Благодаря концертам Happy Mondays экстази-культура пришла и в рок-сообщество. Хотя группа по-прежнему придерживалась формата стандартных рок-концертов, по ощущениям их выступления больше напоминали рейв, и виноват в этом, по мнению Райдера, был экстази: «Все были на экстази. Каждый человек, пришедший в клуб, был на экстази, поэтому всем нравилось то, как мы выглядим и играем. Я знаю, что все они были на экстази потому, что мы сами выходили в толпу и продавали экстази как футболки. Вот перед тобой несколько сотен человек, все они проглотили по таблетке, и все выглядит реально круто, все отлично звучит, атмосфера самая что ни на есть подходящая. Мы все тоже были на экстази, поэтому и нам было хорошо, и слушателям в зале было хорошо».
Выступление Happy Mondays в мрачном как пещера выставочном центре G-Mex в марте 1990 года стало зенитом «Мэдчестера». Промоутерами выступили Джимми Пирожок и Джон Телефон, на разогреве у Mondays играли 808 State, и все 8000 билетов на концерт были распроданы. «Для всех, кто имел отношение к эйсид-сцене, тот вечер стал кульминационным моментом происходящего, — говорит Грэм Мэсси. - Казалось, Мэдчестер рос, рос, рос — и дорос до своей высшей точки. Атмосфера была просто невероятная — представьте себе все вечеринки Hacienda разом в одном помещении!»
В мае Stone Roses ответили Happy Mondays 30-тысячным концертом на открытом воздухе на Спайк Айленде, неподалеку от У ид-неса. Люди в мешковатых штанах резвились на траве, а Пол Оукенфолд, Фрэнки Боунс и Дэйв Хэслам сотрясали колонки. Roses вышли на сцену уже ночью, и после их выступления, сопровождаемого фейерверками и пением толпы, казалось, их впору назвать Последней Великой Группой Рок-н-Ролла, однако после подобного триумфа пройдет еще пять лет, прежде чем они выпустят новый альбом, и вскоре после этого Roses распадутся. В то лето доминирующее положение Манчестера не раз подтверждалось, причем самыми примечательными способами. Переплюнули всех, безусловно, New Order, записавшие тему английской сборной для чемпионата мира по футболу. Песня называлась «World In Motion» [118], и все, кто слушал ее в первый раз, не могли поверить в подобную дерзость и прокручивали песню снова и снова, чтобы убедиться, что они не ослышались. Ну и припев! Интересно, футбольная команда Англии, подпевающая на бэк-вокале, вообще понимала, о чем поет? Это была величайшая шутка «для тех, кто понимает» всех времен и народов! Припев был таким: «А — это Англия! Англия!» [119]. Первое место в чартах — конечно, «А — это Англия...».
A Mondays продолжали выдавать хиты. «Pills, Thrills and Bellyaches» [120], сопродюсером которой выступил Пол Оукенфолд. журнал N ME назвал лучшим альбомом 1990 года. Mondays собрали стадион Уэмбли, и в конце их выступления под безумные аплодисменты над сценой зажглась огромная буква «Е». И все-таки что-то было не так. В то лето, во время поездки на Ибицу, пока остальные участники группы расслаблялись и шалили на пляже, как буйная молодежь на вечеринке «Для тех, кому от 18 до 30», Райдер почти все время сидел у себя в номере, непривычно молчаливый и угрюмый, и щурясь выходил на солнце только для коротких фотосессий. Его пресс-агент Джефф Барретт довольно прозрачно намекал на «тяжелые наркотики».
Несколько месяцев спустя стало известно, что Райдер подсел на героин и на время записи альбома поддерживает силы с помощью метадона. В декабре он лег в реабилитационный центр «Прайори клиник» в Чешире. Главный смысл Mondays — человеческое воплощение экстази — был одним ударом разрушен. Фанаты, считавшие своих кумиров веселыми и беззаботными певцами любви, почувствовали себя опустошенными: героин, тяжелый наркотик, последнее табу в городе. Райдер признался, что принимал его, «чтобы остыть», с тех пор, как был подростком. Мечта начала прокисать.
Казалось, краеугольные камни эйсид-сообщества рушатся один за другим. В результате полуторагодовой слежки полиции за Hacienda и Konspiracy было принято решение лишить владельцев клубов лицензии. Администрация Hacienda была в бешенстве: вместо того чтобы бороться с бандами, власти пытаются закрыть клубы. Администрация решила бороться. Для начала Тони Уилсон нанял известного адвоката Джорджа Кармэна, представлявшего интересы политика Джереми Торпа и комика Кена Додда, выступить защитником по делу Hacienda и тем самым дал полиции понять, что просто так они не сдадутся. Затем Пол Коне связался с лидером лейбористской партии Манчестера Грэмом Стринджером, который пообещал оказывать поддержку клубу, подчеркивая в своих заявлениях важность Hacienda для жителей Манчестера и существенность вклада клуба в улучшение международного статуса города.
Ну а после всего этого дирекция Hacienda заявила о своем намерении полностью искоренить торговлю наркотиками и, насколько это возможно, их прием в стенах клуба. Для этого посетителям раздавались флайеры с надписью: «Пожалуйста, не покупайте и не принимайте, повторяем: НЕ покупайте и НЕ принимайте наркотики в этом клубе». На входе производился жесточайший досмотр, постоянных посетителей прогоняли, и в здании были установлены видеокамеры, металлодетекторы и инфракрасные датчики общей стоимостью 10 000 фунтов - первый знак того, какую большую роль системы видеонаблюдения будут играть в клубной культуре 90-х.
Результат был разрушительный. Число посетителей резко уменьшилось, атмосфера в одну ночь испортилась, и Hacienda перестал быть сказочным садом удовольствий и превратился в очередной холодный индустриальный склад, каким когда-то он и был. Клуб, который только-только, впервые за все время популярности эйсид-хауса начал наконец приносить прибыль, теперь ожидали большие финансовые трудности. «Атмосфера была невыносимая, - говорит Пол Коне. - Не запретить наркотики мы не могли, но в каком-то смысле это было очень лицемерное решение, потому что мы знали, как важны наркотики для клуба: если там не было экстази, не было смысла туда приходить. Так что мы просто мучили и себя и других — вместо того чтобы разом со всем покончить, лишили клуб его веселья и остроты».
Чтобы изменить образ клуба, вышибалы перестали впускать в него людей, которые выглядели как-то не так — иногда ими оказывались даже самые преданные фанаты клуба. В августовском вы- пуске Freaky Dancing один из его создателей был изображен стоящим у входа в Hacienda, и один из вышибал преграждал ему дорогу со словами: «Не сегодня». Людям, для которых клуб значил так много, было трудно смириться с его гибелью. «Самое страшное было то, что я очень сильно в него верил, — говорит Ник Спик-мэн. — Мне хотелось сказать: "Не нужно все портить, пусть все останется, как есть". Нам казалось, что он значит куда больше, нам и в голову не приходило, что все держалось на одном только наркотике, — мы были уверены в том, что все гораздо глубже и важнее. Но потом, оглянувшись назад, я вдруг осознал, что многие люди, с которыми я тогда дружил, были полным дерьмом. Это тоже было для меня сильным потрясением: мы искренне верили, что все эти люди останутся нашими друзьями до самой смерти, но даже и это было испорчено: гибла не только сцена, портились отношения между самыми близкими друзьями. Во многом и здесь были виноваты наркотики, потому что из-за них люди становились немного психическими и параноидальными, было много жертв. Freaky Dancing больше не выходил. Он просто умер».
В Konspiracy Крис Нельсон и Марино Морган не могли себе позволить адвоката уровня Джорджа Кармэна, и у их клуба не было национального статуса, чтобы обратиться за поддержкой в муниципалитет или в NME, который сделал Hacienda темой номера — статья называлась «Самый знаменитый клуб Британии». Они не могли взять под контроль даже собственных вышибал и помешать лидерам банды Читхэм-Хилла вроде наводящего ужас «Белого Тони» Джонсона превратить клуб в свою базу. Manchester Evening News нарисовала ужасающую картину: Konspiracy — сырой, переполненный людьми притон; тысячи наивных молодых людей танцуют плечом к плечу с жестокими, опасными монстрами, которые отказываются платить за вход и всю ночь требуют бесплатных напитков; черные банды из Читхэм-Хилла дерутся с белыми бандами из Сэлфорда; сотни людей в открытую курят марихуану; полицейским предлагают ЛСД. На слушании дела по отзыву лицензии Крис Нельсон был объявлен «лицом, неготовым и недостойным обладать лицензией», и к концу 1990 года клуб закрыли — ровно через год после открытия.
«Тони Уилсон безусловно знал, что делает, он умел защитить свои деловые интересы, и мы были не в силах ему противостоять, — говорит Нельсон. — Впрочем, все равно это было отличное время, я ни о чем не жалею. Клуб сделал для меня очень многое во многих смыслах, и я рад, что все закончилось прежде, чем кто-нибудь умер или что-нибудь вроде того. Пожарные выходы у нас не открывались, контроля не хватало, помещение было слишком большим и жарким. Давление становилось слишком сильным. Мы переоценили свои силы».
Теперь, когда «их» клуб, Konspiracy, был закрыт, куда было податься бандитам? Конечно, обратно в Hacienda. Несмотря на то, что клуб получил отсрочку с отзывом лицензии, через три недели Hacienda тоже закрыла свои двери после того, как главному вышибале клуба угрожали пистолетом. «Мы вынуждены пойти на этот шаг, чтобы защитить своих работников, членов клуба и наших клиентов, — говорилось в заявлении Тони Уилсона прессе. — Нам до смерти надоела жестокость, проявляемая некоторыми лицами» [The Guardian, январь 1991). Еще бандиты пили в клубе Dry лейбла Factory, и в тот вечер, когда Mondays и Roses дебютировали в «Тор Of The Pops», вспоминает местная журналистка Мэнди Джеймс, «эти парни заказывали шампанское с таким видом, как будто бы это была их пластинка и как будто они лично взрастили эти группы». Бесплатное шампанское они тоже требовали, сегодня — две бутылки, через неделю — четыре: «Я видел, как они пили шампанское Moet не заплатив, а потом избили кого-то пустой бутылкой до полусмерти, — рассказывал один из работников бара газете Manchester Evening News. — Я уже не удивляюсь, когда они достают пистолеты и требуют все, чего им хочется. Похоже, никто не может ничего с ними поделать, даже полиция».
