Затем он служил в Ленинграде и Колпине, где в мае 1934-го был арестован по статье 58–10 и на три года заключен в лагерь. Но уже к концу 1940-х он был, что называется, «в порядке» — об этом можно судить хотя бы по наличию собственной «Победы» (в Москве личные машины были тогда только у двенадцати священнослужителей, включая Патриарха и митрополита Николая). Уже после храма Рождества Христова в Измайлове занимал высокие должности в Патриархии, входил в ближайшее окружение Патриарха Алексия, а затем больше тридцати лет был настоятелем храма на юго-востоке Москвы, имевшего сомнительную славу «нео-обновленческого». В 1988-м одним из первых в СССР совершил панихиду по жертвам сталинских репрессий и в следующем году умер…
Сложная, тяжелая судьба, изломанная русским ХХ веком. Воспоминания об этом человеке различны. Кто-то помнит доброго, внимательного, любимого прихожанами пастыря, кто-то — совсем другое. Но — нам ли оспаривать давно уже вынесенный приговор самого высокого Суда?.. Забегая вперед, скажем, что о. Иоанн не держал зла на этого человека, искалечившего ему жизнь.
…21 мая 1949-го имя о. Иоанна Крестьянкина было впервые упомянуто во время допроса одного из постоянных прихожан Богоявленского собора в Елохове. Этот человек не был осведомителем — его арестовали за его убеждения и сломали на следствии. Рассказывая о своих «церковных» связях, он вспомнил, что «с Крестьянкиным я познакомился впервые в 1935 году во время посещения одной из московских церквей. Он тогда еще обращал на себя внимание особой религиозной настроенностью. Впоследствии я его увидел только в 1945 году, осенью, в церкви с. Измайлово, где он был посвящен в сан священника. В 1946 году я неоднократно встречал Крестьянкина в Загорске в Лавре и в 1947–48 гг. в церкви с. Измайлово. Встречаясь с Крестьянкиным в 1945–1948 годах, я отметил одну особенность — он был очень усерден в службе, весь отдавался ей».
Казалось бы, что тут такого, мало ли в Москве усердных в службе священников с «особой религиозной настроенностью»?.. Но, по-видимому, данные были сочтены интересными, так как следователь начал усиленно «давить» на подследственного, выбивая из него новые данные о Крестьянкине. В итоге сломленный человек заявил, что «проповеди Крестьянкина привлекали большое количество верующих, которые становились его почитателями. Все его проповеди и беседы носили характер призывов к верующим об укреплении веры, он объяснял религиозные канонические правила и молитвы и всем своим поведением выдавал себя за праведника, призванного укреплять веру в народе». На вопрос относительно политических взглядов и настроений о. Иоанна подследственный заявил: «Я думаю, что если Крестьянкин считает своим духовным руководителем епископа Серафима Остроумова, восхищается им до настоящего времени, который был известен своими крайне реакционными взглядами, можно предполагать, что лояльность его советскому строю крайне сомнительна. Во всяком случае, он старательно избегал разговоров о его истинных взглядах».
Что именно здесь действительно было сказано подследственным, а что придумано и написано его следователем — уже не установить. Ясно лишь, что о. Иоанн никогда не мог сказать в ответ на вопрос, почему он не остался в лавре в 1946-м, следующее: «В Лавре, в монастыре я очень ограничен, не могу научиться точному исполнению церковных обрядов и самое главное не могу проповедовать, к чему особенно стремлюсь». Как было сказано выше, возвращение из лавры стало одним из самых тяжелых испытаний для батюшки, с которым он не сразу смирился…
Но так или иначе, сбор информации об о. Иоанне ширился. «Помог» своим будущим гонителям и он сам, честно ответив на вопросы анкеты, связанной с потенциальным переводом в Иерусалимскую миссию. Первым среди своих духовных отцов он упомянул в анкете владыку Серафима, расстрелянного десять лет назад. Значились в этом списке имена и погибшего в лагере архимандрита Пантелеимона, и о. Всеволода Ковригина. «Донос на себя я написал сам», — говорил потом о. Иоанн, имея в виду именно эту, «пригодившуюся» следователям анкету.
Начались и откровенные провокации. В храм зачастила молодая женщина с ребенком, которая заявляла, что отцом младенца является о. Иоанн, и требовала денег. По воспоминаниям Анастасии Иванниковой, «батюшка со смирением давал ей деньги. Это была тайна, которую старались не распространять». Но история всё же раскрылась: Валентина Козина вспоминала, что незнакомка «потом созналась, что ей хорошо заплатили, чтобы оклеветать батюшку». Были и другие печальные случаи. А. Иванникова: «Какой-то мужчина вошел в алтарь в головном уборе (шляпе), когда батюшка служил всенощную. Это видели все прихожане, в том числе и я. Все очень взволновались, но батюшка подошел к нему, попросил снять шляпу и вый- ти из алтаря».
На душе от всего этого было тяжело, не всегда помогала и молитва. Во время одной из встреч с Патриархом Алексием (Патриарх приезжал в измайловский храм служить перед Иерусалимской каждый год 25 октября), о. Иоанн откровенно попросил у него совета — как правильно реагировать, как поступать, «когда внешние и внутренние смутьяны требуют хождения вослед их»?.. Патриарх ответил встречным вопросом:
— Дорогой батюшка, что я дал вам при рукоположении?
— Служебник.
— Так вот всё, что там написано, исполняйте, а всё, что за сим находит, — терпите. И спасетесь.
23 февраля 1950-го скончался о. протоиерей Александр Воскресенский. Последние два месяца он тяжело болел и уже не выходил из дома. На отпевании о. Александра в последний раз собрался его «ближний круг», молодые люди, которые когда-то слетались на его огонек, встречались на колокольне храма Святого Иоанна Воина… Похоронили его на Введенском кладбище, а на надгробном памятнике высекли слова, произнесенные им за несколько дней до смерти: «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят». Могилу о. Александра о. Иоанн непременно посещал, бывая в Москве.
Шли дни. 8 апреля 1950-го, накануне Пасхи, батюшка смог раздобыть для своего храма очень красивые свечи — восковые, обвитые золотыми лентами. В те годы, когда каждый предмет, предназначенный для богослужения, считался редкостью, это была настоящая удача. Радостно, с благоговением батюшка установил свечи в семисвечник за престолом и отлучился по другим делам. А когда через несколько минут вернулся, застал дикую сцену — настоятель, в ярости бормоча что-то, ломал эти красивые свечи и буквально выдирал их из семисвечника. Всё было ясно без слов… Праздничная радость в душе померкла, несмотря даже на приезд родных людей из Орла — сестры Татьяны и двоюродной сестры, матушки Евгении. И сама Пасха была в том году холодная, на дворе, несмотря на апрель, было всего два градуса тепла — словно предчувствие грядущего долгого холода.
Татьяне и Евгении, пошедшим познакомиться с «о. Иоан- ном Соколовым», прозвучало в те дни еще одно предвестие грядущего. Татьяне Крестьянкиной Иван Александрович сказал, что брата она больше не увидит, и тут же добавил:
— Пишут, пишут, уже вот сколько написали. — Он показал руками толщину тетради и продолжил: — Вот-вот постучат. Отложили до мая.
Женщины тогда ничего
