Теперь, когда «их» клуб, Konspiracy, был закрыт, куда было податься бандитам? Конечно, обратно в Hacienda. Несмотря на то, что клуб получил отсрочку с отзывом лицензии, через три недели Hacienda тоже закрыла свои двери после того, как главному вышибале клуба угрожали пистолетом. «Мы вынуждены пойти на этот шаг, чтобы защитить своих работников, членов клуба и наших клиентов, — говорилось в заявлении Тони Уилсона прессе. — Нам до смерти надоела жестокость, проявляемая некоторыми лицами» [The Guardian, январь 1991). Еще бандиты пили в клубе Dry лейбла Factory, и в тот вечер, когда Mondays и Roses дебютировали в «Тор Of The Pops», вспоминает местная журналистка Мэнди Джеймс, «эти парни заказывали шампанское с таким видом, как будто бы это была их пластинка и как будто они лично взрастили эти группы». Бесплатное шампанское они тоже требовали, сегодня — две бутылки, через неделю — четыре: «Я видел, как они пили шампанское Moet не заплатив, а потом избили кого-то пустой бутылкой до полусмерти, — рассказывал один из работников бара газете Manchester Evening News. — Я уже не удивляюсь, когда они достают пистолеты и требуют все, чего им хочется. Похоже, никто не может ничего с ними поделать, даже полиция».
Банды из Сэлфорда и Читхэм-Хилла не были представителями «организованной преступности», это были либо случайно собравшиеся вместе люди, либо преступные семьи из этих районов, движимые не только честолюбием, напускной храбростью и страстным желанием доказать, что они круче других, но еще и банальной жадностью. В 1989 году экстази-гангстеров восточного Лондона удовлетворяла контролируемая ими часть клубов на окраине города; в Манчестере же жадность бандитов была если и не сильнее, то, во всяком случае, заметнее.
Начиная с конца 1989 года Шон Райдер намекал на то, что главные лица города перешли на новый наркотик. Шон говорил, что, когда он открыл для себя экстази, он глотал таблетки целыми днями и целыми днями был на седьмом небе. Но когда ощущения от экстази полностью исследованы, медовый месяц позади и экстази нужен тебе только для того, чтобы попытаться снова почувство- вать то, что чувствовал вначале, понимаешь, что пора двигаться дальше. «Ты принимаешь экстази один год, и все, конец», — говорил Шон [Vox, июнь 1991). Но поскольку наркотики по-прежнему были ему нужны, Райдер перешел на кокаин.
Количество конфискованного полицией и таможенными службами кокаина свидетельствует о том, как сильно возросла популярность этого наркотика в конце 80-х и начале 90-х. Кокаин больше не считали «наркотиком-шампанским», доступным только богатым яппи и звездам шоу-бизнеса. Теперь его принимали на улицах и в клубах. «Знаете, экстази был классной вещью два года назад... Из-за него все были такими мирными. Но теперь жестокость снова возвращается в манчестерские клубы, — говорил Райдер на пике популярности «Мэдчестера». — Теперь все курят крэк. Весь Манчестер как с ума сошел... сначала все помешались на экстази, это было что-то, а теперь эти парни, которые раньше сидели на экстази, курят крэк. И все наши лондонские знакомые... везде одно и то же» (The Face, январь 1990). Братья Доннелли организовали компанию по производству повседневной одежды под названием «Gio Goi», и оформление их первых футболок запечатлело царившую тогда атмосферу. На одной большими буквами было написано слово «Гибралтар» — «потому что все сейчас коптят камни» [121], а на другой просто говорилось: «Берегись дождей и пистолетов» [122].
Продавали и принимали кокаин и дрались из-за него все те же бандиты. «Из-за экстази с ними никогда не было проблем, — говорит Лерой Ричардсон. — Здесь все дело было в кокаине и героине. Оттого количества кокаина, к которому у них был доступ, запросто можно было миновать стадию удовольствия и превратиться в психа». Разобравшись с мелкими торговцами в Hacienda, бандиты принялись враждовать из-за наркотиков друг с другом. В конце февраля 1991 года возле паба Penny Black в Читхэме был убит «Белый Тони» Джонсон: в разборке между группировками Сэлфорда и Читхэм-Хилла ему достался один выстрел в рот и два в туловище. Друга Джонсона, «Черного Тони» Макки в тот раз тоже подстрелили, но он выжил. Обычно Джонсон носил под одеждой пуленепробиваемый жилет, но на этот раз он его не надел. 22-летнего «Белого Тони», отца трехмесячного ребенка, подозревали в убийстве, многочисленных случаях использования оружия и кражах. «Тони Джонсон был у них самой значительной фигурой, — говорит Ле-рой Ричардсон. — После его смерти у нас появилась надежда на то, что теперь будет проще заново открыть Hacienda, потому что он был их главной силой».
На следующей неделе после убийства полиция и дирекция Hacienda провели тайные переговоры с остальными членами банды о том, что клуб сможет снова открыться только при условии, что они перестанут держать в страхе персонал и посетителей, и в качестве знака перемирия бандиты получили от владельцев клуба бесплатные входные билеты. Была назначена дата: 10 мая. Чтобы попасть на вечеринку торжественного открытия, нужно было пройти через металлодетектор, установленный на входе. Но большой пользы это не принесло: через полтора месяца группа парней из Сэлфорда проскользнула внутрь через черный ход и напала на шестерых вышибал — это было хорошо спланированное возмездие за то, что им не разрешили войти. В других клубах в то лето бандиты тоже избивали вышибал, угрожали оружием и стреляли — только таким мародерским способом им можно было попасть внутрь. Тони Джонсом был мертв, но ничего не изменилось. Нелегальность наркотиков вроде экстази и кокаина и спрос на них создали огромный черный рынок и стали отличной возможностью поживиться для преступников. Казалось, медовый месяц закончился уже много лет назад и теперь город переживает тяжелое похмелье.
«Последствия манчестерской сцены представлялись очень безрадостными теперь, когда люди растеряли свой энтузиазм, — говорит Грэм Мэсси. - Всему виной была жадность, и теперь продолжать заниматься этим стало слишком опасно и хлопотно. В воздухе стало меньше энергии, казалось, все вокруг смертельно истощено». Hacienda сохранил лицензию, но отныне больше не мог похвастать волшебством, которым когда-то так весело щеголял. Некоторые люди, как в Манчестере, так и в других городах, пытались продлить удовольствие, принимая экстази или кокаин или комбинируя оба наркотика с чем-нибудь еще и увязая в длительном и разрушительном полинаркотическом тумане. Экстази больше никого не удовлетворял. «Люди стали принимать все, что бы ни предложил наркодилер, - говорит Мэнди Джеймс. - Клуб стал местом сбора, а на вечеринках после закрытия клуба принимали серьезные наркотики. Был такой период, когда в клуб приходили только для того, чтобы встретиться с тем, с кем продолжишь веселье после закрытия. Ходить куда-нибудь по четвергам стало очень опасно — можно было до утра понедельника не увидеть солнечного света. В каждом клубе было ядро человек из двадцати, с которыми ты продолжал тусоваться до тех пор, пока тусовались они».
«Это был самый странный и самый неприятный период, — говорит Гэри Маккларнан. — У нас была своя группировка, и мы славились тем, что устраивали гедонистические вечеринки, которые начинались в пятницу и заканчивались только в понедельник. Мы запирались в доме в Биддулфе и полностью отрывались, без конца принимая таблетки. Все было очень странно, психотропно. Мы вообще не приходили в себя. Я пытался поспать, но у меня в голове все искрилось. Конечно, это был перебор». Маккларнан страдал от депрессии и паранойи, в конце концов заработал себе нервный срыв и смог вернуться к клубной жизни только после длительного периода восстановления сил и серьезной переоценки ценностей.
В подобной ситуации падение Happy Mondays было неизбежно. Этому словно суждено было случиться, как будто это оговорено в сценарии — именно таким должен был стать кульминационный момент этой долгой и сумасшедшей истории. Сначала Райдер отправился в реабилитационный центр, потом Mondays сфотографировались с голыми девушками для журнала Penthouse и в интервью поговорили о сексе и порнофильмах. Хотя участники группы не видели ничего предосудительного в том, чтобы позабавиться с обнаженными «птичками», поклонники их музыки были более чем недовольны.
Последней каплей стало интервью в NME, в котором журналист Стивен Уэллс рассмотрел гедонистическую философию Mondays с точки зрения своих собственных социалистических принципов и обнаружил, что группа никуда не годится. Они похожи на «нюхающих клей Вомблов» [123] в пиджаках по 400 фунтов и часах по 1300, писал он. Они не протестуют против положения рабочего класса в условиях правления консервативной партии, они радуются своему богатству и успеху, благодаря которым у них есть дорогая одежда, крутые машины и неограниченное количество фармацевтических средств. И что хуже всего, Без то и дело говорит о том, что «педики отвратительны... так нельзя». Гомофобия, сексизм, материализм — виновны по всем статьям. Эти люди — пролетарские консерваторы, заключал Уэллс, реакционеры, маскирующиеся под стильным образом изгнанников, бунтари без мозгов. «Нули рабочего класса» [124] — так называлась статья.
