши, засовывали смятые купюры мне в трусики, делая непристойные предложения, а тут смотрят на меня с уважением и поздравляют с возвращением. Чудно как-то, непривычно…
— Устала, наверное? — спросил Таньку другой верзила.
— Конечно! Двенадцать часов за рулем. Шесть туда, шесть оттуда.
— Я же предлагал с водителем ехать.
— Нет уж! Я свою лучшую подругу лично должна была привезти. В этом весь кайф. Ладно, загоняйте машину в гараж, а мы пойдем в дом. Папик на месте?
— Нет. Григорий Давидович срочно уехал по неотложным делам. Просил передать, что скоро будет.
— Понятно.
Танька потащила меня в дом, а я как ненормальная уставилась на огромный бассейн с голубой прозрачной водой.
— Потом поплаваешь, — засмеялась Танька. — Там вода, как парное молоко. Ее даже зимой подогревают, можно купаться в двадцатиградусный мороз. У нас есть небольшой особнячок в Лос-Анджелесе. Мы обязательно туда полетим. Там бассейн побольше. Папик всегда отправляет меня туда на зиму, чтобы я как следует прогрела свои косточки. Представляешь, здесь холод собачий, а я в купальнике сижу у бассейна и курю сигару. В Америке мода на сигары, даже специальные дамские продают.
Танька замолчала, а я счастливо вздохнула:
— Красота… И тишина такая… В вашем поселке твой особняк самый красивый. У меня такое ощущение, словно я оказалась на другой планете.
— Конечно, тут всегда тихо. Миллионеры друг другу не мешают, — улыбнулась Танька. — И все же я обязательно свожу тебя в Бель-Эйр. Адаптируешься, отойдешь — и сразу полетим.
— А что такое Бель-Эйр?
— Это самый престижный район Лос-Анджелеса! Мы тоже там живем.
Мы зашли в дом. Поднявшись по мраморным ступенькам в гостиную, Танька скинула норковую шубу на пол и потащила меня в ванную.
— Я знаю, какое у тебя самое заветное желание: помыться! Представляю, что творится с твоим телом! Короче, лежи здесь и откисай. Я пока переоденусь и сделаю несколько звонков.
Танька набрала в огромную, вишневого цвета ванну воды, добавила пены и поставила на бортик бутылку виски.
— Это тебе для полного расслабления. Давай мойся, а я пошла.
Как только за Танькой закрылась дверь, я быстро стянула казенные шмотки и залезла в ванну. Налив полную рюмку, сделала несколько глотков и нырнула под воду с головой. Тело казалось невесомым, будто бы и не моим. Тяжесть, не отпускавшая в течение долгих месяцев, куда-то ушла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
