Блэкберна больше не было, и теперь, когда после закрытия клуба в голове продолжало шуметь, пойти было некуда. За неимением ничего лучшего люди ездили на станции обслуживания автомобилей Knutsford или Charnock Richard на трассе Мб, Anderton на М61 или Burtonwood на М62 и превращали придорожные кафетерии или автомобильные парковки в импровизированные рейвы: море из шапок с помпонами, дутых курток и походных ботинок, выкрученные на полную мощь автомагнитолы, переодевание из мокрого в сухое, сворачивание косяков и общение с клабберами из Quadrant Park в Ливерпуле, Monroe's в Блэкберне, Legends в Уоррингтоне или Oz в Блэкпуле. Иногда полиция перекрывала выезды на трассу, лишая возможности проезда не только рейверов, но и сонных бизнесменов и голодных водителей грузовиков, а иногда придорожный бар закрывали сами владельцы. Проблема была в жесткости закона о выдаче лицензии, и вскоре власти юго-востока вынуждены были смириться с тем, что молодежь продолжает собираться в самых неожиданных местах, а на северо-западе нескольким клубам стали разрешать оставаться открытыми после двух часов ночи. Блэкберн оставил за собой яркий след.
В поисках атмосферы, не испорченной мужланской бравадой банд Читхэм-Хилла и Сэлфорда, которые теперь норовили захва- тить каждый новый хаус-клуб, жители центрального Манчестера потянулись в гей-клубы. Силясь уловить дух бисексуальной свободы, Пол Коне запустил «Flesh», первую голубую вечеринку Hacienda. «Flesh» проходила один раз в месяц, в выходные, и в этот вечер клуб наполнялся трансвеститами, мускулистыми диско-мальчиками, вымазанными губной помадой лесбиянками и танцующими королевами. Требование для входа было очень выразительное: «только голубые» — и если с виду ты казался гетеро-сексуалом, свою преданность делу нужно было доказать, страстно поцеловавшись со своими друзьями: бандиты в такие вечера войти в клуб даже не пытались. « Flesh » немедленно приобрела огромный успех — в Hacienda набивалось больше тысячи человек со всего северо-запада. «Flesh» заложила основы будущей славы Манчестера как «голубой столицы севера» с ее бурной ночной жизнью и «голубой деревней» клубов и баров, сосредоточенных вокруг Кэнел-стрит, похожей на гедонистический анклав на Олд-Комптон-стрит в лондонском Сохо. «Это уже не Мэдчестер и даже не Ганчестер, это — Гейчестер» — говорил Коне. Он даже мечтал о создании собственной группы — голубой версии Happy Mondays.
К середине девяностых в городе начался период творческого возрождения: в Манчестере появлялись новые поп-звезды вроде группы Oasis, которые делили чарты с бывшими кумирами эйсид-хауса. Когда Майк Пикеринг основал свой новый танцевальный коллектив под названием М People, чей второй альбом завоевал в 1994 году престижную награду звукозаписывающей индустрии Mercury Music Prize, он изо всех сил старался избавиться от разрушительной и уже давно набившей оскомину темы наркотиков: «Я играл на большом рейве в Шотландии, там было около семи тысяч человек, и буквально каждый из них был в отключке, — говорил он. — Мне не нравится такая ситуация, при которой если ты чего-нибудь не принял, то ты исключен из игры. Эти ребята говорят: "Друг, ты принял? Нет? Ты что, коп?" По их мнению, если ты не набрался экстази, значит, ты коп. Полный идиотизм».
Джеральд Симпсон, A Guy Called Gerald, вслед за успехом «Voodoo Ray» подписал контракт с международным лейблом CBS, а потом на него махнули рукой и забыли, когда он начал исполнять странные техно-мантры вместо потенциальных хитов. Симпсон продолжал развивать тревожное, клаустрофобное напряжение стиля джангл, отражающего хаос и паранойю жизни в Мосс-Сай-де. Названия его альбомов «28 Gun Bad Воу» [126] и «Black Street Technology)) [127] хорошо передавали его ощущения. Бандитские столкновения, размахивание оружием, запугивание - все привыкли к этому и воспринимали как вполне обыденные вещи. Единственное, что мог сделать Симпсон, — это попытаться изгнать злой дух с помощью своей музыки. «Такое ощущение, как будто продираешься сквозь что-то, - говорил он. - Здесь, в Манчестере, мне угрожали пистолетами. Здесь тебя готовы убить, если ты делаешь что-то для себя, и моя музыка сейчас — об этом» [i-D, май 1995). По мере того как джангл выходил из подполья, вместе с ним поднимался и Симпсон.
Вскоре публике был предъявлен новый проект Шона Райдера, и все, кто списал его со счетов из-за пристрастия к крэку, были потрясены: группа Black Grape, которую возглавили Без, Райдер и его товарищ по героину Кермит (Пол Леверидж, бывший участник группы Ruthless Rap Assassins, лучшей манчестерской хип-хоп-команды), была великолепна и наложила хулиганское очарование Mondays и их невнятные тексты на горящие фанковые риффы. С убийственной иронией их дебютный альбом назывался «Its Great When You're Straight... Yeah» [128]. Миф о Happy Mondays тут же был переписан заново: теперь речь в нем шла не только об излечении Райдера, но еще и о подъеме, падении и повторном подъеме самого Манчестера - хотя к этому времени и Райдер, и Джеральд Симпсон уехали из города.
Три года спустя после гибели Factory и распада Happy Mondays ночная жизнь Манчестера бурлила как никогда - благодаря послаблению правил лицензирования. В городе открылось около тридцати новых баров, и общая вместительность клубов увеличилась вдвое. В новых клубах вроде Home, Sankey's Soap и Paradise Factory, открывшихся в центре города, веселье продолжалось до самого утра. Идея состояла в том, объяснял глава муниципалитета Грэм Стринджер, чтобы извлечь выгоду из ночной энергии Манчестера и создать ему славу культурного центра двадцать первого века, «круглосуточного города». Ночную жизнь больше не считали проблемой, которую следует контролировать и строго регулировать, теперь ею гордились и считали, что она позволит Манчестеру приобрести известность за рубежом, привлечет посетителей и поможет экономике города — этому примеру последовали и другие английские города, например Лидс и Шеффилд.
Экстази-культура помогла возрождению центра Манчестера, но оптимистичные защитники свободного рынка «ночной экономики» имели склонность закрывать глаза на то, что такая экономика построена на преступных сделках, а это не очень-то хорошо сочетается с идеей возрождения города. Когда в 1991 году вновь открылся Hacienda, проблема с бандами стояла все так же остро. Группировки Сэлфорда и Читхэм-Хилла сначала внедрялись в клубы как торговцы наркотиками, а со временем ставили своих людей на вход. К 1996 году многие из них открыли легальные охранные фирмы и получали деньги за поддержание в городе хрупкого спокойствия. С этой вечной дилеммой сталкивался любой город, возрождающийся за счет своей ночной жизни: клубная культура традиционно представляет собой маргинальную экономику, тесно связанную с торговлей запрещенными наркотиками, и поэтому привлекает к себе преступников и дельцов черного рынка. Восстановить былое могущество после жарких 80-х было делом не из легких, но Манчестер пытался создать себе новый образ международной культурной столицы, и ему предстояло решить еще множество сложных вопросов, встающих перед всеми меняющимися городами в последнее десятилетие миллениума.
Некоторым казалось, что единственный выход из положения — это оставить прошлое позади. К концу 1996 года новый авангард клубной культуры Манчестера отказался от массового хаус-сообщества, созданного его предшественниками, в пользу микросообществ, образовавшихся вокруг обособленных музыкальных стилей — таких как джангл, техно, американский гараж, которые, как им казалось, должны были разрушить однообразие массовой культуры эйсид-хауса и указать новые пути развития музыки.
В июне 1997 года, через несколько недель после празднования своего 15-летия, Hacienda закрылся и объявил себя банкротом. Долги клуба составляли 500 000 фунтов. Полиция только что завершила очередную затянувшуюся операцию наблюдения за клубом и требовала, чтобы суд отобрал у него лицензию, поскольку у здания Hacienda произошло умышленное убийство: 18-летний юноша разозлил сэлфордскую банду, считавшую некоторые части клуба своей собственностью. Говорят, полицейские тогда уверяли, что город станет куда более приятным местом, если в нем не станет этого клуба. Наступал конец беспокойной, пленительной эры, и наивная эйфория 1988 и 1989 годов казалась тогда чем-то немыслимо далеким.
Глава 6.
ТЕХНО-БРОДЯГИ
Наше поколение — самое яркое массовое движение в истории. В поисках любви и мира мы экспериментируем со всем, что попадется под руку. Наш храм — это звук, мы воюем с помощью музыки, барабаны — наш гром, тарелки — молния, электронное оборудование — ядерные ракеты звука.
Фил Расселл, «Сборник шокирующих лозунгов и бессмысленных символических вспышек гнева»
Этот манифест поколения хаус был написан еще в 1974 году человеком, которому не суждено было увидеть его воплощения. Фил Расселл, один из инициаторов первого бесплатного народного фестиваля в Стоунхендже, написал эти слова после посещения Вудстока, события, вдохновившего британских хиппи на создание своих собственных коллективных сборищ в начале 70-х. Расселл, писавший под псевдонимом Уолли Хоуп, был по профессии мечтателем: он верил в то, что можно вернуть народу древний священный памятник, украденный правительством, и превратить его в место для праздничных ритуалов, музыки и танцев. Первый фестиваль в Стоунхендже продлился два месяца под разбитый кассетный магнитофон, о звучании которого едва ли можно было сказать «барабаны — наш гром». А потом полиция получила распоряжение прогнать хиппи с этого места, и они перебрались на Виндзорский бесплатный фестиваль, но и там их веселье жестоко прервали с помощью сапог и дубинок. Так же трагично окончилась год спустя в психиатрической клинике жизнь Расселла, но благодаря ему Стоунхендж снова стал центром духовной активности и оставался таковым еще не один год[129].
